Вернуться на главную страницу
Основное противоречие советской философии. Часть 6. Сдача позиций
Как будто в издевку над Лениным в СССР с определенного времени точка зрения «физических идеалистов», против которой он выступил в «Материализме и эмпириокритицизме», постепенно превратилась в господствующую. Это произошло не сразу, но даже «промежуточные этапы» этого пути весьма характерны.
В этом кратком очерке мы не будем вникать в детали дискуссии между «механистами» и «деборинцами»1, но никак не можем не зафиксировать тот факт, что в результате этой дискуссии были изгнаны из философии именно те люди, к философским позициям которых Ленин относился с симпатией, и командные высоты на «философском фронте» заняли именно те люди, которые в свое время выступали против «Материализма и эмпириокритицизма»2, и к философским позициям которых Ленин относился очень настороженно.
Так, в известной статье «О значении воинствующего материализма», которую Ленин написал по просьбе редакции журнала «Под знаменем марксизма» и в которой изложил свои соображения относительно основных задач этого теоретического органа, особое внимание обращено на необходимость союза «с представителями современного естествознания, которые склоняются к материализму и не боятся отстаивать и проповедовать его против господствующих в так называемом "образованном обществе" модных философских шатаний в сторону идеализма и скептицизма»3. И в качестве примера такого союза Ленин приводит напечатанную в № 1-2 «Под знаменем марксизма» статью А.К. Тимирязева «Эйнштейн А. О специальной и всеобщей теории относительности (общедоступное изложение)».4 Так вот, в результате дискуссии между «механистами» и «деборинцами» эти самые «механисты», которые были в основном как раз теми «представителями современного естествознания, которые склоняются к материализму» во главе с А.К. Тимирязевым, которого Ленин отметил в своей статье в качестве такового представителя, были изгнаны из советской философии и заклеймены как ее злейшие враги. Руководство «философским фронтом» на короткий период переходит в руки А.М. Деборина и его сторонников. Но когда через пару лет Деборин был свергнут с философского олимпа своими же выучениками во главе с М.Б. Митиным, разгром «механистов» был только продолжен:
«Когда же к борьбе с механистами, - говорил Митин, - мы подойдем с действительно марксистско-ленинских позиций, когда мы будем давать не только абстрактно-теоретическую характеристику их взглядов, но и политическую, когда с марксистско-ленинской точки зрения будем вскрывать те ошибки, которые они делают, тогда механисты почувствуют те "именины", которые для них настали. Совершенно напрасно они радуются»5.
После этого в советской философии ни о каком союзе «с представителями современного естествознания, которые склоняются к материализму и не боятся отстаивать и проповедовать его против господствующих в так называемом "образованном обществе" модных философских шатаний в сторону идеализма и скептицизма» речь больше не шла никогда. Если среди советских физиков и появлялись те, кто обнаруживал склонность к материализму, а тем более отваживался проповедовать материализм против модных шатаний в сторону идеализма, то их немедленно клеймили как «механистов», а позже и вовсе относили к разряду «лжеученых». Зато советские философы всеми силами поддерживали тех представителей естествознания, которые проповедовали «модные шатания в сторону идеализма», что мы попытались продемонстрировать на примере почитания в СССР философских изысканий В. Гейзенберга.
Но вряд ли в том, что сложилось именно такое положение вещей, нужно искать чью-то злую волю. Ведь именно Ленин настоятельно рекомендовал привлечь к преподаванию философии и даже формированию издательской программы по философии А.М. Деборина и Л.И. Аксельрод6, которые были близкими соратниками Г.В. Плеханова и принадлежали к меньшевикам. Среди большевиков в то время просто не было достаточно грамотных в области философии людей.
Когда Деборина и Аксельрод рекомендовали на кафедру философии Коммунистического универстета им. Я.М. Свердлова, их кандидатуры поначалу были отклонены, и только после того, когда Ленин лично одобрил это решение, сказав, при этом, что за ними нужно будет «присмотреть», приглашение состоялось7. Но А.М. Деборин и компания поставили дело таким образом, что сначала они сами, а потом их ученики (которые лучше всего усвоили у своих учителей науку захватывать командные высоты, и поэтому быстро оттуда этих учителей спихнули), стали «присматривать» и определять, что есть марксизм, а что нет. И нужно сказать, что такая традиция, когда на философском олимпе за очень редкими исключениями (например, П.В. Копнин или М.Розенталь) оказывались люди, которые «звезд с неба не хватали», но были усидчивы и исполнительны (последнее, пожалуй, главное) сохранилась до самого конца СССР, а сейчас и вовсе не подвергается никакому сомнению.
Впрочем, очень скоро речь вообще перестала идти о какой-то позиции, кроме той, которая обеспечивала занятие «господствующих высот» в соответствующих учреждениях. Заняли эти высоты люди типа М.Б. Митина, Э.Я. Кольмана и т.п. Биографии этих деятелей весьма примечательны. М.Б. Митин начал с того, что вместе с деборинцами громил «механистов». Потом он вместе с Кольманом громил деборинцев8. Дальше - больше. Вот что пишет по их поводу автор учебника по истории философии П.В. Алексеев со ссылкой на еще одного весьма интересного персонажа той эпохи, члена-корреспондента АН СССР А. А. Максимова: «Как отмечал позже А.А. Максимов, в начале 30-х гг. в Ассоциации институтов естествознания Коммунистической академии «по указанию свыше» создавались «политическо-методологические бригады» из молодых естественников и философов, в особенности из тех, кто, окончив какой-либо медицинский или технический институт, повышали затем свою квалификацию путем краткого обучения философии в ИКП философии. Создаваемые «методологические» бригады имели своей задачей проверку методологической (на самом деле, политической) работы коллективов вузов и НИИ, выявление ошибочных концепций и определение новых путей деятельности. Главными вдохновителями этих бригад, по его утверждению, были Митин и Кольман. (Следствием деятельности таких бригад были понижение в должности, увольнение с работы и многое другое).
В числе негативных последствий деятельности этих «руководителей» в течение двух-трех лет были закрытие философского и естественно-научного отделения Комакадемии, закрытие журнала «Естествознание и марксизм» и т. п.»9
Заметьте, «методологические бригады» формировались не из тех, кто лучше всего разбирался в методологии, а из все тех же «естественников», которые если и изучали философию, то путем «краткого обучения».
Представляют дело так, будто бы с одной стороны были белые и пушистые ученые, которых преследовали ужасные тупые сталинские сатрапы. При этом никто почему-то не смеется, когда в качестве образца такого белого и пушистого выступает трижды Герой Соцтруда лауреат Сталинской премии А.Д. Сахаров или тот же Э.Я. Кольман. На самом деле часто это была внутренняя грызня, где обе стороны нисколько не гнушались одних и тех же методов. Этим самым мы отнюдь не хотим сказать, что внутринаучная жизнь в СССР ограничивалась такого рода грызней. Напротив, дискуссии по методологическим вопросам в науке в то время были нормой и к их проведению подходили очень ответственно. Очень рекомендую внимательно почитать, как излагает одну из таких дискуссий современный разоблачитель порядков в советской науке А.С. Сонин10. А мы покажем изнанку этого дела, которую А.С. Сонин почему-то обошел вниманием, ограничившись таким вот неопределенным замечанием: «И все же нападки не остались без ответа. В журнале "Вопросы философии" была опубликована блестящая статья академика В.А.Фока "Против невежественной критики современных физических теорий"».
Так вот, член-корреспондент АН СССР А.А. Максимов напечатал в газете «Красный флот» статью с критикой теории относительности11. Статья, сразу скажем, не отличалась особой глубиной. Но нас в данном случае интересует не точка зрения А.А. Максимова, а весьма характерный «аргумент», который выдвинули против этой статьи защитники теории относительности. Так вот, тринадцать «ядерных академиков, среди которых значится, кстати, такой всемирно известный борец против тоталитаризма, как А.Д. Сахаров, написали коллективное письмо Берии12, в котором обвинили своего оппонента ни много, ни мало, как в том, что «огульно обвиняя всю современную физику в идеализме, Максимов, в сущности, тем самым приписывает идеализму все ее величайшие достижения». Не говоря уж о том, что в этом письме легко прочитывается намек на то, что критики теории относительности вредят работам в области исследования проблемы «ядерных сил». Непонятно, на какой результат рассчитывали «письмоподатели», но в самом письме они скромно требуют опубликования в печати ответной статьи академика Фока. Как-будто для этого требовалось вмешательство самого Берии!
Впрочем, Максимов сразу воспринял стиль ведения дискуссии, предложенный оппонентами, и тоже накатал письмо Берии, в котором обвинил академика Фока во вредительстве и навешал на него кучу политических ярлыков.
Но Максимов не был оригинален.
Вот как критиковал противников теории относительности А.И. Иоффе в статье «О положении на философском фронте советской физики», напечатанной в № 11-12 журнала «Под знаменем марксизма» за 1937 год:
«Я утверждаю, что путь Тимирязева, Миткевича, Кастерина - это путь антиленинский, антисталинский, это путь борьбы с диалектическим материализмом». А вот еще: «Главной опасностью, грозящей нанести серьезный вред советской физике, я считаю поход против современной науки, предпринятый реакционной группой Тимирязева, Миткевича, Кастерина, поход против лучшего физического журнала - «Успехи физических наук», затеянный тов. Максимовым, поход той же группы против западной науки и пропаганду на советской почве физических идей фашистских мракобесов Штарка, Ленарда, Венельта и др., проводимую Тимирязевым и Кастериным».13
Нельзя не отметить также изящество аргументации П.Л. Капицы. Вот как он обосновывает теорию относительности двадцать лет спустя:
«Более яркую демонстрацию закона Эйнштейна, чем взрывы бомб в Хиросиме и Нагасаки, трудно придумать. И, несмотря на это, к нам в редакцию "Журнала экспериментальной и теоретической физики" и по сей день поступают статьи с попытками опровергнуть справедливость теории относительности. В наши дни такие статьи даже не рассматриваются как явно антинаучные»14.
Но всех этих яростных спорщиков еще раньше «помирил» М.Б. Митин. Вот его точка зрения на этот вопрос, которая стала официальной точкой зрения советской философии:
«Одна из заслуг советского естествознания и философии состоит в том, что они сумели преодолеть и справиться с идеалистическим истолкованием теории относительности. Наша наука, вооруженная методом диалектического материализма, оказалась в состоянии дать правильную оценку роли и значения этой теории, последовательно сделать все вытекающие из нее выводы, правильно истолковать ее теоретическое, мировоззренческое содержание»15.
Насчет истолкования - получилось просто замечательно. К этому времени советские философы уже не сомневались, что их задача - только истолковывать. При этом совершенно неважно, что именно истолковывать - достижения «передовых физиков» на «философском фронте» или те или иные высказывания начальства.
Ю.А. Жданов в книге своих воспоминаний «Взгляд в прошлое: воспоминания очевидца» пишет, будто бы Сталин в как-то в сердцах сказал, что партия превратилась в хор аллилуйщиков. Так вот, если бы для хора были положены суфлеры, то можно было бы сказать, что советские философы превратились в суфлеров в хоре аллилуйщиков. Не изменить мир, а только объяснить. Найти подходящие слова, которые бы «дали удовлетворение» (лучше «глубокое удовлетворение»), которые бы примирили теорию с действительностью, выражающейся в линии партии. А эта линия вырабатывалась уже «как бог на душу положит». Попробовали подгонять действительность под вполне правильные теоретические выводы, получился «волюнтаризм». Тогда кинулись в противоположную крайность. Вышла «политика - концентрированное выражение экономики» или, точнее, «экономика должна быть экономной». А ведь именно это и означало смерть социализма. Ведь в переходные периоды работает ровно противоположный принцип - в переходные периоды «политика не может не иметь первенства над экономикой». Конечно, философия не может формировать политику. Но она единственная в состоянии фиксировать действительное, а не мнимое противоречия, которое нужно разрешать. Если же противоречие зафиксировано, то его разрешение- «дело техники», с которым обычно «технари» справляются куда лучше философов. Но никак не наоборот. В Советском Союзе же философы больше всего заботились о том, чтобы доказать, что у нас в стране противоречий то ли вообще нет, то ли пока есть, но вот-вот их не станет вовсе. И как раз «технари», из которых состояло Политбюро ЦК КПСС, были вынуждены (вынуждены, потому что им не меньше философов хотелось, чтобы противоречий не было, или было поменьше и не такие острые) сами фиксировать возникающие противоречия и намечать политику относительно их разрешения. Стоит ли удивляться, что, не имея соответствующей подготовки, видели они отнюдь не те противоречия, на которые следовало сосредотачивать внимание, и напротив, не видели тех, которые, если их своевременно не начать разрешать, вели к катастрофе.
Проблема была в том, что люди, определявшие направление развития советской философии, были совсем не того калибра, который бы подходил для решения исторических задач, вставших на повестку дня по ходу разворачивания революции.
Отсюда все ее недостатки, поскольку философы упорно не хотели отказываться от не слишком «напряжной» функции объяснения и прилагали все усилия, чтобы так и остаться объяснителями. Но отсюда и все невиданные успехи советской философии, связанные не только с тем, что она сделала достоянием широчайших масс лучшие достижения мировой мысли, но и с тем, что лучшие ее представители сумели не скатиться до мирового уровня и тем самым сохранили классическую традицию рационального мышления в то время как на Западе она подверглась полной деконструкции, бифуркации, фрустрации, сублимации, верификации и фальсификации.
В статье16 Марины Бурик «О некапиталистической капиталистичности» мы находим интереснейшее наблюдение, которое она подтверждает строчками из известного ленинского «Письма к съезду»:
«На наш взгляд, в Советском Союзе, где марксизм признавался официальной государственной теорией, после смерти Ленина не осталось теоретиков-марксистов достаточного масштаба. В этом вопросе мы спокойно можем сослаться на авторитет Ленина... В 1922 году Ленин в своем Письме к съезду, говорил о личных качествах лидеров Партии, уделяя особое внимание Сталину и Троцкому. Он писал: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела». Ленин, который всегда подчеркивал важность теории, вообще не говорит о Сталине и Троцком как о теоретиках. В том же письме он отмечает, что «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик Партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским (курсив наш - М.Б.), ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектику» [В.И. Ленин, ПСС, т. 45, с. 345]. Как известно, именно по Бухарину учились диалектике целые поколения советских людей. Таким образом, уже в 1922 году Ленин констатирует кризис в марксистской теории».
Конечно, было бы наивно надеяться, что теоретики калибра Ленина будут воспроизводиться в СССР пачками. Но проблема была не столько в этом, сколько в том, что и мелкокалиберные теоретики развернулись в противоположном направлении.
И дело здесь не в личностях самих по себе. Это были далеко не самые худшие личности, особенно если сравнивать с сегодняшним «безрыбьем». Все их недостатки и провалы являются таковыми только с точки зрения задач, которые перед ними поставила невиданная доселе революция. Ее «невиданность» состояла в том, что это была не просто очередная смена общественно-экономической формации, когда задача революции состоит в том, чтобы сломать старые производственные отношения, которые становятся оковами для уже развившихся производительных сил, и утвердить новые - которые дают простор их развитию. Эта же революция была призвана в целом покончить с «формационным», то есть стихийным способом развития общества, когда уровень развития производительных сил определяет характер производственных отношений, а последние определяют сознание. Фактически предстоял переход к обществу, где «сознание не только отражает мир, но и творит его».
Это было объективное противоречие - задачи были новые, невиданные, а люди старые, сформированные старым обществом. И будь они трижды революционеры и четырежды философы, за рамки, поставленные эпохой, ее сформировавшей, никакая личность выпрыгнуть не сможет. Эта задача под силу только революционному классу. Класс этот, разумеется, нуждается в вождях, в том числе и идейных. Но вождей он требует уже нового типа. Не тех, которые «искали цели в прошлом», а тех, которые умели бы вычленять их из действительного движения. Государством нового типа должны, как говорил Платон, править философы. Но не потому, что они философы, а наоборот - все те, кому приходится управлять государством, (а Ленин был уверен, что им должны научиться управлять все трудящиеся) должны были овладевать философией, поскольку без нее из этого управления ничего не получится. Поскольку в Советском Союзе те, кому приходилось управлять государством, по разным причинам (возможно, вполне объективным) не особо заморачивались изучением философии, то и результаты получились соответствующие.
Другими словами, если вопрос об отношениях философии и естествознания мог вызывать еще какие-то сомнения, поскольку получилось так, что естествоиспытатели в массе своей, увы, оказались куда более косными, чем предполагал Энгельс, и даже под угрозой кризиса и последующего застоя в своих науках предпочли не выходить за пределы эмпиризма и знакомиться с диалектикой, то что касается обществознания, а в особенности, обществоделания, здесь ни о каком отдельном существовании философии не могло быть и речи. Этот вопрос даже не мог быть предметом научного спора, разве что предметом анекдота: помните, про Маркса-экономиста и про тетю Соню, которая, в отличие от Маркса - старший экономист. Самое смешное, что спора как раз и не было. Без каких-либо споров в отдельные науки конституировались не только философия и политэкономия, но даже то, что получило название научный коммунизм.
А после этого в философии могло уже происходить что угодно - закрепление плехановской, как ее назвал С.Н. Мареев17, линии (диамат как онтология), как это и произошло, восстановление ленинской (диалектика как логика и теория познания), за что боролись Д. Лукач, М.А. Лифшиц, Э.В. Ильенков, П.В. Копнин, В.А. Босенко - от этого ничто не могло измениться по существу.
В этом смысле даже ленинский образ «учения, вылитого из единого куска стали» будет не до конца удачным: даже разорванное на три части литое изделие, худо-бедно, но можно попытаться соединить. Если подбирать образ для нашего случая, то марксизм - это, скорее, живой организм, и любая попытка расчленить его на «составные части» подобна тому, как если бы кто-то, поняв буквально выражение «часть тела», попытался эти «части» разъединить и добиться того, чтобы они существовали отдельно. А именно это и произошло в СССР с марксизмом.
И нужно отдать должное советской философии - из всех трех «составных частей», она единственная (не вся, разумеется, а представители «ленинской линии») забила тревогу по поводу ненормальности такого положения и предприняла попытки к восстановлению целостности марксистской теории. Вполне возможно, что именно это спасло ее от исчезновения, подобного тому, которое претерпели советские политэкономия и научный коммунизм еще даже раньше, чем политически был разрушен Советский Союз.
Впрочем то, что диалектическая традиция (не только после поражения социализма, но даже в самом СССР) сохранилась - дело исторической случайности. Очевидно, что она не оказала почти никакого влияния на судьбу социализма в Советском Союзе и за его пределами. Историческая необходимость действовала тогда по совершенно другой, отнюдь не философской логике («Мы диалектику учили не по Гегелю, бряцанием боев она врывалась в стих» - это был во всех отношениях правдивый образ).
Другое дело, что так можно начинать социализм, но так нельзя его успешно завершить. Без овладения теоретической формой диалектики, притом не просто на уровне философии, а на уровне, так сказать, обыденного сознания (хотя бы «обыденного» сознания каждого сознательного рабочего), социализм неизбежно обречен на поражение, какими бы успешным не оказались его первые шаги.
А вот тут-то обнаруживается, что случайность и необходимость - не просто противоположности, но диалектические, то есть переходящие друг в друга противоположности.
Если у людей, которые решились на эти первые шаги и успешно их прошли, «случайно» не окажется под рукой этой «живой диалектической традиции», дабы передать ее пробудившимся к сознательной жизни массам, «историческая необходимость» сама быстро (или не очень) превратится в «историческую случайность». Что и произошло в нашей недавней истории. Но я не спешил бы винить в этом советскую философию или ее отдельных представителей.
Нет ничего глупее, чем рассматривать историю советской философии с точки зрения ее соответствия каким-то критериям - то ли приличий, принятых в академической среде (кстати, не думаю, что порядки слишком отличались от сегодняшних академических порядков, а если отличались, то не обязательно в худшую сторону), то ли принципов марксизма или, точнее, наших сегодняшних представлений о них. Как и история философии любой другой эпохи - это была, в первую очередь, борьба: борьба между материализмом и идеализмом. Притом, нужно признать, что материализм в этой борьбе победил. Другое дело, что победил не философский материализм (помните, «Философия Маркса есть законченный философский материализм, который дал человечеству великие орудия познания, а рабочему классу - в особенности. Ленин В.И. Три источника и три составных части марксизма. - Полн. собр. соч., т. 23, с. 43-44), а в основном, естественнонаучный материализм, притом, далеко не всегда представленный своими лучшими образцами, а то и вовсе принявший откровенную позитивистскую форму.
Заслуга советской философии состоит в том, что, не смотря на то, что эта линия стала официальной и всячески поддерживалась государством и правящей партией, советская философия сумела породить силы, которые этой линии противостояли и борьба фактически не прекращалась: начиная с уже упоминавшейся полемики между механистами и деборинцами, в которой стороны были отнюдь не одинаково неправы, как пишет С. Мареев, а даже если и обе были неправы, то очень по-разному. Ведь одно дело - неправота естествоиспытателей, которые пытаются использовать в своей работе принципы, выработанные марксизмом (разумеется, по своей философской неграмотности или «полуграмотности» они будут ошибаться), и совсем другое - неправота философов, которые под видом марксистских принципов пытаются навязать естествоиспытателям философские идеи весьма сомнительного качества, в общем-то, идеалистические.
В одной из статей нам уже приходилось высказывать мысль о том, что марксистов в советские времена среди философов было не больше, чем сейчас. Разумеется, что это не более, чем художественный прием, призванный подчеркнуть, что их было отнюдь не так много, как могло бы показаться. Но если бы кто-то понял это утверждение буквально и принялся его опровергать, то это было бы не так легко сделать. Если бы ему вздумалось, допустим, просто опросить тех советских философов, кто и сегодня остался жив-здоров, то он вдруг обнаружил бы, что, за очень редким исключением, никто из них марксистом себя не считает и считает, что никогда таковыми себя не считали. Мало того, ему бы рассказали массу историй о том, как их бедолашных преследовали в советские времена за их немарксистские взгляды.
Но, возможно, покажется, что эти люди просто врут, что их взгляды меняются исключительно в зависимости от изменения политической конъюнктуры. Оно, разумеется, не без того.
Симптоматичны откровения почетного профессора философского факультета МГУ В.В. Соколова в интервью журналу «Вопросы философии» (2009, N11). С восторгом отзываясь о своих учителях Б.С. Чернышеве, М.А. Дыннике, П.С. Попове и др., он признается, что «двурушничество в 30-40-е годы в МГУ было закономерным явлением и носило, в сущности, массовый характер» (с.137).
Но не в этом дело. Ведь и «двурушничество» должно было иметь свои причины, и не последней из них могла быть просто неспособность подняться до уровня Маркса.
В. Бобырев, автор замечательной книги об СССР «Моя земля. Записки 1985-2014 г.г.» приводит в ней один эпизод из какого-то очень торжественного заседания секции Общественных наук АН СССР, на котором речь шла о необходимости развития марксизма:
«...все шло благополучно, пока на трибуну не вышел Эвальд Васильевич Ильенков.
Он воздвигся над микрофоном - худой и оттого казавшийся еще более высоким, в выношенном добела джинсовом костюме, походивший на Дон Кихота и полковника Перси Гаррисона Фоссета одновременно, и глухой, тягучий голос его расплылся по залу и заполнил пространство подобно гулу вечевого колокола:
- Для того чтобы говорить о творческом развитии марксизма, необходимо, чтобы хоть один из пристутствующих находился бы на уровне Маркса. Кто из присутствующих находится на этом уровне, поднимите, пожалуйста, руку. Ах, никто? Извините, у меня мало времени.
И вышел из зала».
Возможно, не все в этом эпизоде соответствует действительности, но центральная проблема советской философии зафиксирована великолепно.
Было бы слишком просто, если бы желания приспособиться к конъюнктуре или даже вполне искреннего желания стать марксистом было вполне достаточно, чтобы таковым действительно стать. Но с таким же успехом можно мечтать стать первоклассным футболистом, потому, что Вы купили себе футболку с надписью Рональдо и пьете пиво «Черниговское».
Мало того, перестать быть марксистом гораздо легче, чем стать им. Особенно такому «переставанию» способствуют времена «мирного» развития, тогда-то как раз и расцветает пышным цветом оппортунизм и ревизионизм. Впрочем, то, что имело место в советской философии, и оппортунизмом назвать очень сложно - это было откровенная сдача позиций по всем направлениям, а о ревизионизме, если и можно говорить, то о чисто внешнем, поскольку эту сдачу всегда оформляли в марксистские словечки. Самое печальное, что происходило это, в основном, не по злой воле, а по неграмотности.
Так вот, главная трагедия всей советской философии состоит в том, что она не смогла выдержать как напряжения противоречия в целом, то есть не овладела диалектическим мышлением сама и не смогла помочь в этом деле ни естествоиспытателям, ни политическому руководству страны (данное выражение я беру в самом широком смысле слова, имея в виду всех, кто принимал политические решения, начиная с членов Политбюро и заканчивая колхозниками на колхозном собрании, ибо от решений последних судьба страны в конечном счете зависела не меньше, а то и больше, чем от первых), ни напряжения того противоречия, которое обозначено в самом начале первой статьи этого цикла18 - необходимости собственного самоуничтожения, снятия не просто в других формах общественного сознания типа науки, но и в формах общественного действия.
А коль мы снова вернулись к такой постановке вопроса, то вполне законным будет ожидать предложений насчет того, как вообще возможно разрешение этого противоречия. Разумеется, что требовать от философии его разрешения нельзя. Но что необходимо требовать именно от философии и ни от кого больше - это указания на то «главное звено», ухватившись за которое, можно «вытащить всю цепь».
Об этом следует поговорить отдельно.
Продолжение следует
1Позиции сторон можно в общих чертах оценить по книге «На переломе. Философия и мировоззрение. Философские дискуссии 20-х годов». М. 1990. Интересный разбор этой дискуссии есть в главе 1 книги С.Н. Мареева Из истории советской философии: Лукач, Выготский, Ильенков. М. 2008. http://profilib.com/chtenie/83277/sergey-mareev-iz-istorii-sovetskoy-filosofii-lukach-vygotskiy-ilenkov-4.php
2Л.И. Аксельрод. Рецензия на книгу «Материализм и эмпириокритицизм». http://sovlit.org/lia/Texts/LIA_Review1909.pdf,
3В.И. Ленин. О значении воинствующего материализма. В.И. Ленин ПСС, т. 40, с. 29. http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Ateizm/Article/Len_ZnVoin.php
4Тимирязев. А. Эйнштейн А. О специальной и всеобщей теории относительности (общедоступное изложение). 12-е издание. Стр. 91. 1921. Изд. Фивега: // Под знаменем марксизма. - 1922. № 1-2.
5Митин и др. «О задачах борьбы на два фронта». - «Антирелигиозник», 1930, N 6, с. 74.
6Л.А. Аксельрод не поддержала Деборина в его борьбе с «механистами» и выступила в ходе дискуссии фактически на их стороне, отстаивая их точку зрения
7Более подробно об этой истории можно прочитать в 1 главе книги И. Яхота «Подавление философии в СССР» http://scepsis.net/library/id_327.html
8Это, кстати, не помешало тому, что в 1939 г. А.М. Деборин собственноручно написал рекомендацию М.Б. Митину в действительные члены АН СССР.
9П.В. Алексеев. История философии. Учебник. М. 2005. с. 171-172.
10А.С. Сонин. Газета «Красный флот» против идеализма в физике. http://www.ihst.ru/projects/sohist/papers/son91vr.htm
11А.А. Максимов. Против реакционного эйнштейнианства в физике // Красный флот. 1952. 14 июня.
12Все материалы, связанные с этим письмом см. здесь http://www.ihst.ru/projects/sohist/fock52.htm
13А.И. Иоффе «О положении на на философском фронте советской физики». //«Под Знаменем Марксизма», 1937, № 11-12, с.142. http://sceptic-ratio.narod.ru/po/mitkevich-3.htm
14 Капица П.Л. Эксперимент. Теория. Практика. Статьи и выступления. Изд. 3-е, доп. - М.: Наука, 1981. - c.365
15 М.Б. Митин. Под знаменем марксизма 1942 №11-12. с. 95-117.
16М. Бурик. О некапиталистической капиталистичности. http://propaganda-journal.net/9139.html
17С.Н. Мареев. «Из истории советской философии: Лукач, Выготский, Ильенков». M.: Культурная революция, 2008. - 447 с
