Вернуться на главную страницу
Я творю мир. Круг II. Часть 9. Беседа с Фомой
Пока Аристотель ходил за святыми отцами, я задумался о своей сущности. В сущности, я о своей сущности никогда и не думал, если можно так сказать. Один раз только задумался о том, почему я творю, сделал быстрый поверхностный вывод, да и дальше пошел «шашкой махать». Помню, даже образ создал, что достаю вещи как из мешка, где они находятся в неоформленном виде, и оформляю их. За счет противоречия. Поговорил с философом, наткнулся на противоречие — и сотворил нечто. Но мне повезло, что говорил все-таки с философами — не дали уйти в дурную бесконечность. Аристотель закруглил меня к моему основанию. И я сделал шаг за зеркало. И первое, что я здесь увидел, был Дуб-противоречие. И теперь мне надлежит разобраться с хранителями моей сущности, что это за Дубок такой, и почему в этом непротиворечивом мире он основное место сборищ.
— Раз у нас здесь все наоборот, то начнём по-младшинству. Фома, тебя что-то беспокоит?
— Да, Валера, твоё совершенство.
«Дисциплинка на отлично, — подумал я, — и в глаза смотрит дерзко, и выкать перестал»
— Ну, давай, давай, развивай мысль.
— Но это твоя мысль, мне она передалась каким-то мистическим образом еще тогда, когда ты сотворил сомнение. И сейчас, раз уж ты дал приказ быть с тобой на равных, мы попытаемся наметить пути в разрешении главного, базового сомнения — сомнения в твоем совершенстве. Кстати, на счет Дуба — это, собственно, аллегория того, что такое противоречие. Противоречие, как говорил Стагирит, это тождество противоположностей. Приравниваться противоположности могут лишь в составе единого, и этим единым здесь является любовь. Но и противоположности — не просто различия, а различия, доведённые до предела. Вот, например, Ансельм доказывал твое существование из априорных положений, я же — из абсолютно противоположных — апостериорных. Когда наша полемика достигла предела, и мы почувствовали, что еще чуть-чуть и разрушится единство нашего общения, то нам пришло видение свыше в виде откровения сотворить нечто, что было бы общим Ансельму и мне. И мы взялись за лопаты и посадили черенок Дуба.
— Поражаюсь, насколько моё бытие связано с сущностью, очевидно, когда вы драли глотки с Ансельмом, я в своём внешнем бытии творил танк.
— Ну что же, Валера, раз уж меня здесь прозвали Ангельским доктором, то давай я если и не вылечу тебя от твоего сомнения, то помогу наметить путь, где искать его разрешение, а значит и разрешение всех вытекающих сомнений. Попробуем довести и его до предела, т. е. до тождества с уверенностью в собственном всемогуществе. Я буду задавать вопросы, а ты отвечай — да или нет.
— Хорошо.
— Ты способен на грех?
— Нет.
— Ты можешь изменить прошлое?
— Нет.
— Ты можешь изменить законы природы?
— Нет.
— Ты можешь изменить законы геометрии, чтобы сумма углов треугольника не равнялась сумме двух прямых углов?
— Нет.
— Ряд можно продолжить, но ведь ты уже на пределе?
— Да.
— То есть не совсем на пределе, осталось чуть-чуть, последний вопрос?
— Вот именно, чуть-чуть и я не выдержу и начну творить не только танки, но и авиацию, «першинги», «кузькину мать», абсолютно уверенный в своей правоте.
И тут мне опять вспомнилась Мила. Ее первое явление. Я хотел сотворить одно, но сотворилось чуть-чуть больше. И после я сотворил чай, стихи и Платона, дабы разгадать загадку этого чуть-чуть.
-Ты о чем-то задумался, мой друг? — спросил Фома.
— О Женщине.
— О той, от которой у тебя сын?
— У меня нет сыновей.
— Как нет? Ведь ты — господь Бог?
— Вот что значит творить неосознанно. Я же не в Вашем мире, Фома, Я Бог сам по себе и творю свой мир, вот и тебя создал в помощники, у меня скоро дочь родится.
— А воспитателя выбрал?
— Да, Аристотеля.
— Старшего по Зазеркалью?! Достойный человек. Я только у него и учусь.
— Но скажи мне, Фома, раз ты так вдумчиво учишься у Стагирита, почему я в своей мысли вышел на уровень сотворённого бытия, а соединиться с ним не могу? Или по-другому, где тот мостик, средний член, подобный нашему Дубу, соединяющий мышление и бытие, может он в твоем последнем вопросе, так задай его мне, мой друг!
— Дело в том, что я его сам только ищу! Если б всё было так просто! Мой старший друг, Ансельм, за два века до меня вышел на этот же уровень, но воз и ныне там. Потому и придумал, как доказать бытие Бога, исходя лишь из представления о нем.
— В моём мире проще, — я вот он весь, Бог Мужчина, скоро буду Бог Отец.
— Ты меня извини, Валера, но какой-то ты варварский Бог.
— А чего тут варварского — мужчина, он и в Африке мужчина, — сказал я, брякнув поговорку, слышанную от Милы. Она, получается, ещё и Африку сотворила и, сдаётся, ещё мужчин, у которых чуть-чуть что-то изменено от меня. Пускай будут, не всё же ей с гетерами общаться.
— Так-то оно так, но для меня Бог — это существо абсолютно сверхчувственное, не способное на физический контакт.
— Тогда как же у Вашего Бога сын родился? Как, ты говоришь, сына зовут?
— Христос.
— От облака Ваш Бог его родил?
— От земной женщины.
— Странный этот ваш Бог…
Я хотел спорить дальше с Фомой, но надо было двигаться дальше, пока запал не остыл. В конце концов, варвар так варвар, зато я знаю, от кого родится моя девочка, а Фома — он молодец, он всю жизнь ищет у Бога недостатки и помощник у него мудростью не обижен.
— Ну вот, скажи мне, Фома, а ты хоть думал о том, где искать этот средний член?
— Думал, Валера.
— И как ты мне сказал, вместе с Аристотелем?
-Да.
:: e-mail