Вернуться на главную страницу
Заметки для великороссов на полях книги «Україна irredenta» украинского политического мыслителя Юлиана Бачинского. Часть 5
Некоторые политические вопросы в рассмотрении Бачинского
За пределами нашего конспекта-комментария остались только политические вопросы.
Начать их рассмотрение следует с довольно неожиданного сюжета. Не для кого не является секретом, что в современной немецкой политической мысли весьма часто прямо и косвенно происходит разбор сходств и расхождений революционных процессов 1525 года в будущей Германии и 1917 года в будущем СССР. В теоретической мысли Демократической Германии этот разбор присутствовал почти всегда и принимал то более, то менее явные формы, порождаясь беспокойством за судьбу «первого государства рабочих и крестьян на немецкой земле». Как показал опыт, соразмерным действительности это беспокойство было тогда, когда оно заметно превышало официально одобренные масштабы. Сложно сказать, имели ли указанные параллели хождение в советской политической и теоретической мысли, но для читателя Бачинского не должно сопоставлять никакой тайны, что попытку абстрактного сопоставления того, что потом назовут Великой Октябрьской Революцией, с процессами 1525 года он весьма осторожно, но вполне узнаваемо осуществляет за четверть века до начала самих событий. Не названная прямо ни разу раннебуржуазная революция 1525 года выступает у него характерным политическим примером:
«Колись, як феодальні рицарі мешкали ще серед своїх підданих і васалів і займали ся в часі спокою судівництвом, а в часі нападів чужих ішли боронити границі1 краю, колись ті рицарі були клясою пожиточною2 і потрібною. Але з часом, як в краю настав деякий спокій, а міста підсилили ся вже настільки, що самі могли себе боронити, тоді рицарство стратило вже свій колишний пожиточний характер. Воно і покинуло своїх підданих і почало громадити ся на королівських і князівських дворах, почало віддаляти ся від суспільности, аж в кінци відчужило ся від неї і стало остаточно єї паразитом. Отже - зникло. Так само маєть ся річ і з нинішною клясою буржуазийною. В своїм часі відограла і вона важну ролю в культурнім розвитку суспільности. Сконцентрувала давні, слабі продуктивні сили і розвинула їх до такої незвичайної висоти, яку нині й бачимо. Але, скоро довела їх до такої незвичайної висоти - стала вже непотрібною, а що більше, як се вже ми і бачили - і шкідливою. Опираючи свою екзистенцію на приватній власности, стала ся запорою в дальшім культурнім розвитку суспільности. Тож так, як колись феодальна шляхта, скоро перестала бути пожиточною для суспільности і відчужила ся від неї - зійшла з лиця сего світа, так само і буржуазія, скоро стала безужиточною, чужою і шкідливою для нинішної суспільности, так само і вона остаточно мусить зійти з лиця сего світа... Є се лише питанєм часу, так само, як питанєм часу було се в минулім столітю і для феодальної шляхти».
К сожалению, подтекст этих размышлений едва ли отзовётся в российском читателе. Ему ведь извинительно незнакомство с работами Мюнцера, как и с тем, кто это такой. До сих пор не существует не только полного, но и систематического перевода письменного наследия выдающегося немецкого мыслителя и революционера ни на один из языков русской группы. Известны лишь несколько российских и украинских фрагментов, являющихся, в строгом смысле, переводами цитат, а не полных текстов. Потому, для придания политического аппетита, выставим далее взгляды разбираемого автора на результат этого рассмотрения ранних революционных эпох. Он будет дословно повторять политические учебники Народной Польши!
«Рівномірно з тим переворотом в сфері матеріяльній відбувають ся і перевороти в сфері духовій - боротьба нових ідей з старими, нового світогляду з старим. Все те ярко відбиваєть ся в науці, штуці і реліґії. З'являють ся нові суспільні, політичні і фільозофічні системи. Але, все треба на те вважати, що таке переконанє, що існуючі суспільні і політичні відносини суть не розумні і несправедливі, що колишнє розумне стало тепер дурним, а добре - злим, є лише доказом, що серед даних метод продукції і форм виміни зайшли такі переміни, що з ними не можуть уже погодити ся суспільні і політичні відносини, що відповідали давним економічним відносинам. Нові суспільні, політичні і фільозофічні системи суть лише теоретичним висловом нових фактичних відносин і нових суспільних потреб, а зглядно - потреб кляси, що виступає до боротьби і репрезентує собою нову суспільність, нову історичну добу».
Как же исходя из таких взглядов на желательность обновления общественной жизни смотреть на национальный вопрос? Прогноз Бачинского явно неадекватен:
«Як звісно, ще не всі европейські нації зорганізували ся в національні держави. Маємо ще такі прим. держави як Австрія і Росія, - держави не національні, зложені з ріжних націй. Але і знаємо, чого вони були наслідком. Та й знаємо, що і вони находять ся вже в розкладовій фазі. В Австрії, ся справа стала вже основною всеї внутрішної австрийської політики, в Росії - лише завдяки абсолютистичній формі правліня, а почасти не так ще розвиненому, як прим. в Австрії, капіталізмови, еманципацийна боротьба націй, що входять до неї, не могла проявити ся в яркіщій формі. Але ту, як і там, основою тої політичної еманципації є і буде - капіталізм, а єї висловником - буржуазія. В Австрії - є се еманципацийна боротьба «славянської» буржуазії з під визиску капіталу німецького, в Росії - боротьба «великоруської» буржуазії з під переваги капіталу польського, а дальше, що мусить наступити і то вже незадовго - еманципацийна боротьба української буржуазії з під визиску і переваги капіталу польського і «великоруського»3)».
Одним словом, простой механицизм. В подобных прогнозах довольно просто упражняться. Ниже читатель убедится в этом отнюдь не на материале авторства Бачинского. Куда больше осторожности Бачинский проявляет в размышлениях об основаниях национального обособления украинцев. Во всяком случае он прозорливо не основывается на этнографических доводах. Польские и российские патриоты любят приводить многочисленные факты отсутствия развитого и осознанного национального самоопределения украинцев при опросах или анкетировании, но «забывают» при этом то, что великорусское крестьянство также до 1910-х годов не имело широкого национального самоопределения и относило себя если не к губерниям воеводского масштаба, то к конгломератам масштаба Поволжья или Вятки. Также польское крестьянство долго отличало себя в обширной полосе соприкосновения лишь от немцев, преимущественно по языку. Культовые же отличия от различных народностей русской группы - лемков, бойков, полещуков, белорусов, украинцев играли более чем второстепенную роль. Логика национального самоопределения у крестьянства вообще имела мало актуальных экономических оснований - промышленная жизнь поднимающегося капитализма в неё ещё не проникла. Поэтому в классической форме известно самоопределение белорусов, которые по разным фактам культурной принадлежности отделяли себя от латышей и литовцев (по языку), от поляков (по культу), от великороссов и от украинцев (по особенностям лексики). При этом даже название Беларусь с Поднепровья распространилось на национальность весьма поздно - после 1905 года. Подобным же образом с небольшого поднепровского края название Украина расширилось со временем на обозначение национальности rusinów или рутенов в габсбургской монархии. Национальное самоопределение великороссов в этом время тоже не было значительным. Об этом свидетельствует то, что бытовое самоназвание великороссов - русские - точно соответствует религиозной принадлежности в противоположность словацкой, литовский и польской католической конфессии, а также в противоположность суннитам ханств Поволжской Булгарии и, позднее, Османской империи. Следовательно, национальное самоназвание великороссов не закрепляет того факта, что экономическое обособление позднего феодализма и капиталистической эпохи образовало родственные народы на Украине и Белоруссии. Более того, игнорирование экономических и национальных потребностей белорусов и украинцев (в первую очередь потребности в очеловечивании через передовые виды труда) типично даже для современной российской квазикоммунистической среды. Исходя из этого знания, присмотримся, как Бачинский предлагает вести пропаганду в пользу административного обособления Украины:
«Але попри боротьбу з росийським абсолютизмом, потреба вже тепер почати тій малій горстці свідомих уже Українців будити серед української суспільности в Росії, оскілько се лише можливо, і думки про політичну самостійність України. Та справа і так, скорше чи пізнійше, мусить вийти на дневний порядок, але чим скорше та думка прийметь ся серед української суспільности, тим лекшою буде і боротьба за неї. Се дуже багато буде залежати від того, як поставить себе Україна в даній хвилі, при вибореню конституції в Росії, в справі, яка зараз стане на дневнім порядку - в справі реорґанізації внутрішного устрою Росії. Від становища, яке займуть тоді Українці і від результатів, які вони зможуть тоді добути, будуть саме і залежати лекші чи тяжші умовини дальшої боротьби за політичну самостійність України. Але ту зате, то нове завданє, вимагає вже і нового способу діланя. Уся робота в тім напрямі не повинна ограничати ся до самого лише простого вказуваня на національну відрубність українського народу, - національна відрубність, сама про себе, ту ще не рішає, - але опирати ся повинна передовсім на виводженю на світ і вказуваню на ті суперечности економічні, які заходять між поодинокими територіями в Росії, що витворили ся в наслідок запанованя в Росії капіталізму, а головно, на вказуваню на ті економічні сусперечности, які заходять між Україною та рештою Росії і на наслідки, які виходять із сего для культурного розвитку України. В такій формі повинна вести ся пропаґанда думки про політичну самостійність України між українською суспільністю. Тоді і сама національна українська ідея представить ся в иншім світлі в очах кождого Українця і инакше зачне на неї дивити ся і єї розуміти українська суспільність. Українська ідея набере вже тоді якийсь реальний зміст. А тоді і буде вже могла перейти зі сфери сальонових розмов в сферу поважних і серйозних дискусій... Тож не на національну, а на економічну відрубність треба ту головно вказувати».
Продолжим чтение более абстрактным фрагментом о национальных государствах из работы Бачинского:
«<Держава> коли перейме, в імени суспільности, на державну власність, усі продукцийні засоби, буде заразом і єї останним виступом. Що раз менше і менше буде тоді потреба втручувати ся державній власти в суспільні відносини, і держава, не маючи вже сего, що покликало єї до житя, що могло давати їй рацію існованя, поволи замре, загине... Зате на єї місце виступить нова суспільна інституція, з цілком відмінним характером, з далеко більшою територіяльною розтяглістю, що сягати буде далеко поза границі нинішних національних держав, отже інституція не національна, а інтернаціональна - міжнародна, - інституція, котрої завданєм буде не панованє над людьми, а міжнародне веденє продукції - панованє над річами. Застановім ся над тим близше. Інтернаціональна інституція! - Чому се так, чому як-раз інтернаціональна? Се одно. А друге: як може відбити ся се на нинішних націях, як економічних і політичних одиницях, а також, який вплив може зробити се на саму національну ідею, котра ворушить ще так нинішну суспільність і так розпалює уми? Адже не можливо, щоби при витворюваню такої інтернаціональної інституції, що обіймала би собою всі нації, збивала би немов їх усі разом до купи, а при завмираню нинішних національних держав, котрі так сприяють виріжнюваню одної нації від другої і підтримують національні відрубности - неможливо, щоби і нації і само понятє національности лишили ся такими, якими вони нині представляють ся, непорушеними, щоб і вони не підпали якимсь змінам».
В словах "міжнародне веденє продукції4 - панованє над річами" совсем несложно увидеть и идею международного противорыночного объединения. Также весьма обычна будет попытка продолжить это умозрение идей применяющейся в таком противорыночном объединении автоматизированной системы управления по типу Киберсин или ОГАС.
Рядом соответствующими экономическими симпатиями можно найти продолжающие их симпатии идеологические - Бачинский пишет против патриотов:
«Як вже сказано перше, національна ідея, в сути річи, ідея буржуазийна. Буржуазія і народність, то плід, що виріс на однім і тім самім ґрунті, розвиток одної впливав на другу і на відворот, а роля, яку відогравала національна ідея, відповідає ролі, яку відогравала буржуазія. Тому вже при самім перетворюваню давних феодальних держав в держави буржуазийні заходила зміна не лише що до правно-політичного устрою держав, але і що до їх територіальної розтяглости. Національна держава, се характеристичне знамя5 новочасних, буржуазийних держав».
Бачинский очень далёк от абстрактного обругивания патриотов. Не менее далёк, чем от явной приверженности патриотизму. И не менее далёк, чем от конкретного понимания патриотизма, будь то Украина 1890-х годов или Польша 1430-х или Германия 1525 года. Но уже задолго до полемик о «немецком социализме», «арабском социализме», «мьянманском социализме», «польском социализме» и прочих, украинский политик знал, что все эти извращения исключительно опасны своей гносеологической пустотой и политической ракционностью. Он даже хорошо выявил практические корни подобных течений «за самобытность освободительного процесса»:
«Однак трафляєть ся часто, що якась нова ідея дійде до суспільности, серед котрої матеріяльна основа (економічні відносини), не розвинула ся ще на стільки, щоби вповні відповідала тій новій ідеї, отже, щоби і та ідея могла вповні трафити до переконаня загалу. Але з другого боку, находять ся вже все таки серед тої суспільности певні елєменти, котрі тій ідеї відповідають, і, завдяки сему, ідея знаходить серед суспільности якийсь відгомін. Який-же се відгомін? - Починаєть ся пристосовуванє ідеї до «реального» ґрунту. Робить ся се під шумним окликом «культурна самобутність» народу. Та, таке пристосовуванє ідеї до «реального» ґрунту, не відбуваєть ся звичайно в простій лінії, себто, не пристосовуєть ся єї рівномірно до розвитку матеріяльних відносин - не анатемізуючи єї притім, а все держучи ся єї як провідної ідеї в діяльности. Таке пристосовуванє ідеї до «реального» ґрунту, доводить не-раз до того, що з колишньої, первісної ідеї виходить щось нове, щось цілком карикатурне (але, розумієть ся, «самобутнє»!), щось, що нагадує первісну ідею, і щось, що перечить тій ідеї. Є то мішанина ріжних, суперечних собі ідей, «погодженє» двох ріжних, суперечних станів економічних відносин - старих з новими. Є то «культурна самобутність». І та «культурна самобутність» так нераз ошоломлює правовірних синів народу, що вони остаточно стають найбільшими ворогами тої ідеї, котра-то колись мала їм служити за провідну звізду в їх діяльности. Той «самобутний» стан ідеї триває доти, доки матеріяльні відносини не розвинуть ся на стілько, що при них ціла «самобутність» покажеть ся простою наївністю, а «самобутність культури» радше - самобутною некультурою, чи, говорячи виразнійше, доки ціла колишня «самобутність культури», не виявить ся як знак, що колишні економічні і культурні відносини не дійшли були ще до тої степени культури, котра сплодила нову ідею, а котру-то так «самобутно» скарикатуризовано».
Самая очевидная проекция этих выводов на современность касается идей Чучхе. Подлинным теоретическим «солнцем корейской нации» является не Ким Ир Сен, а Иоганн Готлиб Фихте, на отсталость исторических условий деятельности которого также пытались опереться сторонники якобы специфического «немецкого социализма».
Гипотезы по поводу революционного процесса в Европе
Рассматривая реальные предпосылки движения «за самобытность освободительного процесса» в Европе, трудно не остановиться теперь на России. Довольно значительная относительно европейских соседей экономическая сила России наверняка приведёт к тому, что после социалистического переворота особую отсталость, выражающуюся в необходимости нивелировать последствия путинской и ельцинской противопромышленной политики, возведут если не в добродетель, то в факт явного обособления. Кроме того, в сфере идейного отражения этой ситуации сложно не заметить тот факт, что в многонациональной России фихтеанское понимание нации катастрофически господствует над ленинским даже в околокоммунистических кругах. Вероятно, это выражает тенденцию к замыканию хозяйственного оборота. Ведь несомненно, что экономическое возрождение России предполагает разрыв кабальных связей с ТНК, что, в общем, не отличается от первейших мер, необходимых для возрождения хозяйства любой другой многонаселённой (более 30 миллионов) страны. Однако фихтанское понимание нации, господствующее в России, в лучшем случае замкнёт 100-130 миллионов человек, что примерно в два раза меньше чем численность ареала внутреннего производства более чем 80% видов современной продукции. Согласно циркулирующим в Польше выводам, при современном технологическом развитии большую часть видов продукции (и все критические виды продукции) можно замкнуть внутри территории с населением 320-340 миллионов человек (при наличии элементарной промышленности и университетов). Это показывает, что собственно российских усилий в этом смысле явно недостаточно для закрепления относительно обособленной хозяйственной территории, пригодной к нетовраному развитию. Потому победу политического обобществления в Европе можно представить либо при экономическом объединении Германии, Польши и Украины, либо при создании широких экономических связей Украины, Польши и Румынии с социалистической Россией. В последнем случае российские остатки промышленности рискуют стать передовой формой промышленний организации, что ведёт к хорошо известным на эмпирическом уровне последствиям. И это не говоря об элементарном признании объективного существования и необходимости культурного развития иных национальностей. Этих элементарных идейных предпосылок нетоварной кооперации в российских околокоммунистических кругах почти нет. Без них возможна только торговля, сопровождающаяся более или менее выраженным (смягчённым) ассимиляторским диктатом, как это имеет место в торговле США, то есть размещённых там транснациональных корпораций.
В отношении же немецкой революции существует иной комплекс проблем. Во-первых, общее состояние мирового хозяйства, необходимое для образования диспропорций в Германии, явно должно отличаться гораздо большей нестабильностью относительно того состояния, которое приведёт к началу социальной революции в России. Во-вторых, сдобренный большими дозами консервантов немецкий коммунизм точно не протухнет, но он совершенно не имеет опыта расширения, а в условиях резкого роста активности общественных низов Германии это может привести к последствиям, хорошо известным самим немцам, досконально изучившим 1525 и 1918 года в своей истории. В-третьих, революции в Германии со своими ближайшими последствиями в «немцесфере» (сфере значительного приложения капиталов, политически управляемых из Германии) неспособны противостоять сразу агрессии НАТО и Российских войск. Несмотря на то, что разрыв с ТНК будет очень болезненным для европейской социальной революции, можно прогнозировать, что программные диверсии против немецкой промышленности приведут только к ускорению создания общегосударственной автоматизации. В отношении же разорванных экономических связей, только обширные территории на востоке смогут их восполнить. Какие-либо проблемы польской и украинской революции в этом случае означают потерю экономической жизнеспособности не только польского и украинского, но и немецкого социализма. Во многом синхронный французский экономический цикл должен в таком случае обеспечить, как минимум, политический нейтралитет. Едва ли это предполагает условия, в которых американская буржуазия способна активно оперировать вне США. То есть это означает близкий синхронизм политической победы немецкой революции с интенсивными действиями революционеров в США. Некоторые предпосылки американской революции вполне угадываются в становлении уже сейчас. Несомненно, о деградационных тенденциях свидетельствует то, что в США едва ли не впервые высшую власть получил не натасканный политический представитель крупных капиталистов, а один из крупных капиталистов. Намечающаяся политика в отношении трудящихся в дальней аналогии весьма и весьма похожа на политику Бисмарка, которая была важным фактором подготовки 1918 года.
Вообще нужно сказать, что в наше время лишь революция в двух странах имеет непосредственное значение не только в решении внутренних задач, но и в облегчении всего мирового революционного процесса. Не просто во имя решения противоречий своего общества в административных границах, но во имя международной революции должны быть сокрушены режимы США и КНР. Дезорганизация взаимодействия основной страны вещественной формы капитала и основной страны финансовой формы капитала означает политическую дезорганизацию мирового капитала вообще. В этом случае второстепенные проблемы международная буржуазия будет пытаться решить чужими руками. Один литовец весьма удачно заметил, что насколько тупо литовская буржуазия следует американским указаниям в сфере политики, настолько же тупо российская буржуазия выполняет экономические указания ТНК. Учитывая то, что несмотря на тактическую независимость российской политики, она стратегически следует курсом, выражающим консолидированное мнение международных ТНК, совсем нетрудно предположить, что российская агрессия (под угрозой парализации оборота российского капитала со стороны ТНК) может стать средством борьбы против немецкой революции, то есть против перспективы опромышливания Польши, Украины и Румынии, которое только и может стабилизировать социалистическое устройство, как минимум, центра Европы.
Экономическое будущее России в связи с попытками разбить частную собственность можно рассматривать в двух вариантах. В первом случае российское государство оказывается союзником ТНК, и ликвидация частной собственности в соседних странах приводит к началу агрессивной российской политики. Такую политику поддержит государственный аппарат. Российский квазикоммунизм не сможет в этом случае противостоять этой тенденции, ибо для этого непригодно господствующее фихтеанское понимание нации. В этом случае, если проявится многочисленный российский коммунизм, возможна также фашизация политического режима на фоне острого внутреннего противоборства. Во втором случае господствующая российская буржуазия политически падает до революционных событий в Европе, а её место занимает социалистическое мелкобуржуазное правительство, нейтральное к европейской революции. Однако для устойчивости такого правительства сильно не хватает экономического стимула противостоять давлению транснациональной буржуазии. В таком случае восстановления российской самостоятельности в сфере долгосрочной политики произойти не может. На место режима Путина, создающего все условия для господства транснациональных корпораций, встанет, таким образом, некий другой российский режим, который при выраженном демократизме и тактической свободе, определяемой освобождением российской промышленности от финансового давления, в стратегическом плане обречён быть марионеточным относительно европейского социализма. Таким образом, залогом гармонизации экономической жизни не только в Европе, но и в мировом масштабе может служить только международное противорыночное объединение, ликвидирующее всякую возможность образования излишков продукции и создающее условия в пользу повышения экономического значения спроса против платёжеспособного спроса, который в настоящее время является единственным учитываемым фактором потребления. Все иные попытки социалистического развития, если они приведут к явному и сознательному обособлению, будь то Германия или Россия, обречены на неудачу, ибо ликвидировать мешающую экономическому развитию конкуренцию пролетариата нельзя иначе, кроме как наращивая сферу действия научного планирования до мирового масштаба. Именно исходя из международной конкуренции (включая конкуренцию рабочей силы) ещё в «Немецкой идеологии»(1847 г.) был сделан вывод о том, что коммунизм возможен только как всемирное произведение действующего пролетариата.
Бачинский не мог никак предугадать, что в наше время произойдёт опромышливание Китая, что теперь активно будет расширяться промышленность Филиппин и Мексики. Теория подавления промышленного развития в колониях для 1990-х и 2000-х годов показала свою несостоятельность. Тем интереснее, что второстепенный, но существенный момент уловил уже в 1892-х годах украинский политический мыслитель, рассуждая о необходимости международного противорыночного объединения:
«Щож виходить із сего? - Конечність нових ринків, викликана незвичайним розвитком продуктивних сил, з одного боку, а з другого - рівночасне утрачуванє ринків старих, при надто повільнім здобуваню на їх місце нових ринків, - викликує хронічний інтернаціональний надмір продукції, а з тим інтернаціональне банкроцтво - банкроцтво - на цілій лінії... Вся цивілізована суспільність починає дусити ся в своїм власнім надмірі, продукцийні засоби і самі продукти що-раз більше марнують ся - неужиті, а маси робітників, також не ужиті - нидіють марно. Гіперпродукція на цілій лінії - багацтва, котре лежить мертве, і - нужди, на котру нема при нинінших відносинах ніякої заради... І от, в чім і лежить та нагляча конечність введеня в житє нової інтернаціональної інституції, котрої завданєм було би інтернаціональне веденє і реґульованє продукції. До сего пре ще одно: взаїмна економічна залежість усіх новочасних держав, помимо їх політичних відрубностий. Ніяка держава не є вже нині вповні відрубною незалежною економічною територією. В наших очах відбуваєть ся трансльокація міжнародного промислу: фабрики скуплюють ся поволи в краях, де добувають ся сирі матеріяли». (выделение добавлено при цитировании)
На этом положении, столь близком нашей современности хочется закончить конспект оригинального произведения Юлиана Бачинского. Остаётся осмыслить критическую литературу вокруг книги книги «Україна irredenta» и попытаться сделать заключение о значении этого произведения украинской политической мысли как некоторой целостности.
____
1. Польская лексика. Совр. "кордони" - Фил.
2. Польская лексика. Совр. "корисною" - Фил.
3. Сюда добавлено авторское примечание Бачинского № 22 - Ред.
4. Совр. "міжнародна регуляція виробництва" - Фил.
5. Совр. "ознака" - признак, вопреки дословному переводу костёльной лексики - Фил.
