Человек, труд и самосознание¹

Новые вопросы продвигают наше знание вперёд. Новый вопрос ценится часто в два раза выше, чем самый лучший ответ на вопрос старый. Ведь поиск ответа является обычно попыткой понимания в пределах уже существующего смысла, тогда как вопрошание новых вопросов тождественно с созданием новых значений. Каждое новое значение, таким образом имеет безмерную важность, которую следует ценить уже только за сам факт её появления.

Вопрос, который лёг в основание книги Милана Соботки², является не только новым, но также точно и продуктивно поставленным. А именно - Соботка предпринял необычайно интересную попытку переосмысления фундаментального смысла немецкой классической философии, принимая за исходный пункт категорию труда. Такой исходный пункт мог бы показаться кому-то исторически неправомочным: известно, что труд как философская категория появляется не раньше, чем в гегелевской философии, а центральной категорией становится только у Маркса.⁔³Может показаться, что попытка поиска этой категории у Фихте - а тем более у Канта - является значительным интерпретационным преувеличением. Однако такое суждение было бы истинным только наполовину. Идея Соботки заключается в том, чтобы выйти за пределы традиционного понимания предмета и взглянуть на немецких классиков с точки зрения Маркса и марксизма. Но такая точка зрения оправдана действительной исторической зависимостью: если верно то, что немецкая философия является одним из «трёх источников» марксизма, то этот факт имеет значение не только для марксизма, но и для немецкой философии. Мы куда лучше поймём сам «источник», если противопоставим его действительным результатам его историко-культурных влияний.

Основную объяснительную схему автора можно обобщить так: классическая немецкая философия определяется через принципиальное противопоставление к «ноэтической» философии XVII—XVIII веков. Последнюю автор понимает как совокупность самых общих установок, которые разделяло европейское мышление от Декарта до Юма (у которого «ноэтизм» доходит до апогея, но вместе с тем заключает в себе зачатки собственного самоуничтожения). Согласно этим <ноэтическим> установкам, человек, понимаемый как познающее сознание, стоит против объективного мира, который дан ему как бытие - т.е. как готовая действительность, независимая от него и в отношении к нему чуждая. «Ноэтизм» следовательно является философией созерцательной позиции человека по отношению к миру, философией познания; однако фундаментальное условие возможности самого познания здесь не разъяснено. Этим условием является таинственное согласие сознания и объективного бытия - этих двух разнородных и взаимно чуждых, но, впрочем, сопоставимых сфер. «Ноэтизм» не выясняет условия этого согласия, а берёт его как само собой разумеющееся, непосредственно обоснованное в онтологической структуре действительности.

Шаг вперёд, который сделала немецкая философия, состоит в разъяснении этого согласия, в выработке концепции принципиальной однородности мира и познающего его человека. Притом эта однородность обоснована не «в бытии», а в самом человеке, в его специфическом отношении к этому бытию. Таков смысл «коперниканского переворота» Канта, который выступает началом того движения мысли, идущего от Фихте, через Шеленга, прямо к Гегелю. Исходным пунктом всюду является здесь «сознание» (или «самосознание») - но <это> уже не «ноэтическое» познающее сознание. Немецкий идеализм развивает категорию «трансцендентального» сознания, которое является самым общим свойством человека.⁔[Именно «трансцендентальное» сознание] делает возможным само познающее сознание и его предмет. Согласие познающего отражения и его предмета обосновано, следовательно, в изначальном, «трансцендентальном» способе существования человека как существа, творящего вместе и бытие, и знание⁴.

Как раз тут замысел Соботки оказывается плодотворным. Уже с первого взгляда видно, что этот изначальный способ существования человека при таком понимании обладает всеми основными признаками человеческого труда, понимаемого правда в мистифицированной, идеалистической форме - как труд сознания или духа - но включая, несмотря на это, свои самые существенные свойства. Прежде всего, сутью трансцендентального субъекта в немецкой философии всегда является, таким образом, активность; субъект каждый раз выступает спонтанным и действенным, сам создаёт и преобразовывает свой мир. С такой точки зрения объективное бытие теряет теряет свою таинственность: оно является тождественным с субъектом, поскольку является от начала и до конца его собственным творением.

Во-вторых, эта фундаментальная человеческая активность выступает всегда конструктивной активностью; является преодолением сопротивления и борьбой с хаосом, созданием⁵ лада и рационального порядка. Человек опредмечивается и присваивает себе результаты собственной объективации, обогащая себя и делая более ясным свой мир. Эту значительную функцию труда находит автор у Канта (в концепции трансцендентального самосознания, приводящей к опыту лад и необходимость), у Фихте (в сфере Яйности⁶ как фундамента свободы и права), у Гегеля (в объяснении развития духа как процесса рационализации общественных отношений).

В-третьих, это активность, нача́ла которой коренятся в дорефлексивном состоянии. Трансцендентальное сознание, поскольку является спонтанным и творческим, не сознаёт себя; только в самосознании приходит оно к познанию себя. Эта спонтанность - инстинктивная спонтанность: она коренится в самых базовых, материальных условиях человеческой жизни как биологически-антропологического (а, вместе с тем, общественного) существа. Так получается у Гегеля, так же у Фихте: изначальная активность человека тесно связана с его изначальной зависимостью от объективного, материального мира. Сам человек является при таком понимании существом par excellence⁷ практичным⁸, а его отношение к миру определяется потребностью.

Согласно замыслу концепции Соботки собственно эта открываемая немецкими философами необходимая связь самоосознанного существования человека с его дорефлексивной, биологической жизнью, говорит о принципиальном отличии этой мыслительной формации от «ноэтизма» XVII- XVIII­-го века. Эта концепция развивается в книге детально и с интересными результатами используется при анализе немецкой философии от Канта, через Фихте, Шелинга и Гегеля, вплоть до Фейербаха и молодого Маркса, показывая, вместе с тем, процесс мыслительных переходов между ними. Очевидно, что здесь не место для детального изложения хода размышлений автора; будем надеяться, что непосредственное знакомство с польским переводом книги заменит читателю такое изложение — в будущем, насколько можно близком⁹. Следует однако подчеркнуть достоинства самой концепции, достоинства замысла использования философской категории труда в объяснении классической немецкой мысли.

Замысел этот существенным образом продвигает вперёд наше понимание этой мысли. Очевидно, что: в немецкой философии «трансцендентальное сознание» является ни обособленным трудом, ни «самосознанием» - а  освобождающим трудом; что фихтеанско-гегелевское понятие «отчуждения сознания» не охватывает марксовскую категорию отчуждения труда; словом, что имеем здесь дело с мыслью мистифицированной, идеалистической. Но был, до недавних пор, куда менее очевиден тот факт, что несмотря на [все указанные выше недостатки] эта мысль была непосредственным вдохновением для Маркса; что, затем, должна была содержать в себе также и предпосылки для того типа критики, которой поддал её Маркс. На это, собственно, и указывает Соботка: «ноэтические» категории «сознания», «самосознания», «духа» приобретают в немецкой философии новое богатое содержание; [немецкая философия] перехватывает эти категории у [ноэтической] философской традиции <в ходе решения вопросов>, которые выходят за рамки этой философской традиции. В центре же этой проблематики стоит человек - как одновременно потребляющее и творящее существо, которое в процессе удовлетворения своих потребностей создаёт свой мир и само себя. Этот процесс самосоздания человека выполняется здесь, правда, сознанием; является процессом приобретения самосознания. Однако [его структура тождественна структуре]¹⁰ того описанного Марксом процесса эмансипации человека через освобождение его действительного, материального труда. И это отнюдь не о случайное сходство. Между марксизмом и классической немецкой философией существует внутренняя взаимосвязь куда более глубокая, чем принято считать: с обеих сторон мы имеем дело с попыткой понимания и преодоления механизмов отчуждения, которые воздействуют на человека в обществе и в истории; в обоих случаях находим то самое фундаментальное стремление к построению мира, в котором человек «везде чувствует себя как дома»¹¹.

Перевод: Максим Загоруйко

Консультация: Dominik Jaroszkiewicz