Вернуться на главную страницу
Сцены провинциальной жизни. Сцена I
Предисловие
«Если иной раз мы и покидаем, по видимости, пределы России, то лишь для того, чтобы утверждать, будто дела и мысли других народов, например Кубинская революция, «достигают своей конечной цели» в России, и именно на Обводном канале».
Мыколай Загорский
Я не знаю где Обводной канал, я там никогда не была.
Моя российская практика до крайности ограничена.
Кто я такая, чтобы говорить о России?
До тридцати лет я читала книги; читала только по-русски,
но не только русских, даже, главным образом, не-русских.
Потом бежала из России.
Но, может быть, нужно понять, отчего я бежала;
что есть то страшное, привидевшееся мне в России?
Почему... Знаете, есть какая-то червоточина, что...
***
Мой герой типичен для своей среды,
хотя среда его нетипична.
Мой герой - не святой и не грешник.
Иногда мне стыдно за моего героя.
Но...
Эта книга - попытка понять, что обращает его, меня...
(не знаю, как сказать... скажу: великоросса, обидятся)
в то, что мы есть.
I.
Мой мир - мир, унесенный ветром.
Наши мужчины носили шляпы, в жару - кепки.
«Зачем мне бейсболка? Я не играю в бейсбол», -
невесело пошутил мой дедушка в магазине 90-х.
Наши женщины не красили губ, не стеснялись седины
и не носили обручальных колец.
Я всегда отличала инструктора от машинистки:
машинистки красили губы.
У нас всегда говорили «Вы» и по имени-отчеству.
Это после полувекового знакомства.
II.
Мы гуляли.
Выходили из дома и шли по аллее.
Тополя в два ряда, белёные снизу.
(Тогда никого не возмущал их пух.)
Поликлиника, фреска на фронтоне -
мадонна с младенцем,
мадонна в красной косынке - Красная мадонна.
Ниже полотнище с лозунгом.
Я все собиралась его прочесть и не собралась.
Школа, белёный кирпичный забор,
памятник революционерке - как будто ее звали Наташей.
Чуть дальше площадь, райком партии - серый низ, белый верх,
в верхнем этаже четыре больших окна,
за одним из них - кабинет моей бабушки.
III. Слова
III - I. Бог
- Армян наказал бог, - сказала Люся,
молодая женщина с красными губами и в розовой юбке.
Люся зачем-то пришла к маме.
К маме всегда кто-нибудь приходил.
Мама врач.
Я откладываю газету,
в ней фотографии землетрясения.
- Бога нет, - говорю ей.
***
Я не знаю что такое бог,
я даже не знаю, слышала ли я раньше это слово.
Но я знаю: то, что она говорит, гадко
и гадко сидеть с ней за одним столом.
Я требую, чтобы она ушла.
- Из вашей Машеньки вырастет что-то ужасное, -
говорит она.
Люся историк, но переучивается на психолога.
Она всегда впереди всех,
даже впереди сегодняшней передовицы.
III - II. Подполье
Мы сидим за столом.
Бабушка рассказывает о большевиках.
Я разглядываю половицы,
пытаюсь проникнуть взглядом в щель между ними.
Как можно под-полом?
Я не спрашиваю.
Я никогда ничего не спрашиваю, но умозаключаю.
К концу рассказа я уже знаю что такое подполье.
III - III. Тень
Я сказала: черт возьми!
Мама говорит: так говорить не надо.
Рассказывает о Берлиозе, он подумал: черт возьми... И
ему отрезало голову трамваем.
Берлиоз, Га-Ноцри.
***
Я заметила нечто черное, оно идет за мной.
Я бегу - оно бежит за мной.
Я - конченый человек.
Я жду.
Черное дает мне выбор:
либо я преклонюсь перед Га-Ноцри,
либо оно убьет меня.
Большевики умирают, не преклонившись.
«Черт возьми! Черт возьми! Черт возьми!»,
- кричу я. И жду смерти.
Смерти нет.
Слово «тень» приклеивается к тому черному, что шло за мной.
Я испугалась тени.
IV.
Мир не стал иным.
Просто на месте прежнего мира образовалась Пустота -
отсутствие должного быть там мира.
В городе, где я проводила зиму
(в том первом - я проводила лето)
перемены.
Памятник Ленину -
в сквере ДК завода им. Серго Орджоникидзе -
забит досками.
Гражданам Ленина не жалко:
«Пусть сносят, скорей бы уж», - говорят они.
Снесли.
***
Литые чугунные фонари - каслинское литье? - лежат на газонах.
Кто-то большой и сильный вырвал их с корнем.
Пешеходная дорожка перегорожена двумя кирпичными остовами -
будущими торговыми павильонами,
а пока - стихийными общественными туалетами.
Пока еще длится.
***
На пустыре, это бывший сквер,
объявились бродячие собаки и бродячие люди.
У собак - бешенство,
у людей - шприц с зараженной кровью.
Если с припозднившегося прохожего сняли только шапку -
он рожден под счастливой звездой.
***
Решетки на окнах, железная дверь.
Тюрьма? Нет квартира теперь.
Я из квартиры боюсь выходить:
Вдруг ожидает меня там бандит.
Это - четверостишье моего дедушки.
V.
Я из квартиры не выхожу.
Я читаю.
Читаю, читаю...
Рим, Калигула, Гелиогабал.
Я, не пившая ни капли, законченная пьяница.
Мама ведет меня в школу, тьма и мороз.
Я не смотрю на то, что вокруг меня.
Я - Гелиогабал, я справляю праздник Солнца.
Золото и кровь.
***
Я долго ломала голову, что пленяло меня в Гелиогабале.
Пока не поняла: ему было 12, как мне, и его мир был в агонии, как мой.
VI. Школа
Мы родились людьми, школа сделала из нас зверей.
Сначала мы еще были людьми,
дружба-соперничество связывала нас - меня и Антона.
Потом...
Впервые нас оскорбили в пятом классе.
Учительница математики кричала на нас, мерзко и гадко.
Она кричала: дураки! А имела в виду: дай денег! дай! дай!
Она продавала оценки.
Не знания, знаний у нее не было.
***
Случалось ли Вам, читатель, решать 15 уравнений за 5 минут?
Да, не обязательно для всех считать дискриминант.
Но их все нужно успеть ЗАПИСАТЬ!
В висках стучит, во рту жар, голова горит,
руку свела дрожь, сил нет писать.
Она говорит: осталось 4 минуты, 3 минуты,... Я помогаю вам.
Она лжет, она нам мешает.
***
Наши нервы напряжены до предела,
мы готовы вцепиться друг другу в глотки.
***
Странно, сегодня сказали: я - лучшая.
А Антон? Улыбка блуждает на его губах.
Я знаю, что она значит.
Я буду начеку.
***
Я иду по лестнице и слышу шепот: давай!
Я останавливаюсь и прижимаюсь к стене.
- Тронете меня - сядете. За убийство сажают с 12-ти.
(Я вру. Это было когда-то. Сейчас нет. Но, может, они не знают.)
Клянусь - сядете. Моя мама этого так не оставит.
Мы смотрим друг на друга: я и они, два мальчика, -
три зверя.
Они идут вниз.
Я жива.
Я усмехаюсь: даже тигр не выдерживает взгляд Человека, я - Человек.
Но это - ложь.
VII. И снова лето
В нашей семье четыре вида книг.
Медицина - мамы.
Политика - бабушки.
Статистика - дедушки.
И художественная литература.
Каждый берет что хочет.
Никто ни к кому не заглядывает через плечо.
Читаешь «Жизнь 12-ти цезарей» - пожалуйста.
Интересуешься «Пышкой» - ради бога.
***
Забавно, мама - либерал, бабушка - коммунист.
Но мама в некоторых вопросах...
Она ходит за мной следом с Солженицыным.
Я откладываю «Куртизанок», читаю...
Хм, Солженицын - интересная штука:
пригодится в классовой - конечно, классной - битве.
***
Это случилось вдруг.
Сама не знаю. Сижу на лоджии -
в бабушкиной квартире огромная лоджия,
мы вынесли на нее старую кровать, перину, подушки,
получилось ложе в римском стиле.
Окно открыто, деревья тянут ко мне свои ветви.
Читаю «Бовари».
Скучно.
И вдруг.
Я проснулась, как просыпается старый повеса в публичном доме,
в мутном свете серого утра он видит свою увядшую жизнь,
вспоминает первую любовь,
разменянную на ласки продажных женщин.
Что я делаю?
Что мне до грязного белья?
Где моя Беатриче?
***
Два дня хожу вокруг шкафа с Политикой,
вокруг Сталина.
Смотрю на него и не решаюсь взять.
Хожу и смотрю.
Если там нет ничего, как жить? чем жить?
Я - чтобы ни читала - знала: однажды вернусь к Сталину.
Но если там... НИЧЕГО НЕТ.
***
Он открылся передо мной доверчиво и просто.
Прекрасный в своей простоте.
Может быть, я еще человек?
VIII. И снова школа
Школа...
Как должно быть сладко спит тот, кого завтра ждет дуэль?
Но мы не деремся на дуэли, у нас нападают из-за угла.
Антон собрал коалицию, проще, все мальчики за него.
Миша сел рядом со мной, показал нож, крутил его, целил мне в руку.
Я сказала: я делаю жизнь с товарища Дзержинского и никого не боюсь.
Тебя? Тем более.
Я не отвела руку, смотрела презрительно, говорила грубо.
Он не посмел ударить.
***
Миша говорит, что я - сильная.
Другие мальчики не верят.
Коля белозубо смеется.
***
Коля сказал, что сделает со мной...
(упустим по цензурным соображениям).
Спросил, знаю ли я, что как девочка должна делать с его пенисом.
Я сказала, что как чекист встану на него сапогом и раздавлю.
(Пригодилось чтение Солженицына.
Мама была права: Солженицын - хороший писатель.)
Коля как будто напуган,
просит взять слова назад.
Теперь Миша высмеивает его:
«Дзержинский тебе не девочка».
***
Они - высокие и сильные.
Я - маленькая и слабая.
У меня обострилась нервная болезнь, и отвратительно дергается веко.
Но они не смеют на меня замахнуться,
не смеют повторить то, что как-то сказал Коля.
***
Когда-то их бесило то, что я девочка мешаю Антону быть первым.
У нас иерархия, и девочки не то чтобы у подножья,
девочек в ней просто нет.
Девочек в нашем классе держат приличия ради.
У нас физмат класс, элитная школа.
Вы думали тюрьма?
Но я уже не-девочка.
Но я и не-мальчик.
IX. То, что нельзя девочке, можно большевику
Еще чуть-чуть и свобода...
Мы готовимся идти в ДК на торжество.
- Стройтесь парами, - говорит классная.
Я стою во главе колонны, одна.
(Когда ты один, ты либо вождь, либо пария.)
За мной Антон и Женя.
Женя - красивая девочка.
Я еще получу ее за свою алгебру.
Я теперь буду брать все, что берут победители.
Женя - красивая девочка, как Елена,
и она так же подначивает войны.
- Антон, ну Антон, - нудит она, - наша пара должна быть первой.
- Мы правильно стоим, - отвечает он.
И добавляет: Маша - наш вождь.
Первые слова - слова мужа, вторые - льстеца.
Но тот, кто их слышит, - победитель.
