Вернуться на главную страницу
Я творю мир. III круг. Часть 13. Кенигсбергский мыслитель
Третью неделю шёл снег. И я упорно не хотел ничего делать. Снег... Я не то чтобы его сотворил, но подбавил чутко в естественный ход событий, в котором вращалась моя самозамкнутая тотальность. Мир, в принципе, был уже сотворён, и всё в нём было здорово - всё вращалось, всё возвращалось на круги своя, но чего-то всё-таки не хватало. И я понимал чего.
Вернувшись из категории взаимодействия в субстанцию и слившись с ней уже в качестве нового принципа, я стал самозамкнутой тотальностью, понятием. Я больше не был неким статическим центром вселенной, из которого исходят руководящие творческие установки. Теперь работал принцип взаимного сотворения. И всё бы хорошо, но одна мысль не давала мне покоя. Принцип я, конечно, поменял, но...
Как проходило это прогрессивное взаимотворчество? Сausa sui, то есть я, творил чего-нибудь, а в ответ творили меня. Ничего не скажу - творили на совесть, особенно Мила, но это всегда шло в ответку. По-прежнему мой мир ждал моих руководящих импульсов. Не радовал, ох не радовал меня мой мир! И я накидал снега, пусть хоть дети порадуются. В конце концов, по мелочам творчество идёт. Вон снежную бабу слепили...
Я созерцал снежное поле, это успокаивало мои мысли и вселяло уверенность, что найду выход из ситуации. А ситуация была действительно критическая - свободным в моём мире был только Бог, то есть я. Разве такой мир я мечтал сотворить? Конечно, нет! Ну, какое тут счастье, если все сотворённые тобой люди рабы? Лишь кометой мелькнул Иоганн Готлиб Фихте и скрылся на небосклоне. А что мне собственно мешает вернуть его обратно? Но это будет опять мой импульс, моё начало. Потому, очевидно, Фихте так быстро и скрылся, что рабство претило ему на корню. И в то же время, мне явно не хватало Иоганна именно сейчас. И я нашёл компромисс.
В конце концов, раз я хочу, чтобы Фихте появился не за счёт моего импульса, а в результате развития, то пусть и появится тот человек, который подтолкнул Иоганна к тому, чтобы творчески дополнить Спинозу.
- Иммануил, - сказал подтянутый мужчина в сюртуке.
- Валера, - в тон ему ответил я.
- Красивый снег, но вид у Вас какой-то утомлённый, - сказал мужчина.
- Так вчера от нечего делать всю ночь звёзды клепал, - сказал я, настраиваясь на лаконичный слог собеседника.
- Поэтому я и здесь, - ответил Иммануил.
- А сегодня вот снега накидал, чтоб как-то успокоиться.
- Красивый снег, - повторил свой комплимент моей работе мужчина.
Мы молчали, любовались падающими снежинками. Думали. Я вспоминал конец второго круга, как неожиданно обнаружил неразрывную связь Истины и Красоты, а теперь, благодаря падающему снегу и встречей с Иммануилом, я ясно увидел цель движения третьего круга, - освободить мой мир от рабства, -сотворить Добро в тождестве с Истиной и Красотой.
Иммануил - это был тот самый легендарный Кант, о котором я знал со слов Фихте. Знал, что Кант живёт в Кенигсберге и полностью открестился от того, что имеет что-то общее с Иоганном Готлибом. Знал, что у Канта своеобразное представление о понятии. То есть о том состоянии, в котором я сейчас нахожусь. Для него понятие - это максимальная сумма представлений о предмете, и только. Я уже понимал, что это не так. Я и был сейчас понятием - самозамкнутой тотальностью, которая в каждой своей точке творит себя. Точнее должна творить в идеале. А сейчас пока что я был понятием в себе, и лишь в одной точке была сосредоточена абсолютная необходимость, как свобода в себе. То есть, придти то к правильному началу понятия я пришёл, а куда двигаться дальше не знал. Поэтому меня вовсе не волновали тонкости - огрехи Канта в понимании понятия и абсолютной необходимости - мне нужно найти вход в свободное состояние всей субстанции, а по-другому, - выход из состояния свободы в себе в свободу для себя. Честно говоря, я не знал, как строить беседу с Кантом - мне Фихте как-то обмолвился, что Иммануил не жалует писателей, которые непонятные книги стремятся сделать понятными. Иоганн и сам с этого начинал, - с трудом разобравшись в текстах Канта, но при этом, восхитившись самой постановкой вопроса, решил сделать доступными тексты Кенигсбергского мыслителя любому заинтересованному читателю. Ну, увлёкся, подразвил немного. В результате Кант сказал, что не имеет ничего общего с Фихте.
А общее-то есть! Должно быть общее. И поэтому - свобода так свобода - я ждал размышлений первопроходца на этом пути. И я интуитивно чувствовал, что жду не только я, но и все, порабощённые мной творения, живущие, как сказал на прощанье Гегель, в плену «слепой» необходимости.
- Валера, а ты когда-нибудь задумывался о пространстве, в котором творишь?
- Задумывался, но пока понял лишь одну вещь - пространство не есть пассивное вместилище образов. Это не стакан, в который наливают воду.
- Интуиция тебя не подвела. Пространство - это активная всеобщая форма познания мира.
- Но в чём его активность?
- Хорошо, давай порассуждаем немного и сами её обнаружим.
- Давай.
- Попробуй от всех вещей, которые ты сотворил отбросить абсолютно все их свойства - протяжение, вкус, цвет, твёрдость, массу и т.д., - и посмотри что останется.
- Останется лишь пространство, в котором была эта вещь.
- А ведь именно с этого и начинался твой эксперимент. Но ты даже и не задумался, что твоя творческая способность и чистое поле творчества находятся в одном пространстве. Пространство не есть чистое ничто. Это ничто в тождестве с бытием. Поэтому оно и деятельно.
- Хорошо, мне как Богу пространство действительно дано условиями эксперимента, но как только я его начинаю передавать другим, то всегда вижу, что я передаю своё пространство, а для того, чтобы творить, чужое пространство неприемлемо, вот и получается, что принцип взаимного сотворения работает в «палёном» режиме - в одну сторону творчество, а в обратную - лишь его подобие.
- У меня в учении образ пространства задан априорно каждому человеку.
«Хорошо, если бы так, - подумал я, - но что-то не вижу у своих бойцов никакой априорности...»
В это время пробежавшая мышка отвлекла моё внимание. И удивила, но не столько тем, что лихо юркнула вдоль плинтуса, - она не заметила кусочек сыра, случайно упавший на пол! Она довольно долго металась от стены к стене по комнате, где находились мы с Кантом, и только потом схватила сыр и вылетела в открытую дверь. Нет-нет, - это была вовсе не бешеная мышка! Просто инстинкт самосохранения заглушил в ней биологическую потребность в еде. Мышка оказалась в незнакомой комнате и для сохранения своей жизни ей абсолютно необходимо было сформировать образ пространства. А ведь действительно, жизненная необходимость заставляет животного составлять образ пространства движением своего тела. Поэтому животное и не ошибается. Конечно, человек способен сделать мышеловку. Но те «мышеловки», которые он делает для себя, значительно круче.
Но как сообщить абсолютную необходимость всем моим творениям. Напрямую - не получится, уже пробовал. Опосредованно? - через что? Случай с мышкой (и здесь я с теплотой вспомнил Фихте, сказавшего однажды, что животные - идеальные творения природы) чётко показал мне, что сформировать образ пространства можно самому. И это можно осуществить лишь в движении.
Но человек отличается от мышки, его движение специфично, снимая движение животных, человек движется в предметной сфере, в сфере предметов, сделанных человеком для человека. Так что, если я хочу, чтобы мои подданные перестали быть «моими подданными», мне надо сотворить самую малость, - уничтожить привязанность людей в моём мире к тачке своей профессии, дать каждому возможность свободного движения в пространстве человеческих смыслов.
