Вернуться на главную страницу
Ильенков и Польша. Зарисовка из прошлого и настоящего
Не было ли правильнее назвать очерк «Ильенков и Семек»? Есть ведь такие темы в польско-российской истории, которые заставляют поднять без всяких упрощений, без неуёмных идеологизаций, все её пласты. «Пушкин и Мицкевич» - самая известная такая тема. А ведь ещё была дружба Александра Герцена и Станислава Ворцеля - их предпочитают не помнить в своих странах. Именно Ворцель помог своему российскому другу с организацией печатного процесса «Колокола». Ещё был удивительный параллелизм двух первых славянских мыслителей, попытавшихся переработать наследие Гегеля - Эдварда Дембовского с его «Научным обозрением» и Виссариона Белинского с «Современником». Они оба остановились в конце жизни перед социалистической программой крестьянской революции. Оба совсем немного не дожили до первых толчков цепи революций 1848 года.
Современным ярким примером параллелизма гносеологического процесса Польши и России является жизнь и деятельность Эвальда Ильенкова и Марека Яна Семека. Иногда Ильенкова называют в Польше российским или советским Семеком, но в России куда реже встречается оценка Семека как польского Ильенкова. Диспропорция неслучайна. Поэтому тема «Ильенков и Семек» оказывается уже, чем «Ильенков и Польша». Ведь когда в Польше родился и делал первые шаги тот, кто будет одним из самых ярких представителей классической линии мышления в её культуре, то армейская пушка под руководством Ильенкова поражала захватчиков польской земли и катилась через Сандомир1 к Берлину. Оба мыслителя пережили время, напоминавшее о сцене поражения богов (Götterdämmerung) в «Кольце Нибелунга». Ильенков пережил триумф социальной революции - крах самой мощной военной и административной машины, которую знала система частной собственности первой половины XX века. Семеку досталась незавидная доля. Провозглашённый ещё при жизни дохлой собакой, он пережил самоубийство того общества, которому считал своим долгом служить. После этого он прожил почти 15 лет в забвении, отвергнув все призывы провозгласить иные взгляды. Лишь после 2006 года, в последнюю пятилетку своей жизни Семек смог увидеть как пробиваются первые ростки посеянных им семян.
В мышление Народной Польши Семек вошёл очень рано, в 20 с небольшим лет. Около 1965 года он, шокировав многих знакомых, вступил в господствовавшую Польскую Объединённую Рабочую Партию (PZPR), ряды которой не покинул до самой её дезорганизации. В этом не было никаких мотивов карьеры, ибо во всей партии не было теоретика менее влиятельного, чем Семек, и более подозрительного, чем он, для занявших административные верха плоских эмпириков-прагматиков. Ильенков и Семек понимали партийность не организационно, а по Ленину: как необходимость объективным результатом своей работы действовать в пользу общественной силы, отстаивающей более человечное общественное устройство, бо́льшую эффективность хозяйства. Именно выступая в теоретической борьбе на стороне пролетариата, Ильенков и Семек заслуживают известность в своих странах.
С самого начала своей публичной деятельности в начале 1960-х годов Семек задумывается о международном процессе формирования материалистической диалектики. Нужно было совсем немного времени, чтобы Семек понял внутреннюю несогласованность большинства концепций югославской школы «Праксиса» и сделал выводы, которые, в переводе с языка гносеологии на язык политики, предвосхитили экономический крах Югославии. Вероятнее всего, именно внимательное изучение работ школы «Праксиса» стабилизировало Семека в отторжении позитивизма.
Первым одобрительно оцененным Семеком иностранным мыслителем-современником стал чех Милан Соботка2. В 1966 году польский мыслитель популяризировал его работу «Člověk a práce v německé klasické filosofii» (Прага, 1964). Размышляя над ней, Семек искал способы выполнения т. н. «завещания Ленина» - переработки наследия немецкой классической философии в диалектическую логику материалистического типа. Между 1962 и 1964 годами консультант и научный руководитель Семека Бронислав Бачко содействовал тому, чтобы его ученик ввёл в научный оборот ранее неизвестные и не имевшие польских переводов работы Фихте. В результате Семеку пришлось переучиваться с английского языка на немецкий и отправиться в библиотеки и университеты Германии.
Нужно было почти десять лет поисков, чтобы Семек смог написать следующую одобрительную рецензию о книге, которая касалась проблем диалектической логики. В 1975 году, в 33 года, Семек собирает коллектив для перевода «Диалектической Логики» Ильенкова и пишет популярную статью3 о книге изданной в 1978 году. Как раз в 1970-х годах у Семека складывается идея польско-чехословацко-немецко-советского теоретического союза для разработки диалектической логики. К сожалению, поиск практических средств для совместной работы не был особенно успешен. В Демократической Германии работы Семека оценивали как «пессимистические». Манфред Бур, занимавший видное организационное положение в немецкой профессиональной философии, рассматривал беспокойство о судьбе ленинской диалектической линии как болезненное и официально демонстрировал неоправданный оптимизм, чем вызвал несколько настороженное отношение приехавшего в Берлин Копнина. Теоретическое мышление Восточной Германии хотя и не утонуло в позитивизме, но изрядно в нём измазалось. Соботка в 1970-х годах не был уверен в возможности масштабной систематической переводческой работы, охватывающей четыре языка. Но особенно сложно в это время было Ильенкову, возможности публичной деятельности которого именно в конце 1970-х годов стремился резко сократить небезызвестный господин Украинцев. После смерти Ильенкова, в связи с утратой актуального соприкосновения с теоретическим мышлением Советского Союза, Семек вынужден был оставить свою идею. События начала 1980-х годов заставляли пересматривать политический и гносеологический контекст деятельности. Нетрудно заметить, что работа Семека в середине 1980-х годов посвящена поиску исторических источников аргументации, использованной Ильенковым в «Ленинской диалектике и метафизике позитивизма». В этом польский мыслитель видел возможность показать способ превращения позитивистов в материалистов-диалектиков. Именно за эти усилия он был много позднее единственным из польских мыслителей удостоен степени от Боннского университета.
Попытки оживить польско-советское сотрудничество предпринимались и позднее, но смерть Ильенкова и активная деятельность Семека в Германии не способствовали налаживанию активного контакта. До 1987 года друживший с Эвальдом Ильенковым Сергей Мареев изучил польский язык и прочёл книгу Семека об идее трансцендентализма у Фихте и Канта. Но в 1990 году всеобщий экономический крах ликвидировал всякую возможность стабильных теоретических связей. Резко упали тиражи литературы, меньше стало конференций и переписки. Теоретические сообщества впали в оцепенение и стали производить перегруппировку своих опустевших рядов. Лишь в 2013 году было формально восстановлено польско-советское взаимодействие. Может казаться удивительным то, что конференция «Славянская рецепция мысли Гегеля»4 в декабре 2014 года была проведена с поддержкой сообщества Философии Религии. Впрочем, политическая ситуация не в одной Польше такова, что «Материализм и эмпириокритицизм» выгоднее всего публично классифицировать как эзотерическое произведение.
Всё же, ведущая польская исследовательница работ Ильенкова Мони́ка Во́зьняк сумела придать центральным обсуждениям строго партийное направление. В частности, на Ильенковских чтениях она отстояла доклад о сравнении концепций становления личности, которые обнаружили в истории философии Семек и Ильенков. В конце 2014 года она же исследовала вопрос о терминологии у Гегеля в связи с работой Ильенкова «Гегель и "отчуждение"». Дамиан Винчевский из Гданьска на зимней конференции пытался вызвать российских товарищей на взаимность докладом о попытке ревизии воззрений Гегеля, предпринятой Эдвардом Дембовским. Сергей Мареев смог рассказать о ревизии гегельянства Герценом, но особых докладов о Белинском не было. Впрочем, обзорный доклад Елены Мареевой о наследии Гегеля в СССР отчасти восполнил этот пробел.
Отдельного внимания заслуживает 33-й номер польского теоретического журнала «Новая критика», в котором были помещены переводы коротких работ Ильенкова: «Психика и мозг» и знаменитое т. н. «Письмо о положении с философией».
На осенней ежегодной конференции 2016, проходившей под названием «Капитализм. Новая волна империализма...» уже упоминавшаяся Моника Возьняк вместе с Каролиной Ещень представили доклад по эстетической теории, которую разрабатывали с разных сторон Лифшиц и Ильенков. Стоит обратить внимание на тот факт, что наибольший интерес в Польше вызывает сейчас статья Лифшица «Почему я не модернист?», а из работ Ильенкова т. н. «Письмо о положении в философии». Не имея больших переводческих возможностей, поляки должны представить себе наследие советского теоретического мышления в первую очередь с политической стороны. Лишь убедившись в правильной политической линии, можно преступать к дальнейшим переводам и изучению деталей теории. Так некогда поляки и великороссы осваивали работы Маркса, а украинцы работы Ленина, так сейчас к востоку от Буга осваиваются работы Семека. Признаем, что сейчас в отношений малых статей за Бугом Семек доступен лучше, чем Ильенков в Польше. Надежды на доступность работ Семека без переводов к востоку от Буга не менее неосновательны, чем надежды на доступность работ Ильенкова без перевода в Польше.
Работы Семека принципиально отличаются по своей местной роли относительно воззрений Ленина. В России Ильенков был продолжателем ленинской линии материалистической диалектики, последователем. В Польше усилиями Семека и, отчасти, Ладоша, была впервые создана почва, позволившая полякам на основании решения своих проблем породить взгляды, непосредственно приближающиеся к ленинским по методу или тождественные с ними. Эта ситуация так же разительно отличается от политического знакомства с ленинизмом, произошедшем во времена Болеслава Берута (1944-1956), как отличается обстановка знакомства Белинского с работами Гегеля от обстановки, породившей «Философские тетрадки» и «Диалектическую логику».
Основные проблемы российско-польского теоретического взаимодействия на 2017 год состоят в том, что с 2014 года теоретическая ситуация в России крайне неблагоприятна. В частности, теоретическое наследие Чернышевского и Ленина остаётся в многом неизвестным, а в известном отвергнутым теми, кто причисляет себя к социалистическим или коммунистическим сообществам. Ситуация с известностью наследия Ильенкова тоже в целом неблагополучная, но оно активно популяризируется, что не может не радовать. Впрочем, без критического разбора достижений Чернышевского и Ленина понять роль и место идей Ильенкова даже в местном российском теоретическом процессе невозможно. Это не может не вызывать определённую тревогу.
В Польше идеи Ильенкова непосредственно воспринимаются теми, кто одновременно обычно неплохо знает или хотя бы узнаёт работы Ленина, и кто пытался читать работы Чернышевского. У нас меньше сказывается языковой барьер, ибо плотная языковая самоизоляция России имеет критическую значимость только для внутрироссийских теоретических сообществ. Несмотря на то, что для российского теоретического сообщества соприкосновение с польским осталось почти без последствий, обратное благотворное влияние уже успело проявиться. Надеюсь, что ещё наступит время взаимного обогащения в области материалистической диалектики то есть теории научного коммунизма. Ведь именно за это вместе боролись Ильенков и Семек.
авторизованный перевод с польского Dominik Jaroszkiewicz
1 Прохождение боевого пути Ильенкова через этот старинный город мне не удалось проверить по библиографии, но этот факт неоднократно упоминали в Варшаве.
2 Российскому читателю доступен перевод рецензии.
3 Перевод см. по адресу http://propaganda-journal.net/9949.html.
4 Программу см. по адресу http://www.filozofia.uw.edu.pl/2014/11/program-konferencji-slowianska-recepcja-mysli-hegla-6-grudnia-2014-roku/.
