Вернуться на главную страницу

Что нужно для того, чтобы стать успешным писателем?

2015-09-11  Александр Гавва Версия для печати

Что нужно для того, чтобы стать успешным писателем?

Для этого нужно отказаться от самой идеи им стать.

Ирония в том, что все лучшие писатели никогда не хотели стать успешными, а те, что хотели, либо оказывались в итоге далеко не лучшими, либо вынуждены были усмирить, «свернуть» свои амбиции, отказаться от работы «на успех». Рано или поздно, но к ним приходило осознание: нужно сначала стать человеком, состояться, как личность, понять жизнь, — а тогда и будет, о чём писать, и слова найдутся нужные.

Конечно, этот процесс бесконечный — становление себя как человека. Тем более, невозможно сначала «стать человеком», а потом «стать писателем». Эти процессы могут идти только параллельно, дружественно, рука об руку. Совершенству нет предела. Но тем это и интересно, потому что тогда впору будет говорить о «бытии человеком» не как о свершившемся факте, а как об отношении к жизни, как о нравственной (человеческой) позиции, а тут же и о позиции творческой, писательской.

Посмотрите: лучшие авторы всегда оказывались вместе с человечеством в самых знаковых для него моментах, они всегда разделяли судьбу мира как свою собственную, находились на острие своей эпохи. Л.-Ф. Селин, Ремарк, Хемингуэй и Гашек воевали в Первую мировую войну; Экзюпери, Воннегут, Голдинг — во Вторую (притом, что почти никто из них тогда ещё не был писателем). Оруэлл участвовал в гражданской войне в Испании в 1930-х. Анна Франк, обычная девочка, последние дни на воле пыталась создать из своего дневника художественное произведение. Чудом удалось избежать смерти в концлагере психологу В. Франклу (который после освобождения восстановил уничтоженную рукопись по памяти, до последней запятой) и философу Эли Визелю. Владислав Шпильман, например, был пианистом, а не писателем — но написал шедевр о собственной жизни в оккупированной Варшаве…

Эти примеры касаются только ужасных страниц человеческой истории, но бессчётное число писателей разделяли и человеческую радость, сами становились её творцами. Как известно, хорошо писал космонавт Юрий Гагарин, отличный литературный стиль был у кардиохирурга Николая Амосова, прекрасные стихи сочинял дипломат Пабло Неруда, а уж что говорить о повестях кинорежиссёров Александра Довженка или Ингмара Бергмана! Иллюстраций вообще можно приводить массу, но этих писателей объединяет одно: они все, в первую очередь, были и хотели быть людьми, а не, собственно, писателями, они жили и изучали жизнь, погружаясь в неё с головой. Они все стремились быть полноценными, развитыми людьми, а не «ремесленниками», профессиональными писаками, которые ничего больше не умеют делать, кроме как сидеть за письменным столом и строчить на пишущей машинке. Это справедливо не только для писателей ХХ века, а и для писателей всяких времён.

Конечно, это также похоже на какое-то мнимое противоречие: неужели писатель и так не человек? Или неужели, «становясь» писателем, перестаёшь быть человеком? Кроме человека писать-то некому — кот, черепаха или орхидея в горшке не способны ничего сочинить. Как же можно быть писателем и не быть человеком, если всего пару абзацев выше было сказано, что эти процессы должны идти параллельно?

Да и зачем вообще разводить понятия: человек и писатель?

К сожалению, всюду эти понятия разводит сама жизнь, подменяя одно другим, и молодые авторы особенно подвержены попаданию в эту ловушку. Сплошь и рядом они мечтают о великой славе и больших гонорарах, якобы идущих рука об руку с писательскими успехами, жаждут признания, известности, немыслимых тиражей, обожания поклонников, охоты газетчиков, заманчивых предложений от издательств, и прочего, прочего. И очень быстро (если не сразу!) оказываются разочарованными, когда «ничего не получается», когда их не публикуют и не признают.

Многие на этой стадии и «срезаются», когда видят, что популярная картинка писательского счастья оказывается недостижимой, и перестают «быть писателями» (что, кстати, далеко не худший вариант). Другие — те, что повыносливее — продолжают творить, всё так же уповая на свои «воздушные замки», лелея в себе надежду на лучший исход. А третьи — и их, увы, немало, — в погоне за «атрибутами» сладкой писательской жизни, уродуют себя и свои тексты до такой степени, что уже сами забывают, кто они, слепо отдаются конъюнктуре, «держат нос по ветру», — иногда, впрочем, даже создавая бестселлеры, бешено популярные сегодня, но обречённые на забвение через какую-нибудь пару лет.

Я предлагаю отказаться от самой картинки. Она — стереотип, навязанный нам массовой культурой, идеалами буржуазного общества. Мираж, висящий на горизонте и сбивающий с истинного пути. Конечно, некоторые писатели получают всё это — все эти «медные трубы». Но большинство-то — нет! Популярный ориентир ненадёжен; даже если сделать всё «правильно», у вас может не получиться. Представьте только: пришелец из будущего говорит вам, что как у писателя у вас нет шансов. Что тогда? Станете ли вы писать или откажетесь? Захотите ли посвятить свою жизнь заведомо безнадёжному делу? Проблема в том, что пришельцев из будущего не существует. На этот вопрос каждому придётся отвечать самому, принимая во внимание все риски.

А ведь в основном всё лучшее, что было создано человечеством, было создано им не за деньги и не ради денег — и уж тем более не из желания прославиться. Бессмертные творцы всегда исходили из чего-то вечного, незыблемого, неотъемлемого от человечества, отчего мы тянемся к их работам снова и снова, любуемся ими, перечитываем, цитируем, изучаем. Великие, похоже, обращались не к идее успеха, а к самой идее творчества как смысла жизни, они не искали славы, а просто старались что-то создать, о чём-то сказать — и бескорыстно, безо всяких почестей, отдать: на благо всех людей.

Сегодня же, видимо, ни о каком бескорыстии, как и о благе для всех людей, речи не идёт. Даже самый захудалый авторишка мечтает о хотя бы крошечном гонорарчике, о своих «15 минутах славы», о том, что за его труды ему что-то «воздастся». Впрочем, можно мечтать и о том, чтобы стать великим писателем, о «вечной славе» и лавине почестей. Но это одна и та же картинка, только нарисованная отличными по яркости красками да на разных холстах.

Уповая на неё ничего сделать не получится ещё и потому что следование её сюжету губит самое дело: творчество, принесённое в жертву «золотому тельцу» или «медным трубам», перестаёт быть творчеством, умирает на алтаре приспособленчества. Сущность человека ведь никогда не заключалась в том, чтобы к чему-то приспособиться — напротив, человек всегда приспосабливал под себя мир, менял его, обустраивал. Приспособление к миру — это удел животного, а не человека.

Рынок перед каждым человеком ставит сегодня именно животную задачу: приспособиться, угадать, изловчиться. Тем более — для писателя. Ведь без покорения рынка невозможен буржуазный, капиталистический успех, и коль скоро писатель «покоряет» его, он «успешен», он «жив». Здесь нужно создавать что-то такое, что будет продаваться, что люди смогут схватить с полки и отнести на кассу без лишних раздумий. И, как сами писатели отлично знают, то, что лучше всего продаётся, обычно не обладает ни художественными, ни идейными достоинствами. Во множестве случаев современные бестселлеры обращаются к самому примитивному, приземлённому, что можно найти в человеке, — и порой даже нечеловеческому, скотскому, абсурдному. Смысл только в том, чтобы продать; сиюминутность, тлен и импульс — вот что ценимо и важно.

Выбор тут для писателя невелик: не создашь бестселлер — и ты ноль без палочки, а создашь его — значит, просто ноль.

Но речь не о том, чтобы писать то, что продаваться не будет или что не будут читать. Пожалуй, ни один автор не хочет оставаться неизвестным или писать то, что никому не интересно. Тут, как любят говорить искушённые люди, важны нюансы, детали. Ведь многие известные успешные авторы в своих интервью говорят, что радость от успеха, вскружившего им голову, проходит очень быстро, и вслед за ней приходит пустота. Пустота — потому что в погоне за славой они забывали сказать то, что действительно хотели. Это было одно сплошное лицемерие.

«Зачем писать? Чтобы скрывать покровы», говорит Энн Ламотт в своей книге для писателей «Птица за птицей». «Если вы пишете просто, искренне и правдиво, ваши читатели смогут узнать в героях себя… Если у вас в душе живёт истина, всегда найдётся человек, которому она интересна». В мире товаров, погоня за истиной, а не за выигрышем, исходит из стремлений самого человеческого духа. Писатель, влюблённый в истину, вступает в борьбу против всего, что есть в мире нечеловеческого, против всей этой карнавальной красивенькой мишуры, с помощью которой нас пытаются убедить, что вокруг всё прекрасно. В хороших, действительно лучших произведениях, мир человека сражается против мира не-человека, против окружающей убогости, низости, подлости; это всегда рывок в сторону чего-то лучшего, чем есть, попытка действовать, исходя из подлинных человеческих ценностей, выработанных за всю нашу историю. Хороший писатель, тем более классик, всякий раз был тем, кто умел говорить правду лучше других — и никогда, никогда не боялся этого.

Популярно ли сегодня это умение? Востребовано ли оно на рынке?

Очевидно, нет, коль скоро речь идёт о том, чтобы научиться говорить то, что продаётся и писать то, что будут покупать. Тут нужно, напротив, говорить только о том, о чём и так все болтают; о том, что при всей красочности своей подачи, порой повергающей общественность в шок, при всей своей показной новизне, не несёт никакого подлинного новаторства, никаких открытий — тем более что оно зачастую является просто лживым, притворным, безвкусным, поверхностным и глупым. Да, да, глупым — ложь всегда оказывается глупее правды.

Но не только сегодня это умение не популярно. Оно не было популярным вообще никогда. Людей, которые во все времена принимались «резать правду-матку», сражались за истину, красоту и свободу, не то что не одаривали почестями, а часто просто физически уничтожали. Уничтожали те, кто в этом жестоком мире лжи хорошо устроились и ничего не желали менять, а хотели только врать от рассвета до заката времён. Для них правдоборцы всегда были неудобны — и остаются таковыми по сей день. Писать по-настоящему, правдиво, мощно и безжалостно, всюду было невыгодно и опасно.

Несмотря на это, на протяжении всех веков непременно изыскивались те, кто не мог и не хотел мириться с окружающей несправедливостью, с лицемерием и замалчиванием истины. Часто подвергая себя смертельной опасности, сердца этих люди вспыхивали, как огни посреди вечной ночи, и освещали своим светом путь для других. И именно их, а не армию глупых подхалимов, помнит и любит человечество, именно их жизни составляют славные страницы человеческой истории, на их произведениях во все времена учился весь прогрессивный люд. Это не обязательно были писатели. Это могли быть простые рабочие или даже рабы — в общем, необразованные люди. Все они вступали в борьбу, рисковали своими жизнями не за право быть известными или почитаемыми, или быть показанными в программе «Вечерний Ургант», а за простое право быть человеком и по-человечески жить: для себя и для других.

То, что это право означает также и возможность творить, само собой понятно. Только почему-то современный мир до сих пор очень боится, чтобы человек имел это право, чтобы он вообще был человеком. Ему нужна только самообеспечивающая машина для производства прибыли, которая исполняет приказы и не задаёт лишних вопросов. Писатель, читатель, сапожник, пирожник, менеджер по работе с клиентами или веб-программист — все они, при внешней схожести с человеком, могут им и не быть. Они могут считать себя людьми, а на самом деле являться только инструментом для создания прибыли, марионетками в чьих-то руках, бездушными придатками капитала…

Это всё нужно помнить тому, кто хочет стать успешным писателем — конечно, если при этом он хочет также и написать что-то стоящее. А не так, как ядовито шутил по этому поводу Сергей Довлатов в «Заповеднике»: хочет лишь, вытащив удостоверение, материально засвидетельствовать свою принадлежность к писательской касте.

Писать вот так — без амбиций, рассчёта, «гарантий» или желания «выразить себя», будет намного сложнее, чем писать ради всей популярной гламурненькой ерунды, потому что тогда на первый план выходит то, что действительно хочется сказать. Писатель начинает вслушиваться в свой внутренний голос, в голос истины в себе, который всё это время звучал в нём на приглушенной громкости. Ему окажется необходимым писать только на том основании, что он человек. Риск умереть в безвестности исчезает, потому что известность, популярность, перестают быть главными в его деятельности. Главным становится изменение мира к лучшему, сама истина и движение к ней — несмотря ни на что.

Второй момент — что мир, сотканный из жестоких противоречий, нужно уметь понимать, ведь нельзя изменить того, чего не понимаешь. Как говорил известный философ Эвальд Ильенков, с философией не сталкивается только тот, кто вообще не мыслит. Писатель же мыслить должен по определению. Иной вопрос — как? Философия есть история мировой мысли, процесс со своими этапами и уровнями, и каждый писатель, ведомо ему об этом или не ведомо, в своём мышлении тоже оказывается на определённом этапе этого процесса, «выбирает» для себя ту или иную философию.

Разумеется, множество хороших писателей никогда не были знакомы с философией как таковой. Но коль скоро все они пытались понять окружающий мир, они начинали философствовать. А тогда, конечно же, важным оказывалось то, хорошо они философствовали или плохо. Я думаю, что чем лучше писатель умеет мыслить, чем тоньше и строже он рассуждает, тем лучше он может и написать, тем больше в его словах смысла и тем красивей у этих слов стиль. Потому что только правильное мышление может правильно отразить мир, нарисовать его в писательском труде. А для этого нужно учиться мыслить — ничуть не меньше, чем учиться писать.

К счастью, сегодня есть философия, которая позволяет понимать мир очень точно — то есть, в его противоречиях, движении, изменении и борьбе. Она называется диалектическим материализмом и сосредоточена, как писал Василий Губанов, в работах Карла Маркса и Фридриха Энгельса, Эвальда Ильенкова, Михаила Лифшица, Валерия Босенко. Писателю, конечно, можно не обращаться к ней и двигаться в своих попытках понять мир самому, сохраняя свой единственный и неповторимый, «оригинальный» взгляд. Но лучше ему будет учесть всё то, что уже успело выработать человечество по этому вопросу. Это будет всё равно, что пересесть с велосипеда на космическую ракету. Тогда и взгляд его станет воистину оригинальным (широким), и голос истины начнёт звучать наиболее мощно. Ведь в попытках писать только с позиции «я так вижу», игнорируя культуру мышления, у писателя есть большой риск не увидеть ничего вообще, оказаться в своих потугах на каком-то первобытном уровне, носясь со своим застывшим взглядом, как с «писаной торбой». Человек способен видеть только глазами всего человечества. Иначе он слеп.

Учиться думать и учиться писать — всё равно, что учиться ходить. Почему-то никто не учит младенца сразу же ходить как-то «оригинально»: на голове или на одной ноге, или вообще задом наперёд. Сначала его учат ходить по-человечески, так, как человечество само училось это делать, на пути от четвероногой обезьяны до прямоходящего человека. Здесь было много попыток, ошибок, боли и синяков. Но что забавно: если бы на этом пути проточеловеческий примат не взял в руки палку и не начал бы с её помощью менять мир, приспосабливать его под себя, то ходить на ногах он так и не научился бы, и человеком бы не стал. Ему это было бы просто не нужно.

А создать бестселлер — дело не такое уж хитрое. Есть специальные курсы, мастер-классы, обучающие книжки и видео; на это сегодня работает целая индустрия, начиная от самого писателя, его соавторов, корректоров, редакторов, издательских домов, и заканчивая рекламными акциями и маркетинговыми кампаниями. Всё это уже прекрасно продумано, налажено, поставлено на конвейер. Хотя тут тоже есть свои сложности, этот путь — самый лёгкий, это проторенная дорога, скоростное шоссе. Несите на неё свои денежки — и вас ещё не такому научат.

Но вначале вам прикажут выбросить палку…

P. S. 

Чарльз Буковски

Значит, ты хочешь стать писателем

(в переводе Алексея Фрадкина)

Если это не распирает тебя,

вопреки всему,

не делай этого.

пока это не рвется непрошенным из твоего

сердца, и разума, и рта,

и внутренностей,

не делай этого.

если ты сидишь часами,

пялясь на экран компьютера

или сгорбившись над своею

печатной машинкой

в поисках слов,

не делай этого.

если ты делаешь это ради денег или

славы,

не делай этого.

если ты делаешь это оттого что жаждешь

женщин в своей постели,

не делай этого.

если ты сидишь там и

переписываешь это из раза в раз,

не делай этого.

если тебе трудно даже помыслить об этом,

не делай этого.

если ты пытаешься писать, как кто-то другой,

забудь об этом.

если ты ждешь, пока это с рёвом вырвется из тебя,

тогда жди терпеливо.

если оно не вырвется никогда,

делай что-нибудь другое.

если сперва тебе нужно прочесть это своей жене,

или подружке, или парню,

или родителям, или вообще кому-нибудь,

ты не готов.

не будь таким, как все эти писатели,

не будь таким, как тысячи тех

людей, что называют себя писателями,

не будь занудным, и скучным, и

надменным, не утони в любви к себе.

библиотеки мира

изнывают от скуки

из-за вашего рода.

не добавляй в копилку.

не делай этого.

если только это не рвется из

твоей души как ракета,

если только бездействие

не приведет к безумству, или

суициду, или убийству,

не делай этого.

если только солнце в тебе

не выжигает внутренности,

не делай этого.

когда наступит время

и если ты был избран,

оно сделает всё

само и будет продолжать

пока ты не умрешь или оно не умрёт в тебе.

нет другого пути.

и никогда не было.

 

Источник leport.com.ua

культура