Вернуться на главную страницу
De politica (О политике). Часть V. Политический коммунизм и его капитуляция.
Обессиливший украинский политический коммунизм не больше организован, чем украинская государственная машина в целом. Если последняя капитулировала перед «инвесторами», то пока ещё не ясно перед кем и как капитулирует политический коммунизм. Капитуляция - дело серьёзное и требующее ответственного отношения. Посмотрим, способен ли политический коммунизм на что-то серьёзное вообще.
Для того, чтобы были настоящие революционеры, нужна настоящая революция - это положение в десятках близких формулировок на сотнях языков не зря приобрело поистине всемирную известность. Пока же в Европе восточнее Рейна настоящую революцию самые ярые оптимисты отодвигают не меньше, чем на 10 лет от настоящего, а западнее Рейна - не меньше, чем на 15 лет. До этого времени по-настоящему практическая (практичная) критика общественных отношений невозможна. А что возможно? С этим попытаемся разобраться.
Фактом является то, что ни в одной из стран северной Европы (за Арденнами-Альпами-Татрами-Карпатами) освободительное движение так и не стало общественным движением в том смысле, что его современное влияние скорее характерно для тенденции на границах ойкумены общественной жизни. Но и эта тенденция в ряде стран весьма неустойчива. Поэтому даже если по традиции мы упоминали освободительное движение, то грамотно прочитывать надо в лучшем случае «освободительное сообщество». В рецензии на одну из прошлых статей этого цикла Тушканчиков предложил такую классификацию качественных состояний практической зрелости революционной части освободительного движения:
противодействие политической полиции
противодействие армии
приход революционеров к власти
С этой классификацией остаётся только полностью согласиться. Собственно, этот цикл статей начинался с того, что мы поинтересовались у политического коммунизма пониманием возможности прихода к власти и постулировали успешность революции в её целокупном развитии. Этот простой спинозистский подход, трактующий целесообразность революции как результат её целосообразности, резко сузил поле нашего анализа. Действительно, освободительное сообщество в любой из европейских стран имеет более обширные прилегающие окраины, чем собственные области. На этих окраинах находятся те организации, которые паразитирует на освободительных стремлениях, выдавая ложь за истину. «Змяны», «Die Linke», КПУ и всякие КПРФ были поэтому нам не интересны. Это могут быть группы очень неплохих людей (правда, вопрос, для какого класса неплохих?), но при имеющемся способе организации ничего хуже таких групп неплохих людей быть не может. Существует немало литературы, разбивающей иллюзии о названных организациях, причём большая часть такой литературы происходит изнутри этих псевдоосвободительных сообществ. Наш интерес не только в разоблачении зомби, но больше в понимании перспектив живых людей. Поэтому в поле внимания оказались лишь те, кто добросовестно, т.е. по относительно проверяемым и рациональным основаниям относил себя к освободительному движению вообще и пытался использовать название коммунистов в частности. «Аналитическими клещами» в первой и второй частях мы сжимали со стороны «прихода революционеров к власти», а в третьей части со стороны «противодействия политической полиции». Сначала смотрели чисто гносеологически о понимании прихода к власти и её удержания, потом смотрели практически о противодействии политической полиции. И задолго до того, как наши клещи схлопнулись, между их створками никого не осталось. Вот вам и перспективы имеющихся организаций политического коммунизма. По справедливой мысли Тушканчикова, в месте схождения двух створок наших «аналитических клещей» находится важнейший узел действующего коммунизма, важнейший узел социальной революции. И пускай Тушканчиков персонифицировал этот узел в Мао и указал на неустойчивый характер этого узла в условиях китайской революции, без самого этого узла никакая успешная революция невозможна даже в смысле политического переворота. Хотя бы такого переворота, который менее глубок по последствиям, чем преобразования Томаса Санкары.
Что касается «сопротивления армии», то эта перспектива абстрагирована от европейского коммунизма с обеих сторон - как с практической, так и с теоретической. И, кстати говоря, от политического коммунизма эта перспектива абстрагирована куда больше, чем от теоретического. Для него «противостояние армии» не имеет ни одной живой черты, никакого многообразия связей. А ведь Ленин не зря называл восстание (высшую форму противостояния армии) искусством. И восстание совершенно не случайно может быть очень органически рассмотрено в эстетической теории, развитой Канарским. Для такого рассмотрения в ней не нужна ни одна категориальная переделка, хотя художественное содержание скульптуры и политическое содержание восстания могут казаться несводимыми к общим практическим потребностям.
Закончим, однако, с «противостоянием армии». Кроме рецензии Тушканчикова мне встретилось всего одно серьёзное упоминание этой темы. Речь идёт об одном из разговоров в Германии, где немецкие коммунисты, почти как Тушканчиков, признавали наличие проблемы и её неразрешимость в ближайшие годы. Кстати, Германия единственная страна (из известных мне), где коммунисты имеют сторонников в армии и среди офицерства, причём не только бывшего. Это пишется не для того, чтобы кого-то возвысить и кого-то унизить, а для того, чтобы показать все необходимые этапы развития освободительного движения. Ведь, как мы помним, в 1863 году немало офицеров (как поляков, так и русских) сражалось за польскую независимость, но успеха движению это автоматически не принесло. А чтобы не было претензий в «низкопоклонстве перед немецким опытом», придётся оспорить прямо-таки оскорбительное замечание Тушканчикова. Он пишет: «Что касается западной стороны Буга, <...> "непуганный идиотизм" там должен быть просто иной мерки. Не ниже, но иной мерки. Идиотизм тех, кто думает, как им кажется, что они "противодействуют политической полиции"».
Так вот, приведённое замечание не соответствует действительности. Совсем не соответствует. Уже потому, что «непуганного идиотизма» у нас порядка на два меньше, чем к востоку от Буга. Наш идиотизм это идиотизм пуганный. И этого пуганного идиотизма у нас в абсолютных величинах гораздо больше, чем «непуганного идиотизма» к востоку от Буга. И мерка его, конечно, не ниже (здесь Тушканчиков прав). «Идиотизм тех, кто думает, как им кажется, что они "противодействуют политической полиции"» - это ещё относительно мягкий вариант. Немецкие товарищи рассказывали о некоей коммунистической организации в Западной Германии 1950-х-1970-х годов. Сейчас, когда истёк срок секретности соответствующих архивов, кто-то попытался узнать, а что собственно знала политическая полиция об организации. После долгих поисков, была найдена карточка с неправильным названием организации и парой скудных полуправдивых заметок. К сожалению, кроме «противостояния политической полиции», упомянутая организация почти ничем не занималась. Ни в сфере теории, ни в сфере организации масс она ничего заслуживающего упоминания не добилась даже на уровне районов, где имела свою сеть. Зато «противостояние политической полиции» удалось едва не на славу. И кто знает, сколько подобных организаций существует сейчас в Германии, Словакии, Чехии и Польше?
«Невидимые немцы», ясное дело, «сработали в нуль». Это, конечно, извращённая, очень извращённая и безрезультатная практика. Но так ли это плохо смотрится на фоне современности, когда политический коммунизм в большинстве европейских стран срабатывает не в нуль, а в большой минус? Это, конечно, не повод возвеличивать очередную извращённую в своей абсолютизации практику, но повод задуматься над тем, почему с гносеологической стороны западнее Буга в смысле понимания задач дело обстоит чуть-чуть лучше. Надо заметить, что имитация противодействия политической полиции это, вероятно, важное свойство значительной части немецкого коммунистического движения. Со времён «Союза Башмака» эта сфера не уходит из внимания немецких коммунистов, хотя от того, что «противодействие политической полиции» известно, оно не делается автоматически познанным.
Вместе с антикоммунистическими законами эпидемия организационной паники, происходящей от знакомства со словами «противодействие политической полиции», быстро распространилась по всем странам Западной Европы восточнее Германии и остановилась на границе идиотизма пуганного и непуганного - на Буге и российско-балтийских рубежах. С этой стороны положение на обеих берегах Буга отличается только тем, что на одном из берегов умеют выговаривать «противодействие политической полиции», а на другом давно уже забыли книжку «Что делать?» и написавшего её российского дворянина из захудалой губернии в Поволжье.
Но в целом, конечно, коммунизм проявляется везде от Одры до Енисея на фоне постепенной деиндустриализации и исчезновения развитых форм промышленной деятельности вообще. Отсюда общее противостояние политического и теоретического коммунизма, которое имеет в Восточной Германии (на аннексированных территориях) и России более близкие формы, чем в обеих Германиях относительно одна одной. Здесь же разгадка того, что польский, немецкий и чешский теоретический коммунизм не так сильно отделился за последнюю четверть века от советского теоретического коммунизма, который успел потерять всякую административную (а с крымским захватом и выпадением России, похоже и географическую) основу. Чисто классовую природу имеет и повсеместный разлад теоретического и политического коммунизма на просторах от Потсдама до Камчатки. По своей интегральной классовой природе политический коммунизм отражает настроения имеющихся в условиях деиндустриализации угнетённых общественных групп. Ни у одной из этих групп ни в одной из затронутых стран нет трезвого, боевого и оптимистического настроения (нет экономических условий, сколь-либо массово его вызывающих). Это относится даже к Казахстану, где политический коммунизм освоил наивысшие на рассматриваемом просторе формы борьбы. По своей преимущественно пассивной природе политический коммунизм повсюду, кроме Казахстана, ориентируется на средний уровень сознания, активности и т.д. Если для капитала стремления к средней норме прибыли достаточно для неудержимой гонки наживы, то для коммунизма стремления к апологии среднячества достаточно для суицида. Когда-то это называлось «экономизм», современная сущность этого явления мало отличается от классической формы, исследованной в «Что делать?». Разве названия и лозунги поменялись и уступила место «свобода критики» в пользу неумеренного архаизма или утончённого анархизма в теории.
В противоположность недействительной «коммунистической политике», теоретический коммунизм повсюду является бездействующим, но действительным наследником большевизма. И правда, от Потсдама до Камчатки теоретический коммунизм прикладывает к действительности наивысшую достигнутую мерку, выработанную обычно в 1960-1980-х годах. Мерка эта происходит из лучших успехов эпохи подъёма мировой социальной революции. Она ориентирована на подлинное напряжённое, а не на пассивно-отражающее, на действительно авангардное положение политического коммунизма. Из работы «Что делать?» и в особенности из «Материализма и эмпириокритицизма» можно вынести один интересный вывод о том, что авангардный характер партии нового типа обеспечивается чисто гносеологическими факторами. Идея в том, что соответствующие круги в партии должны поддерживать её тесную связь с теми общественными слоями, которые порождают передовую гносеологическую позицию. А для этого и в самой партии должно культивироваться соответствующее по уровню сознание, способное придать себе партийное направление (в традиционном ленинском, а не «организационном» смысле).
С сократовских времён мы отличаем факт сознания от факта наличного бытия. Отличаем свободного грека и свободного скифа по тому признаку, что грек знает о своей свободе. Выводим из этого принципиально новый уровень свободы грека. Разрыв политического и теоретического коммунизма потому не может быть преодолён иначе как по высшей мерке, которой, в основном, обладает теоретический коммунизм. Что касается политического коммунизма, то высшей меркой он может обладать только в теории (и практике) противостояния политической полиции. К сожалению, из этой логики совсем не следует, что политический коммунизм способен или должен капитулировать перед теоретическим. Такие тенденции есть, и сейчас они особенно сильны на Украине, но даже там им очень далеко до того самого масштаба, на котором имеет смысл классовый анализ, а, вместе с ним, организационный результат.
Простая иллюстрация. То самое объединение «Боротьба», деятельность которого в Польше некие «тролли» связали с известной карикатурой «слабоумие и отвага», опубликовало на одном из своих ресурсов для своих сторонников достаточно основательный корпус источников о Сократе.1 Для Польши такая публикация от имени организации политического коммунизма до сих пор немыслима (выше «Вопросов ленинизма» и романа Горького «Мать» не поднимаемся). Значит, в Польше у политических коммунистов ещё нет даже такого полубессознательного и странным образом проявляющегося понимания нулёвости своего мыслительного уровня. Тем более нет таких его специфических форм, какие получаются у «Боротьбы», предлагающей читать про Сократа при своей не очень-то критической поддержке известных донбасских финансово-промышленных группировок.
Сам факт первых шагов политического коммунизма в сторону коммунизма теоретического ещё очень мало значит. За последние семь лет в Польше можно вспомнить немало встречных шажков и шагов, которые ни к чему ни привели. К действительному краху взаимного обособления эти усилия относятся скорее так, как победа СИРИЗЫ или ПОДЕМОС к демократическому и социалистическому развитию соответствующих стран - т. е. в обратном отношении, и обретая значение только как пролог к победе более сознательных и решительных общественных сил. Что же касается собственного значения побед (в том числе повторных) СИРИЗЫ и публикаций корпуса источников о Сократе, то тут нужно смотреть не на приверженность к намерениям, а на приверженность к действиям, не на приверженность к публикации, а на приверженность к чтению и дальше к пониманию. Это уже другая тема, которая была затронута ранее и вовсе не мной. Дело тут, как и в случае с советской философией, в том, что по своей направленности, публикация корпуса источников о Сократе - это очень правильное и разумное действие. Но очень недостаточное и не дающее в данном контексте даже минимальных гарантий против самой тупоумной «политико-коммунистической» ограниченности. Но как сама эта публикация, так и свидетельства из нашего «судебного процесса» ещё не говорят о том, что политический коммунизм готов капитулировать именно так, чтобы это было снятие, а не зрящное отрицание. Даже украинский политический коммунизм невозможно представить бросающим каркасы «агитпалаток» и демонстрационные транспаранты к подножию пустой трибуны с «Капиталом» и «Наукой Логики». Зато его очень даже можно представить подобным образом капитулирующим перед длинной, заполненной членами какого-нибудь ПС, трибуной с наложенными руническими символами ᛁᛋ.
Пусть вдруг украинский или польский политический коммунизм в один момент капитулирует перед теоретическим (что вряд ли возможно). Но и тогда глубоко будут заблуждаться те, кто считает, что здесь может быть начало политического возрождения. Изменится так же мало, как при создании очередной новой политической партии с самыми хорошо придуманными установками. Почему? Давайте представим, что в один момент польский политический коммунизм капитулировал, и вожди польского теоретического коммунизма оказались обличены политическими полномочиями. Хорошо? Кто-то считает это верхом мечтаний как и победу СИРИЗЫ или избрание Корбина. А в действительности среди вождей польского теоретического коммунизма мне известен только один человек, который, скорее всего, в основном правильно поймёт своё новое положение. Но как выразитель организационного влияния он, разумеется, сразу попадёт в жернова обезмысливания, вращаемые даже не самими ограниченными политическими коммунистами, а способом их организации. Не говоря о том, что даже у упомянутого человека нет команды, способной реорганизовать политический коммунизм, без которой он всего лишь случайная песчинка на пути стихийной тенденции.
Говоря о капитуляции политического коммунизма, которая снятие, а не зрящное отрицание, мы должны не рассматривать наивные схемы «инвазии», «замещения», «соединения» и пр., а искать новые способы организации. Речь идёт не об сообществах «прямых действий», «эксцитативного террора», «низовой самоорганизации», «народовластия», «сетевой организации», «автономных единиц» и т. д. Мерка того способа организации, зачаток которого должен быть найден в действительности перед началом действительного пробуждения должна быть не ниже той мерки, которая дана в «Что делать?». В частности, характерным признаком оживления всего освободительного движения должен быть заметный стихийный приток новых для движения людей. Рассуждение о том, как использовать этот приток на пользу самими вновьпришедшим и движению в целом, занимает заметную часть той самой книжки «Что делать?». Пока такого притока нет, и, как результат, в политическом коммунизме почти повсеместно индоктринационные стремления старых участников движения доминируют над стремлением вновьприбывших прояснить своё сознание. Пока сохраняется это положение, говорить о принадлежности политического коммунизма к партии мышления не приходится. Наоборот, большая часть его организационных структур прочно относится к партии противодействия предметно-истинному мышлению лучшего достигнутого человечеством уровня. А среднесрочные практические перспективы у партии противодействия такому мышлению весьма скверные.
Судя по всему, организационное строительство только тогда сможет полноправно взять без ущерба для движения часть людей из теоретического коммунизма, когда появится тот самый соизмеримый с численностью самого теоретического коммунизма стихийный поток, пытающийся преодолеть трудности своей организации. И именно тогда нужно будет практически превосходить уровень «Что делать?», сохраняя достижения прошлого в современных условиях. А чтобы оказаться достаточно чутким к работе тихого крота истории, нужно хорошо уметь применять достигнутый человечеством уровень мышления. Конечно, мы должны помнить, что прошлые поколения теоретического коммунизма, которые имели достаточную чуткость, спустились в чёрные воды истории, но так и не увидели зачатков новых форм организации движения, знаменующих его возрождение. Однако кто сказал, что революция должна происходить и партия нового типа создаваться только потому, что это кому-то хочется? И даже обязательно при нашей молодости или вообще при нашей жизни? Если такие взгляды выдают за материалистическую диалектику, то что такое фихтеанство и чем направление его ревизии в марксизм отличатся от направления его ревизии в юмизм?
О нетерпении
Если кто-то непременно хочет быть полезным человечеству в тех формах, которые в данной исторической конъюнктуре невозможны, то это его проблема. «Нетерпение не есть доказательство» - говаривал Энгельс. В том положении, которое даёт нам историческая конъюнктура может быть немало некрасивого, иногда прямо постыдного и неприятного. Что ж, в этой своей части оно от нас не зависит. Но от нас целиком зависит добросовестный поиск выхода из сложившегося положения и непрестанный чуткий поиск в сфере практики тех тенденций, которые ведут к такому выходу. В этом занятии мы имеем все возможности опираться на лучшие достижения человечества, а не на своё нетерпение. Даже больше, мы обязаны именно в результате освоения мышления на лучшем достигнутом уровне уметь сочетать готовность броситься в текущую борьбу и самую хладнокровную выдержку.
Хто не жив посеред бурі, той ціни не знає силі, той не знає, як людині боротьба і праця милі.
Хто не жив посеред бурі, не збагне журби безсилля, той не знає всеї муки примусового безділля2.
Не жили среди бури мы все. Последняя революционная эпоха осталась для нас не чувственной эмпирией, а теоретической квинтэссенцией, которая представлена нам наличным состоянием теоретического коммунизма.
Говорят иногда, что теоретический коммунизм сидит на «разреженных высотах абстракции» и хранит достижения там, куда ни враг, ни друг ещё не скоро найдёт дорогу. Не буду здесь спорить с этим тезисом. Но неужели политический коммунизм, ориентирующий себя такого на взятие власти - это не сидящее на высотах невежественной абстракции существо прямо по гегелевской статье «Кто мыслит абстрактно»?
Может, теоретический коммунизм основал свою крепость там, куда трудно добраться. Но политический коммунизм не реально, а по подложной карте, основал свою крепость там, куда добраться вообще невозможно. Для преодоления трясин на пути к взятию власти у политического коммунизма нет ни материалов для возведения гатей, ни понтонов, ни достаточно умных инженеров. Неумение противостоять политической полиции и непонимание масштаба стоящих задач - это хотя и взятая с разных сторон, но единая болезнь. Она может выглядеть как взаимно подогреваемый круг самого дикого социалистического нетерпения и низкопробного капитулянтства, ибо отсутствие адекватных инструментов познания не позволяет его порвать. Эти противоположности легко превращаются одна в одну и образуют собой целостность политического коммунизма в его, по словам Тушканчикова, «партийно-съездовской части».
Лечится эта болезнь, к счастью, поначалу чисто теоретическим путём - работой над собой, над своим пониманием и над организацией этого понимания в общественную силу. Лекарство вполне известно одному из свидетелей с нашего судебного заседания - Георгию Бережному3. Хотя лекарство должно приниматься индивидуально, его нельзя принимать в одиночку. Должно согласится с рецензентом Денисом, что проблема в том, что политический коммунизм - это не целое, но сумма индивидов, почему-то отнёсших себя к коммунистам. Я могу только целиком согласиться с его диагнозом в отношении России, ибо он также хорошо подходит для Польши, Чехии, Словакии и большей части немецкого коммунизма. Но больше безоговорочного согласия с Денисом, мне хочется выразить гордость за российских товарищей, которые сами же начали выработку вакцины против совсем не только российской болезни. Речь идёт о замечательных статьях Валерия Суханова и в особенности о статье «Проблема целого как основания педагогического процесса». Прочитывая эти статьи политически, но не «политически-коммунистически», нетрудно сообразить, что большая часть современной немецкой писанины вокруг «Что делать?» - это всего лишь не всегда ясные и не всегда удачные попытки политического перевода ясных мыслей на уровне философии, изложенных Валерием Сухановым.
Какой аспект теории партии нового типа совсем не известен в России, так это педагогический. Для любителей бытовых трактовок я должен специально заметить, что в материалистической диалектике педагогика - это вообще целесообразное воздействие на очеловеченную природу, не исключая самих людей. В этом смысле в самом историческом результате организационной работы по плану из «Что делать?» есть огромные залежи педагогического опыта. То, что Суханов исследует их эмпирические результаты через лупу разложившейся советской системы образования, не делает его выводы ущербными, ведь ленинская логика - Логика материалистической диалектики, сохраняется им в обогащённом последующей борьбой против позитивизма виде. Кстати, интерес Суханова к продуктивной ревизии взглядов Фихте тоже имеет огромный гносеологический и организационный потенциал, который вряд ли кто-то в России видит или собирается использовать. А ведь иррациональное нетерпение и прикрывающий его уход к субъективному идеализму фихтеанского толка это общая болезнь обширных кругов политического коммунизма от Потсдама до Владивостока не исключая Казахстан.
***
В противоположность профанированной коммунистической политике (дико шатающиеся от приступов нетерпения до капитуляции) возник такой феномен как «отдельный политически беспартийный коммунист». Если хотите, «политический филистер». Это явление, соизмеримое по массовости с организациями политического коммунизма. Количественные отличия здесь явно меньше порядка. «Политическое филистерство» уже приближается к тому масштабу, когда к нему будет продуктивно применим классовый анализ. Я попытался проследить типовой механизм его воспроизводства на доступном мне примере польского социалистического школьника. Напомню, что там сначала этот школьник делает выводы из того, что
Половина саду цвіте,
Половина в'яне...
А потом политические коммунисты жалуются на то, что им не удаётся обновить кадры:
Перше ходив, вірно любив,
Тепер не загляне.
Эту логику можно иллюстрировать не только украинскими песнями, но и цитатами из польских монументальных произведений. Jarosław Iwaszkiewicz (Ярослав Ивашкевич) в третьей книге своего важнейшего произведения «Хвала и слава»("Sława i chwała") тоже показывает подобную же логику разрыва целостности:«
- Он был так занят созерцанием собственного пупка, что не видел ничего вокруг, - ответила Геленка. - Ведь это же настоящее счастье - ничего не понимать в мире, который тебя окружает.
- А ты, Геленка, много понимаешь? - спросила мать.
- Уж во всяком случае побольше Януша! - Тон Геленки по-прежнему оставался резким. - Знаю, хотя бы, куда этот самый мир надо толкать. Чтобы потом на головы нам не падали бомбы...»
Казалось бы кому как не политическому коммунизму было бы предотвращать войны? Но российский коммунизм (даже при своём относительном бессилии) предпочёл помогать разогреву донбасской мясорубки, а украинский просто впал в кому, из которой так и не выбрался. Такой вот специфический суицид от обнаружения чего-то такого, к чему совсем никто в политическом коммунизме не был готов.
Эта неготовность политического коммунизма почти ко всему, кроме созерцания своего пупка, некогда связывавшего его с таким большим и непонятным миром, приводит к одному важному парадоксу: чем меньше мы требуем от организации, тем меньше шансов найти такую организацию. Вы, читатель, желаете коммунизма? Пожалуйста, вот он в программах и на устах. В одной Польше у Вас тут же будет примерно четыре тысячи коллег, а в Германии не меньше двадцати пяти тысяч. Хотите диктатуры пролетариата? Три тысячи поляков и, как минимум, двадцать тысяч немцев рады разделить Ваши цели. Хотите преобразований в сторону преодоления товарности? Две тысячи поляков и семнадцать тысяч немцев тоже хотят этого. Но если вы захотите, чтобы «становление было удержано вместе с целью», чтобы каждое существенное решение организации подвергалось перед принятием самому наивному и беспощадному сократовскому вопрошанию, то может получится как в одном польском анекдоте: «я просто не знаю, где они хранятся, если они есть в природе».
1Cм. http://vk.com/wall-71935519_18047, http://vk.com/borba_ukraine.
2 Леся Українка, Епілог.
3 См. Георгий Бережной, Время теории, http://kpu-mariupol.esy.es/news/184/.
