Вернуться на главную страницу
Эволюция любви
На этот предмет существует два противоположных взгляда, которые на поверку оказываются не столько противоположными, сколько зеркально отражающими друг друга. Один из этих взглядов сводится к "народной мудрости" о том, что это - "дело нехитрое". Противоположный взгляд состоит в том, что любовь - дело исключительно индивидуальное, подсознательное, никаким закономерностям не подчиняющееся. Общее у этих точек зрения то, что любовь ими сводится, в конечном счете, к физиологии и, соответственно, объявляется не подлежащей какому-либо изучению иначе, как только в физиологическом плане.
Мы же осмелимся выдвинуть тезис о том, что на самом деле любовь есть дело не индивидуальное, а сугубо общественное, и она точно так же подчиняется определенным объективным закономерностям, как и любые другие общественные явления.
Люди учатся любить точно так же, как они учатся ходить, говорить, читать, писать. И учатся, как правило, по книгам, сегодня часто - по телевизору. Формы, в которых любовь являет себя для каждого отдельного индивида, вырабатывались именно искусством, в первую очередь, литературой. И индивид осваивает их потом точно так же, как он осваивает формы литературного языка, навыки чтения, письма, пения, рисования, навыки труда, общения с окружающими и т.п.
Для доказательства нашего тезиса мы ограничимся материалами только европейской традиции, потому что при всей особенности традиций других культур, они подчиняются тем же закономерностям, что и европейская, в которой эти законы просто проявились ярче всего.
Европейская литература о любви начинается с Сафо. Любовь, воспетая в ее стихотворениях, исключительно чувственна и даже натуралистична. Стихи этой поэтессы мало годятся для того, чтобы по ним формировать чувства юношества. Ценность лирики Сафо только в том, что у нее любовь впервые отделена от процесса деторождения. Без такого отделения любовь просто не могла стать предметом для поэзии, а соответственно, не могла рассматриваться как нечто самоценное и не могла бы развиваться как особая форма. Это отделение было настолько важно для дальнейшей эволюции любви, что история культуры совершенно абстрагируется от того не совсем романтического факта, что Сафо воспевала исключительно лесбийскую любовь. Но, пожалуй, иначе это отделение и не могло произойти. Оно должно было быть сначала в реальности, чтобы потом произойти в идеале. Лесбийская любовь была отделена от процесса деторождения как по своему физиологическому, так и по социальному смыслу. Это была любовь между девушками, которая до их вступления в брак на Лесбосе считалась обычным явлением и не порицалась обществом. Стихи Сафо воспевают эту девичью волю, на смену которой придет рабство, которое нес греческой женщине брак. Анакреонту - еще одному великому лирику античности - вообще безразличен пол любящих. Это был уже явный шаг вперед, поскольку не отрицался даже такой вариант, как любовь между мужчиной и женщиной.
Но самое важное открытие в понимании любви принадлежит греческому философу Платону. Если Сафо изобрела форму для развития любви - лирику, то Платон открыл содержание любви. Таковым является отношение, которое философ охарактеризовал как "любовь-дружба". Без дружбы, которая изначально есть отношение равенства в различии, ни о какой настоящей любви не может быть и речи. Без такого равенства любовь к другому человеку возможна только как любовь к вещи. Но Платон был в некотором роде консервативней Анакреонта. Не смотря на то, что он был первым греческим мыслителем, который заговорил о равенстве мужчин и женщин, любовь-дружбу он допускал только между мужчинами и юношами.
Поскольку реально женщина в Древней Греции (кроме Спарты) занимала очень незавидное положение, то греки так и не смогли найти должного приложения своим открытиям в этой области. Это приводило к самым мерзким извращениям в области половой жизни, которые без особого стеснения описывались и даже пропагандировались в литературе, в том числе и в сочинениях такого известного мыслителя, как Аристотель.
Все это были последствия разложения родового строя и окончательного перехода от матриархата к патриархату. Там, где этот переход не успел завершиться, и где родовая собственность на землю еще сохранила свои позиции, где положение женщины в обществе было более прочным, ситуация была гораздо лучше.
Август Бебель приводит в своей замечательной книге "Женщина и социализм" легендарный ответ жены спартанского царя Леонида одной чужеземке, на ее замечание о том, что лакедемонянки - единственные женщины, которые господствуют над своими мужьями.
«Мы также единственные женщины, которые приносят миру мужчин», - ответила ей царица.
Другие патриархальные народы в этом смысле не сильно отличались от греков. Возьмем древних евреев, представления которых о мире и обществе нашли отражение в Ветхом Завете.
Чего только мы не найдем в этой книге! Не раз и не два как нечто само собой разумеющееся там будет показываться явный инцест. Например, в случае с детьми Адама и Евы, Лотом и дочерьми, Ноем и его семьей. Многоженство и использование рабынь и наложниц для Ветхого Завета - вещь обыкновенная. В то же время, в случае с Содомом и Гоморрой мы видим, что далеко не все извращения признаются допустимыми. Хотя согласитесь, что это вопрос достаточно спорный, какое извращение более мерзкое: то, за которое бог жесточайшим образом покарал два города (обратите внимание, что там сгорели и женщины, которые были не только не виновны, но даже были в каком то смысле пострадавшей стороной, не говоря уж о детях малых), или то, на которое Бог благословил Лота - сожительство с собственными дочерьми.
В общем и в целом, можно спокойно согласиться с утверждением Энгельса о том, что "до Средних веков не могло быть и речи об индивидуальной половой любви".
Но из этого утверждения вовсе не следует, что в эпоху Средневековья такая любовь становится чем-то само собой разумеющимся.
Когда мы читаем о "прекрасных дамах" и "благородных рыцарях" эпохи Средневековья и так называемого Галантного века, то мы не должны забывать, что эти люди, как правило, были неграмотны и никогда не мылись, а улицы городов в те времена по совместительству выполняли роль канализации, так что их приходилось переходить на специально приспособленных для этого котурнах или прибегать к помощи профессионалов-переносчиков, которые брали "прекрасную даму" на закорки и транспортировали на другую сторону улицы, дабы она могла попасть, скажем, на бал. Не говоря уж о том, что в эти времена люди женились и выходили замуж не по своей воле, а по воле родителей, которые посредством брака решали вполне хозяйственные вопросы, не только при этом не спрашивая "брачующихся", но и совершая сделки, когда жених и невеста были едва ли не в младенческом возрасте. Именно в связи с тем, что любовь и брак в Средние века никак не были связаны, индивидуальная половая любовь возникает как нарушение брака, и главную роль в любви этого периода играли не столько отношения между любовниками, сколько опасности и приключения, связанные с преодолением всякого рода преград.
Это обстоятельство привело к тому, что в европейской литературе понятие любви и понятие адюльтера на очень долгое время становятся едва ли не синонимами.
Эпоха Возрождения не только всецело усваивает эту традицию, но и средствами искусства легализует ее и объявляет индивидуальную половую любовь "священной и неприкосновенной", стоящей выше любых общественных условностей, в том числе и выше брака. На самом деле это еще пока не любовь в полном смысле этого слова, не "любовь-дружба". Это пока лишь страсть, но женщина в этой страсти уже выступает не только как объект ("предмет любви"), но и как субъект. Очень часто этот субъект существует исключительно в воображении художника как абстракция, поскольку реальная женщина в это время еще далеко не занимает того места в обществе, которое бы позволило ей выступить в любви на равных с мужчиной. Абеляр и Элоиза в этом смысле - исключение, не только для Средневековья, но и для Возрождения.
Любовь в эту эпоху приобретает свою настоящую форму только там, где страсть выводит влюбленных на протест против существующих порядков, которые препятствуют их любви. Это следующий этап в становлении любви, как общественной формы. Протест против господствующей в мире несправедливости остается обязательным элементом развитой формы любви на все времена, пока несправедливость господствует. Совершенно не зря "Ромео и Джульетта" Шекспира остается актуальной уже многие века.
Синтезом достижений Средневековья и Возрождения в вопросе о усовершенствовании форм любви стал романтизм. У писателей и художников этого направления любовь мистифицируется. С точки зрения романтизма всех эпох часто не имеет значения, кто есть возлюбленный. Он есть чистый символ. "Гений чистой красоты" у Пушкина - это не случайность, это точная формула. Так же как "прекрасная незнакомка" в еще более поздней версии романтизма, которой во многом выступил символизм.
Все вышеперечисленные эпохи в становлении "формулы любви" объединяются тем, что женщина здесь пока даже не претендует на социальное равенство с мужчиной. Даже ее неумеренное возвышение как "предмета любви" только лишний раз подчеркивает ее социальную ущербность, неполноценность.
Только вторая половина ХІХ столетия в этом отношении дает заметный шаг вперед. Собственно, в действительности этот шаг - появление женщин на общественной арене как самостоятельной силы - был совершен гораздо раньше - в ходе Французской революции. Но литература этого факта почти не заметила и продолжала петь "старые песни о любви".
Русская литература о новом поколении женщин - женщин, способных не только чувствовать, но и думать, и активно действовать берет свое начало из "Что делать?" Чернышевского. У самого Николая Гавриловича эти образы оказались достаточно схематичным, но это было неважно. Он дал толчок. У Золя, например, получалось еще хуже, но дело было сделано.
В литературу вошли женщины - общественные деятельницы, революционерки. Не только подруги революционеров, а сами революционерки. Самое интересное, что хороших художественных произведений о революционерках было очень мало. Литература блекла перед их реальными биографиями. Ей, наверное, было жалко расставаться с гораздо более простым и гораздо более удобным образом женщины-любовницы, служащей выгодным фоном для образа главного героя. Нет, было бы несправедливо утверждать, что эта линия вовсе не получила развития. Она неплохо развивалась в советской литературе и в творчестве многих зарубежных писателей и художников, но, в конечном счете, увы, возобладала другая традиция, более отвечающая духу буржуазной эпохи.
А буржуазная эпоха по части любви полна парадоксов. С одной стороны, благодаря тому, что капитализм втягивает женщину в общественное производство, он ее освобождает от положения домашней рабыни. Но с другой делает ее конкуренткой мужчине на рынке труда, что вовсе не способствует любви. Женщина теряет привлекательность как сексуальная рабыня, но не приобретает ее как свободный человек.
Тем самым для буржуазной эпохи любовь очень скоро оказывается чистой фантазией. Вовсе не случайно именно в эту эпоху популярными оказываются сначала так называемые рыцарские романы, а потом фэнтези. Сама буржуазная действительность ничего не может предложить по части любви. Если она там и существует, то исключительно как трагедия. Любовь и брак в эту эпоху выступают исключительно как противоположности. Они друг друга исключают, даже если брак заключался по любви. Вовсе не случайно линия Левина и Кити в романе "Анна Каренина" оказалась бледной, невыразительной и слегка фальшивой, что особенно заметно на фоне предельно правдиво выписанной основной линии романа - истории трагической любви Анны и Вронского. Не только русская, но и французская, и английская литература этой эпохи практически всегда представляет любовь как трагедию. Притом, подавляющее большинство талантливых писателей, в отличие от Льва Толстого в случае с Левиным и Кити, даже не пытаются обманывать ни читателей, ни себя самих насчет того, что возможно что-то другое.
Немецкие философы по этому вопросу выражались точно и определенно.
Кант определял брак, как "соединение лиц разного пола ради обладания половыми органами друг друга". Фихте еще поправил своего учителя, очистив его мысль о браке от последних остатков романтизма: в отличие от Канта, который все-таки предполагал равенство женщин с мужчинами в вопросе о половом удовольствии, Фихте считает, что радость от этого самого "обладания" в браке может получать только мужчина. И нужно признать, что, не смотря на то, что Кант нам в этом вопросе более симпатичен, Фихте куда более глубок и проницателен. Равенство женщины с мужчиной в любви в условиях буржуазного брака формально и иллюзорно. На самом же деле патриархальная суть этого брака остается нетронутой, поскольку нетронутой остается экономическая основа патриархата - частная собственности на средства производства.
Сегодня мы живем в ситуации, когда развитие форм любви средствами литературы и искусства практически прекратилось. Мало того, современные литераторы и художники, похоже, считают своим долгом перед будущими поколениями разрушить, осмеять, уничтожить все то, чего достигла человеческая культура в области формирования чувств, связанных с взаимоотношениями полов.
То, что должно быть сугубо личным делом, полностью закрытым от постороннего взора - физиологическая сторона вопроса - всячески выставляется на публику, а то, что должно быть делом общественным, что должно обществом всячески культивироваться, лелеяться и поддерживаться - то есть, собственно, любовь - оказывается личным, совершенно необязательным и даже не совсем нормальным.
Любовь все более и более упрощается в формах, становится все примитивней, редуцируясь к простому физиологическому акту. И дело не только в свободе порнографии и пропаганде разврата. Сама жизнь изменилась так, что то, что раньше было неприличным, теперь выглядит вполне нормальным. Пропаганда - следствие, а не причина.
Энгельс, решая вопрос о будущем семьи, пишет, что новые ее формы смогут появиться только тогда, когда вырастет "поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придется отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви или отказываться от близости с любимым мужчиной из-за боязни экономических последствий"[1].
Можно спорить о достоинствах и недостатках социализма, но бесспорно то, что, несколько поколений мужчин и женщин, которые могли позволить себе такую роскошь, социализм дал.
Выражение "в Советском Союзе секса нет", - сказанное на одном из первых телемостов СССР-США простодушной участницей и подвергавшееся потом в течение десяти лет дружному осмеянию всеми демократическими СМИ, на самом деле имело куда более глубокий смысл, чем способны были ухватить насмешники. В СССР и на самом деле отношения между мужчиной и женщиной определял не секс, а любовь. Так или иначе, но это факт, что раньше браки у нас заключались, как правило, по любви, в то время как брак по расчету и внебрачные отношения если и существовали, то они считались ненормальностью и презирались не просто официально, а общественным мнением. Сегодня, согласитесь, все немного по-другому. Скорее любовь рискует подвергнуться осмеянию, чем брак по расчету, который полностью оправдывается не только общественным мнением, но и официально (возьмите, например, брачный контракт). Да что там брак по расчету! Даже самые гнусные половые извращения куда в большем почете у нашей "свободной" литературы и прессы, чем обычная (обычная для советских времен) любовь между парнем и девушкой, мужчиной и женщиной.
Результат такого "воспитания чувств" ужасен. Обычная для любого нашего школьника двадцать лет тому назад первая любовь сегодня все дальше отодвигается по возрасту, а у многих она так и не наступает. В общем-то, это общественная катастрофа - надежное свидетельство того, что общество разлагается изнутри. Человек, который в юном возрасте не пережил чувство первой любви (неважно, что она, как правило, неразделенная, "несчастная") - это духовный инвалид, поскольку у него не сформировался самый главный человеческий орган чувств, куда более важный, чем зрение и слух. Без зрения сложно ориентироваться в пространстве, без слуха для человека исчезает мир звуков. Но без сформированного чувства любви человек теряет ориентацию в пространстве человеческих отношений. Это уже и не человек в собственном смысле этого слова. Это определенная производственная функция - универсальная машина для производства и потребления товаров и услуг, среди которых, кстати, и сексуальные уже давно заняли вполне законное место. Конечно, говорить о любви на уровне ее сущности в таких условиях не приходится.
Сущность любви во многом совпадает с человеческой сущностью в целом. Сущность же человека нужно искать в общественных связях. Общественные связи противоречивы. Сегодня они осуществляются через разделение людей и противопоставление их как товаропроизводителей и товаровладельцев, через обмен товарам. Но там, где начинается "ты мне, я тебе", любовь заканчивается. Любовь по своей природе есть выход за пределы товарно-денежных отношений. Любовь есть связь человека с человеком не опосредованная богатством, точнее опосредованная исключительно богатством форм человеческой культуры, которые были выработаны за всю историю человечества. В системе товарно-денежных отношений любовь, даже если она и возникает и приводит к созданию семьи, достаточно быстро редуцируется к своей противоположности, которой является эгоизм. Не забывайте, что эгоизм - это тоже любовь, себялюбие. Но там где есть эгоизм, любовь исчезает. А исчезает любовь - перестают рождаться дети. Да, это еще один непреложный факт эволюции формы любви. Когда любовь еще только становилась как форма, она была совершенно не обязательна для деторождения, но на стадии разложения формы любовь становится необходимым условием рождаемости. Исчезает любовь, исчезает рождаемость.
И в этой формуле нет ни грамма лирики. Это чистая политэкономия. Нужно помнить, что эгоизм - это тоже общественный продукт, а не просто личный недостаток. Для того, чтобы любовь не перерождалась в эгоизм, есть только одно средство - общество должно взять на себя заботу не только о том, чтобы охранить молодое поколение от агрессивного разлагающего цинизма в половой сфере, который сегодня активно навязывается всевозможными способами в качестве обязательной нормы. И не только о том, чтобы сделать доступными для всех лучшие достижения мировой культуры, на основе которых только и можно сформировать у людей нормальные человеческие чувства, в том числе и чувство любви. Оно должно взять на себя также и заботу о содержании и воспитании детей. Впрочем, другим способом и невозможно обеспечить доступ ко всем сокровищам мировой культуры всем, а не, как сегодня - только избранным, которым эта самая культура как раз и не нужна. И это сегодня отнюдь не вопрос культуры в узком бюрократическом смысле этого слова. Это вопрос культуры в самом широком смысле слова - вопрос того, выживет ли современное общество и продолжит свое развитие, или оно погибнет от собственной жадности.
[1] Ф. Энгельс. "Происхождение семьи, частной собственности и государства". К. Маркс., Ф. Энгельс. Собр. соч., 2-е изд., т. 21, с. 85.
