Вернуться на главную страницу
Сцены провинциальной жизни. Сцена II
«Если иной раз мы и покидаем, по видимости, пределы России, то лишь для того, чтобы утверждать, будто дела и мысли других народов, например Кубинская революция, «достигают своей конечной цели» в России, и именно на Обводном канале».
Мыколай Загорский
СЦЕНА II. боги жаждут
I.
Учительница английского,
мягкая, интеллигентная,
золотые часики
старинной работы
на золотой цепочке.
Она садится рядом со мной:
«Макар Нагульнов тоже не любил шипение,
но он помнил о долге
перед мировой революцией».
Она права.
Но...
Что-то мешает мне.
Я ищу образ:
«Капитан Аахав гнался за Моби Диком.
Что сделал ему Моби Дик?
Что им сделала Гренада?».
(Я люблю скачки мысли.)
Не могу продолжать.
Макар тогда был Аахавом,
они - Моби Диком.
Теперь они - Аахав,
мы - Моби Дик.
- Нам нужны оценки, - говорит она. -
Может, сделаешь доклад по
американской литературе.
***
«Генезис американского империализма. Мелвилл «Моби Дик»»
«Американский империализм пожирает себя. Драйзер «Американская трагедия»»
«Прогрессивная общественность США в борьбе с фашизмом. Хемингуэй «По ком звонит колокол»».
***
Девочки ропщут,
хотят что-нибудь об эстраде,
спрашивают о Мадонне.
Я принимаю ее за библейский персонаж.
- Сакко и Ванцетти! - кричит Антон.
Мы громим американский империализм.
Мы ненавидим янки.
II.
Наш мир был чист.
Пока не пришли они.
***
- Коммунизм - это гуманизм, - говорит дедушка.
- Коммунизм - это борьба, - говорю я.
(И лучше сразу маузер в рыло.
Этого я не говорю.)
Дедушке не понять моего коммунизма.
У него не было врагов, только - товарищи.
- Скажи самые грубые мужские ругательства, -
требую я. - Именно мужские:
не «филистер» и даже не «мракобес».
- «Ясное море» и «японский городовой».
Я молчу о том, как ругаются у нас в классе.
***
Дедушкин отец был жесткий человек,
даже жестокий.
Вступил в Партию в канун Февраля.
Распространил листовки, был арестован.
Грозили расстрелом,
били.
Февраль дал свободу.
Да здравствует
товарищ маузер!
***
«Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном».
Декламировал он,
прежде чем
застрелиться.
Да здравствует
товарищ маузер!
***
Огромные глаза,
безумные глаза,
черные глаза,
одни глаза на лице аскета,
волосы всклоченной копной,
как у романтиков.
***
Дедушка боялся отца.
III. Янки
Он пришел к нам с коробкой евангелий,
завучем и «англичанкой».
Завуч - историк, партийная,
наша -
берет евангелие и дает мне.
Мне!
Я сижу на первой парте второго ряда.
Здесь Родос - здесь и прыгай!
Встаю:
«Религия - опиум для народа».
Говорю с жаром, налегаю на слова
Маркс, Ленин, Сталин,
Революция, Коммунизм, Атеизм.
Что-то янки поймет.
- Придет день
падет Капитал, и
мы дадим вам
Ленина.
- Класс отказывается от евангелий, - говорит завуч.
Янки смотрит на меня невинными
голубыми
глазами
младенца.
IV.
- Ты, как мой тесть, - говорит Аркадий Прокопьевич. -
Он, тесть, был комиссаром в Гражданскую.
***
Так ли это?
Что отличает Камо от
обычного грабителя почтовых карет?
Гуманизм.
Да, гуманизм.
Камо грабит карету ради человека -
того, кто звучит гордо или
будет звучать гордо.
Грабитель грабит из ненависти
и... зависти.
Почему я иду против янки?
V.
Мы ненавидим янки.
Наши девочки нет.
Мы готовимся воевать,
наши девочки продавать себя
нашим врагам.
«Лучше сын бандит, чем дочь проститутка», -
говорит Валерка, хирург.
Цинизм нынче в моде.
Из пяти девочек все в Штатах,
кроме той, что в Турции.
***
«Красная, красная кровь, - поет Антон, -
через час она просто земля,
через два на ней цветы и трава,
через три она снова жива».
Я не знаю этой песни, но мне нравится.
Он замолкает.
Моя очередь отвечать.
Декламирую:
«Возникай содружество
Ворона с бойцом -
Укрепляйся, мужество,
Сталью и свинцом,
Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла».
***
«Мне нужно поступить в институт, - говорит Женя, -
а там программа Work and Travel».
Значит, ...
я потеряю ее.
Иногда мне кажется, что я могла бы полюбить ее.
И мне не кажется, что она любит Антона:
моя алгебра, геометрия, физика - все уходит к нему.
Почему я терплю это?
Сейчас Женя списывает мой анализ «Поднятой целины».
- Ты думаешь, там тебя спросят Шолохова?
- Нужно поступить в институт, стать студентом, - повторяет она.
- Ты...
Я хочу сказать: ты продашь себя?
Но разве я не покупаю ее?
Ее общество - общество самой красивой девочки в классе,
ее глубокий взгляд, черные локоны, тонкий аромат духов?
Вообще-то от духов у меня слезятся глаза, и болит голова.
Но не от духов Женни.
И это право звать ее Женни я тоже покупаю.
Моя валюта обесценивается через месяц.
- Ты - белая, в тебе нет ни капли негритянской крови.
Ты будешь иметь успех.
(Я сейчас читаю Фолкнера «Свет в августе».)
***
- Ты знаешь, что Женя уедет в Америку и не вернется? -
говорит Антон.
- Ну что ж. Тут она не читала «Поднятую целину»,
там - «Гроздья гнева». С таким багажом можно ехать, куда угодно.
Цинизм нынче в моде.
VI.
Они забрали у нас все.
Наших героев.
(Не будь их,
разве бы я превратила Дзержинского в зверя, чтобы выжить.
Я уже давно не виню «математичку»:
она бедная и живет в коммуналке.)
Наших девочек.
(Пусть у меня ничего не могло быть с Женей,
но у Антона могло.)
Наше будущее.
(Мы живем на руинах.
В наших КБ выбиты стекла и гуляет ветер.)
Когда придет время, мы тоже заберем у них все.
***
11-го - у нас 12-го - сентября мы смеемся.
Я и Антон впервые с третьего класса
жмем друг другу руки и обнимаемся
без задних мыслей.
- Мао был прав, - кричу я. - Мао был прав:
один удар - и коммунизм.
***
Макар шел, чтобы дать.
Мы идем, чтобы взять.
