Вернуться на главную страницу
De politica (О политике). Часть X. Что требуется от революционера?
Статья Дениса «Что требуется от революционера?» появилась весьма своевременно. Поднимаемые вопросы действительно двигают обсуждение вперёд и являются, при остроте формы, существенными для прояснения необходимых практических связей. Нет потому ничего удивительного, что ответ будет близок к диалогической форме.
___
Итак, Денис пишет: «... я, возможно, не совсем точно выразился с «жизнелюбием», что было истолковано польскими товарищами не как желание и умение выдержать напряжение противоречия (в первую очередь именно общественного), а как случайная личностная черта, с приписыванием мне рассуждений о «табаке Сталина»».
Категория жизнелюбия, относимая традиционно к высшей психологии, была взята по Фромму (у которого она фигурирует в греческой форме как биофилия и преимущественно как случайная личностная черта), что абсолютно традиционно для польской теоретической литературы. Для наших социалистических школьников Фромм является одним из самых простых и ярких авторов, которые были весьма популярны у поколения социалистических школьников, получившего аттестаты с 2005 по 2012 года. Поэтому предположить уровень полемики ниже чем у Фромма было затруднительно. Разумеется, рассуждения Фромма очень часто имеют сильный уклон в абстракции и во внеисторизм, который мы, признаемся, ожидали найти в классическом повторении. К счастью, проблема жизнелюбия оказалась осознана Денисом более практично, чем Фроммом. Оценить меру этой практичности нельзя без того самого «табака Сталина», который Денису НЕ приписывался. Итак, вот длинная выписка из предыдущей части «De politica»: «
Самое очевидное и простое понимание завершения биографии Ильенкова может быть найдено в том, что это завершение изоморфно завершению биографии всего советского общественного организма. Российский политический процесс (а именно российская администрация первой активно стала обосабливаться от общесоюзной) до удивления похож на рассказ Суворова о завершении биографии Ильенкова. В 1991 году российское общество совершило попытку самоубийства, но орудие не впилось так глубоко, как хотелось. Понадобился ещё 1993 год, чтобы доныне существующий режим четвёртого октября стабилизировал контрреволюцию. Точно по такой же логике, но куда более замедленно, развивается украинский общественный процесс.
По всей видимости, любое иное внимание к завершению биографии Ильенкова может быть расценено не иначе как преувеличение роли личности, как уход в рассмотрение личной активности именно там, где она имеет наименьшее значение для образования форм коллективности. По отношению к революционному делу это вопрос того же порядка, что и вопрос о материале оправы очков Чернышевского, вопрос о материале кресла Семека, вопрос о предпочитаемой Сталиным марке табака и вопрос о составе волокон жилета Фромма».
Возражение, закрепляемое в данной выписке, касается того, что вопрос о завершении биографии Ильенкова в отрыве от вопроса о завершении биографии всего советского общества имеет исчезающе малое практическое значение. Относится ли Денис к тем, кто считает существенным разделение этих вопросов? Это очень неважно, потому что Денис пытается связать вопрос завершения биографии Ильенкова с вопросом организации форм коллективности, пригодных для поддержки социальной революции. То есть в общем стремление к рациональному вписыванию наследия Ильенкова в контекст мирового революционного процесса Денис пытается осуществить: «Вопрос-то с Ильенкова не снимается - выдержал ли он напряжение противоречия или нет?»
Ильенков напряжение противоречия НЕ выдержал. Его идейный продукт напряжение конкретных исторических противоречий в основном выдержал. Можно смело утверждать, что масштабных и фатальных теоретических ошибок идейное наследие Ильенкова лишено. Следовательно, в отношении Ильенкова можно обнаружить то, что называется относительной самостоятельностью идейного продукта. Однако в вопросе о расхождении практикуемого Ильенковым метода познания с системой осуществляемой им практики опять-таки всё значение должно быть перемещено на проблемы всего советского общественного организма («польские товарищи станут утверждать, что причины самоубийства не имели отношения к общественным противоречиям?»). Ильенков как наиболее далеко ушедший от сусловщины в сторону ленинизма, именно поэтому и выражает советские реалии наиболее чётко. Именно субъективно отвергнув различные советские мерзости, Ильенков становится куда более выразительным представителем советской эпохи, чем какой-нибудь Суслов, работающий по принципу «улавливаю интерес - выражаю интерес».
___
«Поскольку умение выдерживать напряжения противоречия как раз и составляет содержательную сторону определения ума, то можно задать вопрос и по-другому: так ли умен Ильенков, как о нем говорят его почитатели?»
Очевидно Ильенков не так умен, как говорят его почитатели. Почитателей в данном случае и в подобных случаях вообще важно отделять от тех, кто пытается учится мыслить у какого-либо мыслителя-популяризатора. Разнообразных почитателей Гегеля в Польше иногда бывает непросто отделить от тех, кто пытается одолеть гегелевский метод. Стоит всегда помнить, что само знание и даже понимание Гегеля в общем бесполезно, если некто не собирается разбираться в наследии (выбираю несколько ключевых, явно не академических фигур) Мюнцера, Ленина, Санкары и Маркса. Зато для понимания всех названных без грамотного овладения наследием Гегеля обойтись невозможно. Польское Товарищество Гегеля и Маркса состояло из обеих названных фракций и лишь относительно недавно началось их решительное размежевание на фоне образования Объединения Польских Марксистов. Поэтому вопрос о почитателях, которые, по верному замечанию, Дениса «не революционеры», оставим закрытым. «Пройди взгляня, они не стоят взгляда» - говорил о подобных Вергилий Данту, идущему по преддверию ада, где томились души, не знавшие никаких свершений, по которым можно их было бы распределить в ад или рай.
Что вообще значит самоубийство Ильенкова с точки зрения ума? Денис правильно определяет, что это нехватка ума. Ситуации, когда нет потребности в дальнейшем движении теории, невозможны ни в каком жизнеспособном обществе. Они возможны только после всемирной ядерной катастрофы, после выяснения того, что пригодных для жизни территорий не осталось.
«Ушел ли он из жизни, решив, по крайней мере для самого себя, что в затронутой им проблематике он больше не сможет ничего добавить? Ведь по факту, вслед за ним, остановившим собственной рукой дальнейший рост своей теоретической ценности, защитники его суицида так же соглашаются с Ильенковым, что, мол, порядочно теоретического наследия уже, «чернила закончились» - можно и закругляться». Ниже у Дениса более ясная формулировка подобного положения: «По сути Федосеев и не стал по-настоящему революционером (остановившись на этапе революционного просветительства) именно из-за самоубийства. А что могло бы получиться из него, если бы он себя не убил, мы как раз видим на примере истории жизни Ленина. Революционер прежде всего должен помнить, что фактически его жизнь ему уже не принадлежит, раз уж она стала выражением определенных форм классовой борьбы. И вредить делу революции, накладывая на себя руки, у революционера нет никакого личного права».
Это положение прямо приводит к выводу о том, что завершение биографии Канарского или Семека более предпочтительно. Сложно найти направление возражений против этого. Как показывает опыт Семека, вовсе не обязательно было ложиться в гроб, чтобы тебя очно называли умершим мыслителем и дохлой собакой. Павел Кучыньский (отнюдь не коммунист, просто «любящий Польшу на расстоянии» американский иммигрант), снявший единственный фильм про Семека, в качестве одного из вариантов названия рассматривал «Философ, который дважды умер». Ильенков примерно в 1992 году был бы тоже таким. Сам факт самоубийства показывает в общем, что теоретическую работу в СССР ценили небывало высоко. Марксистские убеждения Семека никогда не были предлогом для масштабной травли, хотя в покое польского гегельянца не оставляли до смерти в 2011 году. Наоборот, враги Семека были уверены, что этот «немецкий мыслитель с томиком Ленина» ни на что не сможет повлиять даже в том случае, если ему предоставить полную моральную и административную свободу действий. Отчасти так оно и было. Здесь отличие Народной Польши от Советского Союза. Отличие явно не в пользу Польши.
Сопоставление нравственно-теоретической обстановки Польши и СССР позволяет сформулировать довольно важное противоречие наследия Ильенкова - наследие в основном выдерживает напряжение исторического противоречия, а его автор этого противоречия не выдержал. Меньше всего истоки этого противоречия стоит искать в личных обстоятельствах Ильенкова, больше всего в советской промышленности и в советской политической экономии. Что касается Семека, то пока что оценить значение его теоретического наследия выше или ниже чем у Ильенкова крайне трудно. С востока настырно намекают, что польский марксизм (SMP) куда более успешен в количественном смысле чем в России, но пока что нельзя уверенно сказать, какого качества это количество. Также как вообще не ясно, какого качества сообщества может порождать Россия, ибо пока что там нет ни сообществ, организованных соизмеримо лучше чем SMP, ни даже соизмеримой численности сообществ, организованных хуже чем SMP.
___
Утвердительную сторону революционности в отношении навыков Денинс формулирует так: «Революционер должен уметь делать все то, что умеют делать другие революционеры. Этот критерий и есть та лакмусовая бумажка, которой можно оценивать каждого конкретного революционера. Причем оценка, естественно, конкретно-историческая. Нельзя требовать от революционера умения пользоваться теми методами борьбы, которые не существовали до него. Но с революционера в обязательном порядке нужно требовать те умения, которые были выработаны революционным движением до него во всех направлениях».
Хотя направление размышления взято Денисом безусловно верно, нужно помнить, что сами методы борьбы - это явления безусловно коллективной природы. От индивидуальной воли степень углубления в некоторые методы борьбы не зависит вообще. Хорошо конечно разглядеть условия для «второго издания Крестьянской войны», но что делать, если в некоторых странах Европы крестьянство составляет менее 0,5% населения, а аграрное население вообще менее 25% населения? Нужно уметь разглядеть условия для всеобщей стачки, но что делать, если ни в России ни в Польше за последние 20 лет не наблюдалось не только именно такой формы борьбы, но даже её сколь-либо заметных зачаточных предпосылок? Эту мысль целиком верно понял Pawło Bogdan, разбирая, кстати, совсем другую цитату: «В этой цитате можно только вычитать, что в определенный период практики надо осознавать, что у тебя нет таких инструментов как: диктатура пролетариата, революционные матросы или независимые профсоюзы и надо их создавать, или искать другие подходящие формы, как в свое время нашли форму советов или класс пролетариата как действительную форму революционного процесса».
В этих условиях достоверное понятие о всеобщей стачке строго говоря не может сформироваться практическим способом. Практическим способом можно сформировать только ни к чему ни пригодный политический коммунизм, состоящий из ОСОБ_1. Неизвестно насколько достоверно[1] будет понятие о всеобщей стачке, выведенное преимущественно теоретическим способом, но всё же оно будет немного достовернее чисто практического, ибо если практика ничего о всеобщих стачках не хранит, то теория может о них что-то важное знать.
В общем-то понятно, что «с революционера в обязательном порядке нужно требовать те умения, которые были выработаны революционным движением до него во всех направлениях». Вопрос в том, какова форма этих умений? Как удержать их в условиях отсутствия практических условий, как превратить теорию в первую предпосылку активизации этих умений?
Денис предполагает у нас размышление «раз в жизни мне это, скорее всего, не понадобится, значит и уметь это делать не обязательно», а нам хочется ответить на вопрос «раз в жизни мне это, скорее всего, не понадобится, то как это сохранить в наиболее практичном виде для тех, кому без этого нельзя будет обойтись». А ведь, напомним, для непосредственно-практического сохранения сейчас нет никаких практических условий. Непосредственно-практическое сохранение прошлых форм борьбы это политический коммунизм - бессмысленный и беспощадный к своей результативности повсюду: в Варшаве, во Львове, в Челябинске.
Очевидно, что Pawło Bogdan продвигается в вопросе о сохранении возможности освоить несуществующие формы борьбы дальше Дениса. Он-то формулирует гипотезу-ответ, тогда как Денис почти не доходит до вопроса. Pawło Bogdan пишет: «Товарища Ленина отличало от других революционеров только то, что он изучил всю историю философии, которая была кстати отражением практической деятельности этих эпох, штудировал Гегеля и Маркса с Энгельсом, что позволило ему вырабатывать «умение пользоваться теми методами борьбы, которые не существовали до него».
___
Не разделяя нашу эпоху и эпоху Ильенкова-Семека, Денис формулирует вопрос: «И зачем останавливаться только на этапе широкой революционной работы до политического переворота? Ведь если «мыслитель-прогнозист» не планирует доживать до участия в предреволюционном политическом коммунизме, то зачем ему разбираться в вопросах строительства социализма, в том числе и организационных? Ведь по логике диванного приспособленчества, «мыслитель-прогнозист» до этого момента уж точно не доживет. Или же все-таки планирует дожить, минуя этап борьбы за политический переворот и уже там вовсю пригодиться?»
Проблема невозможности дожить до эпохи политического натиска в моём очерке была поставлена как проблема Семека и Ильенкова, отразившаяся как-то в их наследии. Факт таков, что они всё-таки не дожили. Сейчас их возможный возраст приближается к границе физиологических рекордов. С рождения Ильенкова скоро пройдёт 95 лет, с рождения Семека 75 лет. Предполагать их даже в публично-политической роли Корбина и Сандерса как-то не получается. Поэтому случай Ильенкова или Семека - это не единственный, а лишь граничный неблагоприятный вариант развития нашей политической биографии (нужно ли быть к нему готовым?). Именно потому, что этот вариант граничный в проблемах становления нетоварного хозяйства и партии нового типа, разбираться необходимо.
«... Можем ли мы называть революционером человека, который даже не стремился уметь делать все то, что умели делать революционеры до него?» В общем нет. Но каковы границы возможности этого стремления? Каковы его объективные (неподвластные сознательным действиям) пределы? В какой форме должны жить навыки тех форм борьбы, которые практически недоступны, но могут в перспективе пробудиться? Денис оставляет эту проблему без исследования, продолжая путать ленинизм и фихтеанство, ибо в ленинизме субъект никогда не был полной (достаточной) предпосылкой исторического акта, как, впрочем, не было и безсубъектных исторических актов.
___
Показывая примеры жизнелюбивого отношения, стремления к продолжению борьбы в любых возможных условиях, Денис в общем правильно раскрывает значение завершения биографии Бахагата Сингха. Возможно, будет нелишним напомнить читателю, что сикхи - это, по выражению одного моего товарища, индийские мюнцеровцы, получившие политическую победу. Это может касаться личностных источников жизнелюбия Бахагата Сингха.
Более чем странно утверждение Дениса, находимое нами ниже: «Азад не был теоретиком и принимал теоретические новшества тех, кто мог убедить его рациональными доводами». Что же тогда означает быть теоретиком? Принимать положения, обоснованные нерациональными доводами? Или ограничиваться теоретической публицистикой в условиях массового движения? Разве не организационная работа лучше других способствует теоретическому развитию? Или «Шаг вперёд - два шага назад»[2] остался без внимания?
Кроме Азада и Сингха из Индии были также чех Фучик, поляки Варыньский и Куницкий, волжский татарин Джалиль и многие другие. Примеры ясны со всех сторон. Но почему в России получают более чем неординарную теоретическую значимость Федосеев и Ильенков, не выдержавшие напряжение исторического противоречия? Предостерегу от простого ответа «потому что это Россия», ибо Гегель учит искать близкую к результату по роду действующую причину, а не внешний признак происшествия. Что такое эта теоретическая значимость Федосеева или Ильенкова? Предвестие мощного движения? Показатель слабости? (Какой слабости?) Знак особо сильного субъективного отделения практической и теоретической сфер в освободительном движении? У меня есть пока только эти несистематические гипотезы и нет уверенного ответа. Надеюсь, это не страшно. Страшно что у Дениса нет уверенного вопроса о смысле подобной несомненной выдающейся теоретической значимости наследия Федосеева и Ильенкова. Что касается эстетической, отчасти политической значимости то их за Федосеевым и Ильенковым весьма мало. За Чернышевским и Франко, например, заметно больше. Это тоже понятно, но не должны же мы ограничиваться эстетической, политической и пропагандистской значимостью? За Гегелем непосредственно нет никакой из этих значимостей, что не отменяет того, что без изучения и критической переработки его наследия присвоить марксизм, превратить его в свой способ действия, невозможно.
Денис полностью прав, что «подлинный революционер своей деятельностью всегда сможет занять подобающее место в истории без всяких искусственных и натужных попыток доброхотов увеличить его значимость». Понятно также, что Федосеев и Ильенков это (очевидно, даже в России) непопулярные фигуры. Заметно более популярны Фромм и Сталин. Говорит ли это в их пользу против той линии, которую проводил Семек, оппонировавший по вопросам метода как Фромму, так и Сталину? Говорит ли популярность Фромма и Сталина против выдающегося теоретического значения наследия Федосеева и Ильенкова? Если да, то что? Увы, своего понимания значения их наследия Денис не предлагает читателю. Вероятнее всего потому, что использует кривую трактовку соотношения сознательного и бессознательного (стихийного).
В известной работе ОСОБА_5 «Что делать?»[3] мы находим следующее утверждение по поводу форм борьбы освободительного (конкретно: рабочего) движения: « "стихийный элемент" представляет из себя, в сущности, не что иное, как зачаточную форму сознательности». Слова «зачаточную форму» ОСОБА_5 выделил курсивом, очевидно, также и для Дениса. Неслучайно основную критику положений Дениса Pawło Bogdan проводит также по этой же самой линии. Переводя то, что написал ОСОБА_5, на грубый польский язык, можно сказать Денису следующее: «Делай научный результат, идеология появится в нём сама. Стремись к преодолению ограниченности. Ограниченность обнаружится сама. Осуществляй деятельность сознательно, насколько возможно. Стихийный элемент и его силу сам определишь по завершении каждого этапа».
Полный контекст вопроса Дениса со связанной цитатой Пихоровича таков: «
«Когда революция на подъеме, успешная практика сама подсказывает направление движения, точнее, она его не столько подсказывает, сколько формирует, и тут если даже дело пошло «не туда», ошибку можно исправить только делом... Другими словами, когда революция на подъеме, тогда и дурак будет революционером, а вот когда она терпит поражение, а еще хуже, когда она сама «сдулась» под тяжестью собственных успехов, почему и расслабилась в отсутствие видимого противника, тогда остаться революционером куда сложнее» [3]. Надо полагать, что за такими формулировками исподволь предполагается, что мол, специализация «реакционных» революционеров - «разумность», а со «стихийностью» (которая ведь не имеет отношения к разумности?) некие другие революционеры (буквально «дураки») без них разберутся, как правильно революции делать. Тогда зачем вообще нужны такие теоретики?»
Ответ: «такие теоретики» нужны для того, чтобы сохранилась возможность практического развёртывания практически недоступных форм борьбы. Ради этого Семеку и Ильенкову прощается много того, что никаким практикам 1930-х годов, а тем более теоретикам 1930-х годов, никогда не было бы прощено ни в Польше ни в СССР.
___
Непосредственно после постановки разобранного вопроса Денис излагает свою трактовку соотношения стихийного и сознательного: «Ведь надо понимать, что практическая деятельность, в отличие от теоретической, содержит элемент случайности». Итак, практика намного более стихийна, чем теория, которая почти сплошь необходима. Так ли это?
Практику движут миллионы, принуждаемые хорошо отлаженными, но плохо согласованными финансовыми механизмами. Теорию могут двигать единицы[4]. Наконец, велика ли необходимость в том, что Денис в своей забужской дали смог прочитать несколько абзацев про Семека? Вот то, что для внутрироссийских коммунистических теоретиков необходимо НЕ знать наследие Манфреда Бура, так с этим готов не только я согласиться, но и мои немецкие друзья. Но то, что это отсутствие стихийности во внутрироссийской теоретической деятельности - в это не поверит никто.
Ближайший теоретический результат также стихиен как ближайший практический результат. «... Сознание есть такое же коллективное дело как формирование политической организации. И кустарничество в теории не менее вредно, но более опасно, чем в политике» - этими словами заканчивалась I статья цикла «De politica». Денис решил не пытаться развить трактовку соотношения стихийного и сознательного ни из цитированного положения ОСОБА_5, ни из моего положения.
Вводя понятие «запаса прочности», Денис, очевидно, желает натолкнуть нас на мысль о том, что у Федосеева и Ильенкова этот запас был недостаточным. Разумная попытка введения понятия. Но какой природы этот «запас прочности»? Попытаемся найти ответ в связанном фрагменте:
«И если вероятность случайной ошибки в мало-мальски сосредоточенной теоретической работе ничтожна и она легко обнаружима, то вот с практической деятельностью такой ясности быть не может, и поэтому практическая подготовка нужна на порядок сильнее, чтобы попытаться определенным «запасом прочности» нивелировать случайные зигзаги истории. Т.е. того уровня концентрации, которого достаточно для теоретического мышления, абсолютно не хватит даже для самой простецкой общественной практики.»
Вопрос: На каком этапе деятельности выравнивание «случайных зигзагов истории» превращается в фанатизм и догматизм? Куда и как смотреть чтобы сосредоточенность не превратилась в свою противоположность - беспечность и тупость политического коммунизма, который ничего не достиг[5], ничего не забыл и ничему не научился? Денис выставляет антитезис на некоторые мои положения, но почти не доходит до конкретно-исторического синтеза, хотя, думаю, местами вполне может до него дойти, ибо его полемика полностью охватывает горячие вопросы с ленты SMP и, следовательно, теряет специфическое российское значение.
О «запасе прочности» Денис продолжает: «И, соответственно, практический запас прочности должен копиться абсолютно в любое время - реакционное ли оно или революционное». В какой форме и как должен копиться этот запас? Что за действия могут дать направление на его накопление людям, которые об этом ничего не знают (признаюсь, что отношусь к их числу)? Надеюсь, Денис понимает, что обучать владению элементарными понятиями и тактиками придётся всех, ибо от рождения или от прихода в организацию никто ещё не получал полного набора ясных и пригодных для применения установок - они всегда вырабатываются совместно-раздельно.
«Но в качестве рецепта остаться революционером и не «сдуться» в эпоху реакции сторонники теоретического коммунизма почему-то предлагают как раз сузиться («сдуться») до теоретической борьбы».
Не только я, всё SMP (Штэфан Брыс особенно) ждёт от Дениса ответ на вопрос как не «сдуться до теоретической борьбы». Надеюсь, Денис понимает что сейчас не такое время (не настолько массовое движение), чтобы можно было, написав часть трактата, для разминки сходить помахать шмайсером против каких-нибудь вооружённых контрреволюционных элементов. Точно так же, в общем случае, в перерывах между написанием трактата не получится поднять стачку. Что делать? SMP нужны не возражения Дениса против моих тезисов, а практический синтез: как вести масштабную практику в условиях невозможности масштабной практики? Что значит для ответа на этот вопрос теория? Какая (чьего изготовления?) теория может помочь ответить на этот вопрос?
___
[1] Маркс проблему предметной истинности считал целиком практической- Авт.
[2] Оригинал см.: ОСОБА_5, ПСС, 5-е изд., т. 8, с. 185-414.
[3] См.: ОСОБА_5, ПСС, т.6 как последнего польского так и последнего российского издания.
[4] В «Малой логике», т.е. в т. 1 «Энциклопедии философских наук» Гегель пишет в § 23:
δ) Так как в размышлении обнаруживается истинная природа вещей в той мере, в которой это мышление есть моя деятельность, то эта истинная природа есть вместе с тем порождение моего духа, и именно порождение этого духа как мыслящего субъекта; она есть моё порождение, моей простой всеобщности как просто у-себя-сущего «я», или, иными словами, порождение моей свободы.
[5] «результат всех прежних кампаний по состоянию дел на конец 2014 - начало 2015 гг. - нулевой» - цитата из I части этих очерков авторства одного представителя украинского политического коммунизма.
