Вернуться на главную страницу
200 лет аргентинской государственности ... ровно год после смены власти в этой стране
В уходящем 2016 году осталась ещё одна памятная юбилейная дата, достойная того, чтоб её упомянуть: 200 лет со дня провозглашения аргентинского государства. Правда, отмечалась она давненько - ещё летом, 9 июля. Разные дела не позволили мне тогда написать об этом, но актуальность темы всё ещё сохраняется, ибо как раз сейчас, на исходе 2016-го, исполнился ровно год, как в Аргентине сменилась власть.
И на двухсотлетнем рубеже государственности ребром стоит вопрос о том, как же будет развиваться, куда же будет двигаться эта страна - четвёртая по населению и третья по масштабам экономического развития в Латинской Америке, страна, не так давно давшая ценный, поучительный опыт левоцентристского правительства.
Вообще-то, де-факто Аргентина обрела независимость не в 1816 году, а ещё в 1810-м, когда 25 мая разразилось национально-освободительное восстание против испанского владычества (Майская революция). Тогда было сформировано первое в истории Аргентины самостоятельное правительство - Первая Хунта (Primera Junta), куда входили только представители Буэнос-Айреса. Затем к Хунте присоединились другие города бывшего Вице-королевства Рио-де-ла-Плата, и так образовалась Великая Хунта (Junta Grande). Но насколько можно понять, союз провинций бывшего Вице-королевства был совершенно аморфным: слишком сильны были центробежные тенденции - в силу того, что все эти провинции были слабо связаны экономически.
Достичь чёткого юридического оформления государственности удалось только 9 июля 1816 года на конгрессе в городе Сан-Мигель-де-Тукуман на северо-западе страны - и то после долгих переговоров и дискуссий делегатов, представлявших провинции (преобладали же там делегаты от Буэнос-Айреса). 9 июля Тукуманский конгресс принял Декларацию независимости государства, официально названного Соединённые провинции Южной Америки, но более известного как Соединённые провинции Рио-де-ла-Платы. Надо отметить, что Декларация написана была на двух языках: испанском и кечуа. Что ещё интересно: первым новое государство признало в 1818 году... Королевство Гавайи; Испания же признала Аргентину только в 1857-м.
Историческое здание «Тукуманский дом» (Casa de Tucuman, или Casa de la Independencia), в котором в 1816 году заседал и принял судьбоносное решение Конгресс, было почти полностью разрушено в 1903 году, но в 1941 году его, как национальную святыню, восстановили - ныне в этом доме располагается музей.
Новое государство изначально претендовало на всю территорию испанского Вице-королевства Рио-де-ла-Плата, куда помимо современной Аргентины (кроме Патагонии - она была завоёвана и освоена лишь в середине XIX века) входили ещё Уругвай, Парагвай и Верхнее Перу (ныне - Боливия). Но несмотря на все усилия, удержать земли не удалось. Собственно, уже в 1816 году в Соединённые провинции отказывались войти Уругвай и провинции, расположенные в бассейнах рек Парана и Уругвай (регион Энтре-Риос, в переводе: Междуречье - так называется и одна из провинций). Из-за Уругвая воевали Аргентина и Бразилия; зайдя в тупик, они были вынуждены признать независимость Уругвая как буферного государства между ними.
Бывшие испанские владения, обретя независимость, не смогли тогда прийти к созданию какого-то единого государства именно по той причине, что отсутствовали прочные экономические связи между их областями. Местные помещичьи и торгово-буржуазные элиты были скорее «завязаны» на торговлю с Европой и тяготились «опекой» своих столиц (центральных властей). Отсюда и происходил сепаратизм. Крупные государства вроде Великой Колумбии Симона Боливара быстро распались, да и внутри их «осколков» пошла борьба центра со штатами (или провинциями).
Это хорошо видно на примере Аргентины. Относительно недолгая, но весьма бурная история этой страны воплотилась, материализовалась, зафиксировалась в её нынешнем государственном устройстве, в её традициях и политических реалиях.
XIX столетие прошло под знаком противоборства - вылившегося в череду гражданских войн - между сторонниками сильной власти Центра (унитариями) и максимальной автономии провинций (федералистами). Победили в конечном итоге первые - крупные помещики и буржуазия Буэнос-Айреса, которая претендовала на главенство во всей стране для реализации своих экономических интересов. Однако компромисс в интересах местных элит всё равно оказался необходимым: им и стало сохранение федеративного государственного устройства Аргентинской Республики.
Более-менее единство республики установилось в президентство унитария Бартоломе Митре (1821-1906, глава государства в 1862-68 годах). Этот деятель - грек по происхождению (исходная фамилия Митропулос) - прославился, с одной стороны, жестокими карательными экспедициями против индейцев и пастухов-гаучо, составлявших основную массу партии федералистов, а также развязыванием Парагвайской войны 1864-70 годов, но с другой стороны, тем, что Митре перевёл с итальянского на испанский язык «Божественную комедию» Данте Алигьери.
Конец XIX - начало XX столетия стали для Аргентины «золотым веком»: рост национального богатства благодаря ускоренному развитию сельского хозяйства (природные условия страны позволяют ей производить мясо наивысшего качества с наименьшими издержками) привлёк в Аргентину массы иммигрантов из Европы. С 1869 по 1914 год население страны выросло четырёхкратно: с почти 2 до 8 млн. чел. Этими миграционными процессами была предопределена этническая расстановка сил в Аргентине: она - одна из наиболее «белых» (после Уругвая) наций Латинской Америки: в ней европеоиды составляют 85 % населения, а метисы - всего 12 %.
Считается, в частности, что до трети аргентинцев имеют итальянские корни (как, например, у Диего Марадоны и Хорхе Бергольо - папы Франциска I). Говорят, в Буэнос-Айресе больше пиццерий, чем в самом Риме! Однако во многом благодаря преобладающему белому цвету кожи населения и достаточно тесным родственным связям со Старым Светом в Аргентине традиционно очень сильны прозападные и проамериканские настроения и, напротив, достаточно слабо проявляется тяготение к латиноамериканскому единству («боливарианизм»). Про аргентинцев сказывают, что им свойственно высокомерное отношение к их соседям: к индейско-метисным нациям Южной Америки - к парагвайцам, боливийцам, перуанцам, эквадорцам и др.
Это - немаловажное обстоятельство, во многом объясняющее и политические процессы в стране. Хотя, разумеется, и «европейскость» аргентинцев, которой они частенько кичатся, не может не носить провинциального налёта. Примечательно, что, скажем, аргентинский диалект испанского заметно отличается от литературного испанского языка - не только лексически (обилие заимствований из гуарани, кечуа, итальянского и французского языков), но даже фонетически и грамматически.
В последние десятилетия идут иные миграционные процессы: после Второй мировой войны почти прекратился поток иммигрантов из Европы, зато в страну начали прибывать мигранты из соседних государств: политические беженцы из Чили времён Пиночета, экономические мигранты из бедных Парагвая и Боливии.
Интенсивная миграция происходила на протяжении всей её истории и внутри страны: движение народа из глубинки в столичный регион и к городам побережья. В стране с площадью в 2,8 млн. км2 население размещено крайне неравномерно: треть его проживает в Большом Буэнос-Айресе, где сконцентрировано и до половины национальной промышленности. Регион Пампа, по своим природным условиям наиболее благоприятный для хозяйственной деятельности, занимает ¼ территории Аргентины, но здесь проживает 3/5 её населения и он даёт 4/5 сельхозпродукции.
Это миграционное движение в столицу - очевидно, усиливающееся в периоды частых кризисов - порождает социальные проблемы: в Буэнос-Айресе разрастаются «вижьи» - аналоги бразильских фавелл, живущие своей жизнью и являющиеся рассадником всяческих социальных язв. Думается, нельзя сбрасывать со счетов и такое обстоятельство: в Сенате каждая провинция представлена тремя сенаторами, так что малолюдные провинции холодной Патагонии и тропического севера имеют то же представительство и тот же политический вес, что и миллионные провинции Пампы и средней части Аргентины. Наверняка это создаёт некоторое напряжение между столицей, где силён прозападный и более ориентированный на правые силы «средний класс», и периферией, откуда, кстати, и вышел политически клан Киршнер.
«Золотой век» для Аргентины закончился Великой депрессией 1929-33 годов, после которой началась чехарда военных переворотов. Период 1930-43 годов, характеризовавшийся политической нестабильностью, ущемлением демократии и безудержной коррупцией, вошёл в историю страны как «бесславное десятилетие».
Попыткой вернуть былое процветание стало первое правление Хуана Доминго Перона (1946-55), который сделал ставку на индустриализацию, неплохо шедшую, впрочем, уже в «бесславное десятилетие». В рамках политики достижения большей независимости Аргентины он национализировал, отобрав у иностранного капитала, железные дороги, ряд электростанций и промышленных компаний. Лавируя между интересами буржуазии и народных масс, диктатор сделал немало в интересах последних, став кумиром т. н. «безрубашечников», то бишь бедноты, голытьбы. При Пероне Аргентина, между прочим, занимала первое место в мире по потреблению мяса на душу населения. О Пероне положительно высказывался юный Че Гевара.
Но господствующий класс страны, воспользовавшись социальным кризисом и при поддержке США, сверг правителя. В какой-то мере можно провести параллель между теми событиями и годичной давности поражением перонистки Кристины де Киршнер, которую, к слову, очень любят сравнивать с блистательной Евой Перон.
Перонизм - неоднозначное, противоречивое политическое течение, искавшее некий «третий путь», альтернативный и капитализму, и коммунизму, - потерпев историческую неудачу, но оставшись яркой страницей в памяти простого народа, закономерным образом распался на левый перонизм, олицетворяемый в наши дни семьёй Киршнер, и правый перонизм, скатившийся к крайнему либерализму в лице бывшего президента Карлоса Менéма, автора лопнувшего «экономического чуда».
Либерализм 90-х был обусловлен не только внешним влиянием - тогдашним общемировым неолиберальным мейнстримом. Его опробовали как «лекарство» для врачевания острейшего финансово-экономического кризиса, в котором Аргентина оказалась в результате крушения военного режима 1976-83 годов. Достаточно сказать, что всего за десятилетие в стране из-за чудовищной инфляции пришлось трижды проводить денежные реформы. Сначала в 1983 году т. н. «законное песо» (peso ley), введённое в 1970 году, обменяли на песо по обменному курсу 10000:1. 15 июня 1985 года свет увидела новая валюта - аустраль (с обменом 1000:1). Однако и аустраль обесценивался катастрофически, породив, помимо прочего, такое весьма интересное явление, как местные денежные суррогаты - эти «бумажки» выпускала, в частности, та самая провинция Тукуман. И, наконец, 1 января 1992 года появилось новое песо (курс обмена был установлен как 10000:1), циркулирующее и поныне.
Военная хунта 1976-83 годов является одной из самых мрачных, тягостных страниц в истории Аргентины. Её жертвами стали тысячи граждан и проживавших в стране политэмигрантов. Преступления хунты получили должную юридическую оценку - и этот процесс продолжается. 3 июня с. г. аргентинский суд вынес решение о том, что операция «Кондор», которая проводилась при участии спецслужб США шестью южноамериканскими диктатурами с целью физического устранения их политических противников, является международным преступным деянием. По указанному делу к 20-ти годам тюрьмы приговорён 88-летний генерал Рейнальдо Биньоне, правивший Аргентиной в 1982-83 годах. Возможно, возмездие наступило слишком поздно, обрушившись на престарелых людей, - но это судебное решение, равно как и дела в отношении доживающих свой век нацистов, говорит о том, что преступления против человечности не имеют срока давности и рано или поздно виновные в них понесут наказание. Причём аргентинских преступников не спасла даже смена власти в стране на правых, возможно, и желавших бы их выгородить.
В 1982 году аргентинская хунта, столкнувшись с экономическими проблемами и усилением социального напряжения, решилась на военную авантюру: отбить у Англии Фолклендские острова, захваченные англичанами в 1833 году. Показалось - на основании некоторых её высказываний, - что Маргарет Тэтчер не готова воевать из-за расположенной где-то на краю света колонии. В этом аргентинские генералы жестоко ошиблись: военный ответ Великобритании оказался быстрым и мощным. Аргентина, несмотря на героизм её пилотов, смело атаковавших британские корабли с малых высот, а также умело применявших французские противокорабельные ракеты «Экзосет», потерпела сокрушительное поражение. И этот военный разгром только лишь ускорил падение хунты. А далее последовали экономический кризис; правление президента Рауля Альфонсина, пытавшегося внедрить западную социал-демократическую модель, но провалившего свои реформы и вынужденного под давлением протестов уйти в 1989 году в отставку; либеральные реформы 90-х, их крах в начале 2000-х и экономическое возрождение страны при Киршнерах. Теперь история обернулась по очередному кругу: обратно к правым, к неолиберализму...
Оценивая результаты прошлого, левоцентристского правительства и отвечая на вопли правых про «очередной провал социализма», нужно подчеркнуть, что политика Нестора и Кристины Киршнеров, будучи, безусловно, прогрессивной, отнюдь не была политикой социалистической. Так что их неудача - это вовсе не «провал социализма». Как правильно высказалась недавно в интервью шведской коммунистической газете «Proletären» Алейда Гевара (дочь Эрнесто Че Гевары): «Те две страны, где действительно есть регресс [Бразилия и Аргентина, где к власти вернулись правые, - К. Д.], никогда и не были социалистическими и не объявляли, что пойдут против социализма. Нестор (Néstor Kirchner) и Кристина Киршнер (Cristina Kirchner) никогда не были социалистами. Они аргентинские националисты - перонисты. Партия Трудящихся с Дилмой и Лулой в Бразилии - тоже не социалистическая партия. Там есть и левоцентристы, и правые. Партия Трудящихся - как плавильный котёл для множества мнений, она никогда не была социалистической, хотя и работала на благо народа» [Маркус Йонссон. Дочь революции: беседа с Алейдой Геварой. - в переводе на inosmi.ru, 08.12.2016].
Результаты экономической политики Маурисио Макри были для нас вполне предсказуемы: режим «жёсткой экономии», увольнение ок. 200 тыс. работников из государственного («бюджетники») и частного секторов, чудовищный рост тарифов (на электричество - на все 700 %!). Инфляция этой весной достигла максимальных значений за последние 14 лет. Всё больше людей - даже молодых, полных сил - вынуждены ходить в благотворительные столовые. Правда, сам М. Макри, как это принято у высокого начальства, во всём винит своих предшественников - левых.
Осенью власть отрапортовала о некотором снижении безработицы - до 8,5 % - в результате «оживления экономической активности». Но ВВП продолжает падать - в нынешнем году ожидается его снижение на 2 %. И если в декабре 2016 года за чертой бедности проживали 29 % населения, то сейчас - уже 32 %. Заметим ещё, что после прихода к власти Макри «реорганизовал» статистическое ведомство страны.
А на днях в отставку вынужден был уйти министр финансов Аргентины.
В республике обостряется политическая, классовая борьба. Не прекращаются многотысячные акции протеста против либеральных реформ нового правительства. Кристина Киршнер формирует «большой национальный фронт сторонников», ставя цель на очередных выборах в 2019 году вернуть себе президентство.
Политическая борьба разворачивается и на судебном фронте. К. Киршнер и группе бывших членов её правительства предъявлены обвинения в «преступном сговоре и недобросовестном выполнении своих обязанностей» в пору нахождения Киршнер у власти. Попросту говоря, её обвиняют в коррупции. Наложен арест на имущество обвиняемых. Сама Киршнер называет всё это политической расправой.
Но в пику этому открыто судебное дело уже против действующего президента и его чиновников, совершивших сомнительную инвестиционную сделку с Катаром.
В августе протестующие забросали камнями автомобиль Маурисио Макри, когда тот ехал с выступления в городе Мар-дель-Плата. Люди протестовали таким радикальным способом не только против роста коммунальных тарифов, но и против высказываний главы государства о периоде диктатуры. Всё повторилось на днях, только в провинции Неукен: 10 человек забросали автомобиль президента камнями, разбив два стекла. Сообщается, что двое нападавших задержаны полицией.
22 декабря беспорядки произошли в северном городе Хухуй (его с советских времён принято именовать по-русски «Жужуй», избегая неблагозвучное для нашего уха оригинальное испанское название Jujuy). Столкновения между демонстрантами и полицией развернулись у здания суда, где разбирается дело о «подстрекательстве к беспорядкам» активистки радикального движения «Тупак Амару» Милагро Салы.
В ходе потасовки пострадали трое стражей порядка и девять манифестантов, включая депутата от киршнеровского «Фронта за победу». Заметим, что в декабре с. г. Межамериканская комиссия по правам человека призвала аргентинские власти освободить Милагру Салу, а в октябре рабочая группа ООН по произвольным задержаниям также назвала решение о предварительном заключении её предвзятым.
В такой раскалённой обстановке Аргентина вступает в третье столетие своей государственности. Можно ожидать, что в 2017 году вообще обострится классовая борьба во всей Латинской Америке: и в тех странах, где правящие левые с трудом держат натиск правых, и в тех, где, наоборот, вернувшиеся к «рулю» правые успели уже дискредитировать себя и столкнулись с нарастающими народными протестами.
Интересно, как повлияет на процессы в Латинской Америке избрание Трампа? С одной стороны, это знаменует «правый поворот» в мире (а бизнесмен Макри - это прямо-таки «аргентинская версия Трампа»), но с другой стороны, крах Обамы - Х. Клинтон - это и очевидный крах всех их латиноамериканских друзей-«клиентов»...
