Вернуться на главную страницу
Я творю мир. III круг. Часть 14. Размышления о пространстве
Действительно, для того, чтобы мой народ был счастлив и свободен, я должен сделать самую малость - уничтожить частную собственность. Ведь частная собственность - она не только на продукты и орудия труда, на природные богатства, на фабрики и заводы, - частная собственность предполагает частные способности человека. Поэтому, если ты хорошо приспособился к этому господствующему принципу, - тебе хорошо и уютно в твоей норке частных способностей, которые ты освоил в процессе образования. И до уровня этой замечательной мышки тебе никогда не дорасти. Более того, если ты захочешь вылезти из своей норы, пробежаться вдоль плинтуса и начать «нарезать гипотенузы», то - на то и государство - тебе быстро объяснят, что и как, где твоё место и насколько ровно на нём надо сидеть. И это всё в моём мире!
Получается, пока я пытался объяснить свой мир вместе с великими умами, Мила вместе с не менее великими раскрутила машину, в которой человеку было уготована весьма незавидная роль. И, несмотря на это, я любил свою Женщину. Но одновременно уже ненавидел самой лютой ненавистью. Именно эта ненависть будила мой ум, не давая расслабиться и остановиться.
Да, я отчётливо понимал, что не могу уничтожить сотворённое мной (напомню, Мила - я сам), но я мог создать условия, при которых мои творения смогут обрести органическое единство со своим Богом. И в первую очередь, я должен был сам понять, почему именно с категории пространства начинается путь к свободе.
И поэтому Иммануил Кант был по-прежнему рядом, держа в руках свой главный труд - «Критику чистого разума». И первое, что он мне сказал, что не даст ответа на вопрос «что делать?», но зато я пойму, «что не делать», - для меня это было немало, ведь самое трудное, как я уже понял, в моём мире было исправлять свои ошибки. И я опять вспомнил мышку - ничего лишнего!
Может именно поэтому мне уже третью неделю ничего не надо, кроме звёздного неба? Теперь-то я понимаю, что это и было предбытие Канта. То, что у Канта задано априорно, у меня рождалось во время движения двух первых кругов. А снег? - это затишье перед бурей. Я впервые абсолютно ничего не только не мог, но и не хотел творить. Любовь и ненависть слились воедино. Образ чистого пространства полностью поглотил меня.
И сразу хлынул дождь. Снег таял на глазах. Тротуары в лесопарке рядом с домом уже блестели, лишь по обочинам снег ютился небольшими грязными сугробами. Я ходил и ходил по лесу. Но я творил-таки этот мир... ногами! Я думал, что в Зазеркалье всё наоборот. Всё наоборот было здесь и сейчас. Я не просто разозлился. Я разгневался на свой мир и впервые в жизни осуществлял насилие... к свободе.
А почему, собственно говоря, снег должен сыпаться на вас, други мои? Кто из вас заслужил этот снег? Пусть будет дождь, слякоть, и лишь тем из вас, кто жаждет свободы всем сердцем, эта серость и сырость обернётся мгновением весны. Или одно пространство на всех, или мы опять вернёмся к видимости.
Кант слышал мои мысли. Но их слышал и Гегель. Видя, что я не настроен на диалог, немецкие мыслители решили разобрать, насколько я прав в своём нигилизме.
А я, между тем, делал своё чёрное дело и всё более ясно понимал, зачем я это делаю. Понимал, что напряжение, имеющее на одном полюсе свободу в себе как абсолютную необходимость, а на другом - «слепую» необходимость в лице всей остальной субстанции, может разорвать мой мир в самом непредсказуемом месте. Народ взбунтуется. Но нет ничего страшнее, чем взбунтовавшаяся безликость! И поэтому я давил, топтал, уничтожал на корню всякую нечисть. Конечно, не обходилось без мистики, - стоило мне пройти сто-стопятьдесят шагов чеканным шагом по асфальту, - небо начинало проясняться, когда же заходил в кафе выпить чаю с пироженкой, - дождь снова начинал лить стеной.
Что же, хоть я и гневался, но надо признать, мой сказочно-экстрасенсорный мир держался молодцом, - давишь нечисть, - и тут же результат.
