Вернуться на главную страницу
Мова нанова (заметки о лингвистической основе понятия теоретической нации). Часть I
Прошло совсем немного времени с тех пор, как к востоку от Буга вспомнили о категории теоретической нации. Правда очень часто во время этого вспоминания, оказывалось, что выдвигается на первый план не то самое понятие, а националистические предрассудки о содержании категории «нация» и идеалистические предрассудки о содержании категории «теория». Но это уже выбор каждого, и те, кто добросовестно хотел разобраться в главных чертах понятия теоретической нации, всё-таки это сделали. Те же, кто хотел по любому поводу противопоставить себя националистам или отождествить себя с ними, тоже сделали это - ведь глупо покушаться на их право слышать то, что хочется, а не то, что говориться.
В настоящем очерке хотелось бы затронуть один весьма малоприятный, но мощный источник объективности понятия теоретической нации - языковую обособленность.
Доказывать сегодня то, что коммунизм возможен только как результат мировых усилий, глупо со всех сторон. Сейчас критическая важность некоторых уникальных элементов технологической цепочки мировой производительной системы очевидна. Например, не так давно гидрометеорологические проблемы в регионе сосредоточения соответствующих заводов привели к резкому изменению конъюнктуры на рынке жёстких магнитных дисков. Во всемирном масштабе развивают свою деятельность транснациональные корпорации и их политические агенты. Преодоление их влияния и даже первые усилия по его реальному сокращению вряд ли могут быть по географическому охвату уже, чем область действия самих ТНК. Однако на пути этого стоит такой барьер как национальная изолированность, которая совсем не тождественна политической изолированности, хотя это якобы опровергается Латинской Америкой и арабскими странами.
Казалось бы, для различных правовых условий действия массовых движений и для различных обстоятельств политической конъюнктуры естественна организационная обособленность. Ведь когда речь идёт о решительных и массовых действиях, то глупо отрицать необходимость концентрации разрушительных сил на национальном уровне. Поэтому когда речь идёт о решимости масс, то никакой близкой и средней актуальности понятие теоретической нации не несёт и нести не может. Но как быть с такой ситуацией, когда нет ни решительных, ни массовых действий? Как быть с таким состоянием освободительного сообщества, когда его большинство не только не помнит массового движения, но даже слабо представляет, что это такое? Казалось бы, в таких условиях никаких непреодолимых условий для ограниченности сознания и деятельности за национальными рамками нет. В реальности же оказывается, что национальная ограниченность самым похабным образом выползла именно в эпоху спада массового движения, т.е. именно тогда, когда Ленин рекомендовал заниматься универсальной (общезначимой) теорией.
Притом оказывалось, что выползающая в эпоху спада национальная ограниченность настолько полновластна, что о ней даже не задумываются по причине того, что заставляющие понять или хотя бы заметить (не чисто умозрительно) саму проблему международные сношения, поддерживаются в полудохлом виде. Когда в конце 1990-х в Польшу впервые приехала представительная делегация немецких сторонников практического материализма, способных по существу своей темы что-то связно сказать по-польски, то на них смотрели как на инопланетный десант. Сами же представители польского политического коммунизма были уверены до того, что в теории они решают едва ли не всемирные проблемы. Кстати, это совсем не исключительно польская черта, и нет необходимости водить пальцем по карте, чтобы найти как более, так и менее выраженные проявления подобной же слепоты, не видящей даже второй половины международного геодезического знака на границе.
По сравнению с массовым распространением подобной слепоты куда более интересно то, что далеко не все её носители готовы хотя бы «наедине с самим собой» ясно признать господство национальной ограниченности даже в сфере теории, где для этого, казалось бы на порядки меньше предпосылок, чем в массовом политическом действии. И именно полновластный расцвет этой ограниченности заставил вытащить из архивов категорию «теоретическая нация», исторически приспособленную для отражения имеющих место кричащих противоречий.
Одно из наиболее сильных проявлений национальной ограниченности как в теории так и в практике - это её непризнание.
Так сложилась мировая революционная история, что значение мировых языков теоретического мышления и языков накопления революционного опыта получили к настоящему времени три языка - литературные нормы Германии, России и Испании. Отряды исторического субъекта, не приобщённые к названным языкам, вынуждены создавать часть необходимых предпосылок своего революционного мышления путём составления переводов. Это относится даже к таким большим нациям имеющим давнюю околофилософскую традицию, как Китай и Индия.
Представители социальной революции внутри «укомплектованных революционным опытом» языковых конгломератов тоже имеют свои соблазны. Например, «не замечать» присутствия друг друга. Много ли представителей практического материализма в Германии хорошо знакомо с латиноамериканской и советской революционной литературой? А многие ли представители России, желающие содействовать социальной революции, вообще догадываются о том, что существует обширная немецкая и латиноамериканская революционная литература, решающая именно их (а совсем не «свои» и не «инопланетные») животрепещущие вопросы? И это не говоря о доведённом до возможности чтения знании немецких и кастильских языковых норм...
До известной границы можно даже в Германии считаться за представителя коммунизма и проявлять безразличие к российскому и латиноамериканскому революционному опыту. Одних можно «очень революционно» назвать нацией предателей (и спорить с этим бессмысленно), других можно обоснованно обвинить в малой пролетаризации и господстве мелкобуржуазных интересов в массовых движениях. В России тоже можно смело игнорировать «каких-то там» «латиносов» и «немчуру»[1]. Причины для этого должен выдумать сам восточный читатель, ибо сделать это явно не сложно. Точно так же в Латинской Америке можно вспомнить универсальное словечко «гипертеоретизм» и добавить при надобности «начётничество», чтобы избавить себя от необходимости изучать столь отличающиеся языки тех наций, которые сейчас выглядят «полузаморожнными», как по-товарищески выразил своё мнение на немецком один прибывший в Берлин представитель Чили после того, как его ознакомили с немецкой организационной действительностью.
Приведя эти факты, в которых дальние и ближние соседи могут узнать себя, я меньше всего хотел бы, чтобы читатель думал, что в Польше дело обстоит не так. Замысел состоял в том, чтобы показать картину, явно никак не подходящую к задачам борьбы за общество свободного развития каждого и всех, под видом которой эту картину нередко рисуют.
Дело в том, что для ясного понимания плотного господства национальной ограниченности нужно иметь её в хотя бы минимально преодолённом виде. Например для поляка полезно просмотреть не только бюллетени местных националистов, но и немецких, российских, украинских и белорусских. После этого все патриоты будут выглядеть примерно одинаково. Минимально отличаться друг от друга и от «обычных» патриотов будут лишь оставшиеся ещё местами патриоты народно-демократического толка. Однако всё же это тоже патриоты, то есть люди, органически враждебные любому международному действию, включая сюда действия освободительные. А чтобы не быть патриотом, нужно хотя бы минимально представлять положение дел вовне. Для этого можно для начала «завести и не прогонять» (как это очень удачно назвал один мой знакомый) «внутреннего немца». Пускай этот «внутренний немец» высказывает «свои» соображения по каждому ответственному вопросу. И пусть даже эти соображения не будут приниматься, их стоит сравнивать со своей позицией, и за счёт этого правильнее определять свою подлинную, а не мнимую точку заинтересованности. Ведь Маркс не зря писал, что этикетка системы идей нередко обманывает не только покупателя, но и самого продавца. Поэтому, не создавая для себя специальных литературных (как минимум) связей вовне страны, можно очень легко оказаться по своему способу действий националистом под громкие крики об всемирной универсальности и освобождении, даже не подозревая о своих подлинных взглядах.
Вернёмся к одному свидетельству с востока, которое настолько удачно и международно, что его даже захотели использовать в художественной зарисовке в отношении действительности совсем другой страны. Вот это свидетельство:
"██████ рух зараз дійсно перебуває не в найкращому стані. Але це не є ██████ специфіка. На мій погляд, весь рух зараз перебуває не в найкращому стані. Звичайно, що за цей печальний стан світового руху найбільшу відповідальність несуть ██████ товариші. Але ж вони про це навіть не здогадуються. Оскільки ті, хто довів рух до цього стану, зараз до руху не належать. А ті, хто до нього формально належить, просто не розуміють, що вони повторюють ті ж помилки, які привели до зради, оскільки вони є в основному ██████ патріотами, а не комуністами. А ██████ патріотизм це все рівно патріотизм, тобто протилежність марксизму, який є в першу чергу пролетарським інтернаціоналізмом"[2].
С позволения читателя, хотелось бы потренироваться в «заполнении бланков».
"Польський рух зараз дійсно перебуває не в найкращому стані. Але це не є польська специфіка. На мій погляд, весь рух зараз перебуває не в найкращому стані. Звичайно, що за цей печальний стан світового руху найбільшу відповідальність несуть ██████ товариші. Але ж вони про це навіть не здогадуються. Оскільки ті, хто довів рух до цього стану, зараз до руху не належать. А ті, хто до нього формально належить, просто не розуміють, що вони повторюють ті ж помилки, які привели до зради, оскільки вони є в основному ПНР патріотами, а не комуністами. А ПНР-патріотизм це все рівно патріотизм, тобто протилежність марксизму, який є в першу чергу пролетарським інтернаціоналізмом".
"Німецький рух зараз дійсно перебуває не в найкращому стані. Але це не є німецька специфіка. На мій погляд, весь рух зараз перебуває не в найкращому стані. Звичайно, що за цей печальний стан світового руху найбільшу відповідальність несуть ██████ товариші. Але ж вони про це навіть не здогадуються. Оскільки ті, хто довів рух до цього стану, зараз до руху не належать. А ті, хто до нього формально належить, просто не розуміють, що вони повторюють ті ж помилки, які привели до зради, оскільки вони є в основному НДР патріотами, а не комуністами. А НДР-патріотизм це все рівно патріотизм, тобто протилежність марксизму, який є в першу чергу пролетарським інтернаціоналізмом".
"Литовський рух зараз дійсно перебуває не в найкращому стані. Але це не є литовська специфіка. На мій погляд, весь рух зараз перебуває не в найкращому стані. Звичайно, що за цей печальний стан світового руху найбільшу відповідальність несуть ██████ товариші. Але ж вони про це навіть не здогадуються. Оскільки ті, хто довів рух до цього стану, зараз до руху не належать. А ті, хто до нього формально належить, просто не розуміють, що вони повторюють ті ж помилки, які привели до зради, оскільки вони є в основному LTSR[3] патріотами, а не комуністами. А LTSR-патріотизм це все рівно патріотизм, тобто протилежність марксизму, який є в першу чергу пролетарським інтернаціоналізмом".
Полагаю, дальше читатель сможет уже сам заполнить обвинительное заключение в отношении любой страны, где жёстко господствует национальная ограниченность в теории и практике освободительного процесса, который превращается от этого в процесс якобы освободительный.
Собственно относительно последовательно отрицать национальную ограниченность могут позволить себе представители уютных[4] центров российского, немецкого и латиноамериканского языковых конгломератов. В их областях столкновения с «иными» не происходит, и языковой вопрос вообще не кажется актуальным, потому что нередко любой приехавший «иной» чаще всего немедленно и под угрозой обнаружения патриотизма будет принуждён к «даче показаний» на господствующем в данной местности «естественном языке теоретического мышления»[5].
По первым неутешительным результатам забужского вспоминания категории «теоретическая нация» можно составить некоторую картину тех, кто либо не понял саму категорию, либо не понял её абсолютные и относительные границы. Не хотелось бы рассматривать тут исходные идеологические предзаданности, ибо повлиять на них рационально невозможно. Рациональный отклик был либо в случае смелого мышления «с чистого листа», либо в том случае, если воспринимающий категорию «теоретическая нация» имел некоторый опыт. На нём стоит остановиться подробно, ибо при своей заурядности такой опыт нельзя назвать типичным для тех, кто как-то пытается содействовать процессу общественного освобождения от частной собственности.
Чтобы совсем правильно воспринять категорию «теоретическая нация», она должна возникнуть из практики. Из практики, замкнутой национальными рамками, такая категория никогда не появится. Если вспоминать положение Гегеля, часто цитировавшееся Валерием Босенко, то ненарушенное не есть граница. Без выхода за национальные границы спрашивать действительность о теоретической нации нельзя. Уже в гегелевском варианте теоретическая нация как категория была связана с осмыслением всемирного процесса. Поэтому нетрудно догадаться, что те, кто не достиг уровня постановки вопросов у Гегеля, проблемы за данным термином не увидят. Это и будет всего лишь термин, а не понятие, не категория. Между тем, понятие всемирности у Гегеля понимается совсем не по Валлерстайну. Всемирный процесс минимально проявляется не в конкретизации неких предварительно непонятно где и откуда имеющихся мировых условий на национально-ограниченные сообщества (как официально считалось в Народной Польше), а во взаимоотношениях этих сообществ. Иными словами, чтобы понять категорию «теоретическая нация», неплохо иметь опыт изучения языка другого народа, опыт хотя бы поверхностной инвентаризации его революционного наследия и опыт влияния на его освободительные сообщества со стороны укрепления линии практического материализма. Но увы, даже оценка трудоёмкости подобного опыта всё ещё немыслима для большинства тех, кто хочет освобождать мир от общественного разделения труда.
Попробуем вульгаризировать понятие о минимальном международном опыте, надёжно блокирующем патриотизм: кто не написал пробуждающей мысль книги на чужом языке, тот вряд ли сможет глубоко понять, что такое теоретическая нация. Альтернативой может быть только мужественная сократовско-ленинская открытость миру, она же - рациональная непредвзятость к чётко зафиксированным фактам как приверженность позиции исторического субъекта, способного действовать только на основании истины, а не иллюзий. Однако не будем подробно останавливаться на чисто умозрительном постижении вопроса, ибо оно, хотя и не подведёт в целом, но может очень сильно подводить в мелочах и частностях.
В плане международного сотрудничества современной Польше, скорее всего, повезло. В значительной степени благодаря Мареку Яну Семеку плодотворное польско-немецкое теоретическое сотрудничество развивается по самым разным направлениям. Это касается не только его сферы деятельности, но и уныло-академических контактов, а также политического коммунизма, где некоторые усилия в этом направлении без особого успеха прилагал Збигнев Виктор из Силезии. Польско-немецкое теоретическое сотрудничество отмечено двумя эпизодами, которые вряд ли возможны при менее тесном общении. Первый эпизод - это многочисленные выступления Семека в обеих Германиях, в некоторых из которых он в почти ультимативной форме заклеймил позитивистский уклон и противопоставил ему выводы из истории немецкой же диалектической мысли. Второй эпизод касается политического совещания в конце 1990-х годов, когда немецкие представители на вопрос о выходе из теоретического тупика в достаточно жёсткой форме напомнили, что Марек Семек поляк, что он не отказался от материалистической диалектики до сих пор и что Семек жив, а ещё, что Польша не имеет препятствий для того, чтобы функционировать как теоретическая нация. Не могу сказать, что, например, чешско-немецкие теоретические сношения имеют близкий уровень, но твёрдо знаю, что со времён Маркса немецко-французская взаимная отстранённость лишь выросла.
Польша также является удобной «смотровой площадкой» по той причине, что она не так давно в очередной раз перешла из российскоязычного в немецкоязычный конгломерат теоретического мышления и революционного опыта. Связано это было вовсе не с шовинизмом, а с тем, что с российской стороны поступать ничего интересного и «побуждающего к развитию» (по словам Маркса[6]) не стало. И хотя польско-немецкие контакты и достигли необычной доверительности, по чисто языковым причинам забывать при этом, что речь идёт всё-таки о взаимном доверии теоретического мышления разных наций, обычно не получалось. Хотя бы потому, что работы Семека, адаптированные для быстрого перевода на немецкий, не очень хорошо читаются на польском[7]. Речь идёт о разных нациях не в последнюю очередь потому, что переводческие усилия занимают собой весьма и весьма заметные силы теоретически мыслящих сообществ не только Польши, но и Германии, Бельгии, Греции и Болгарии. О переводческих усилиях и прямо выводящейся из их соразмерности с общим уровнем культуры и масштабом работы категории теоретической нации может не задумываться только тот, кто либо псевдотеоретически живёт на подножном корме проплаченых английских переводов, либо вообще никогда не получал из-за границы нечто, двигающее мысль и дело вперёд. По лени или по патриотическим мотивам.
Общественная практика, делающая два, три ... пять языков доступными на достаточном для написания неформальных сообщений уровне всё ещё является в нашем мире скорее исключением, чем правилом. И потому появление некоторой общезначимой идеи, неизбежно изначально связанной с одним из языков, не может принести эффект по простому наличию условия для её восприятия, но нуждается также в переводе на язык той страны, где восприятие этой идеи подготовлено развитием материальных условий. Отрицание значимости и необходимости этой переводческой работы - это идеализм, т.е. в этом конкретном случае попытка иметь мышление без языка.
Помимо проблемы необходимости переводческих усилий существует также отдельная проблема их направления, которая тоже в сжатом виде выражается в понятии «теоретическая нация». Проблема направления переводческих усилий тесно связана с проблемой оценки судьбы различных обособленных сообществ. Само по себе обособление наций и народностей не является в настоящее время управляемым, его предпосылки формируются как равнодействующая частных интересов, указывающая направление наименьшего интегрального сопротивления. Конечно, обособление некоторых наций есть результат действия капитала, но нужно помнить и то, что общество ещё не поставило сам капитал под свой контроль. Всё то, что верно для обособления в нашем контексте, верно и для ассимиляции. Нации объективно разные и признание их разности требует признания их тождества в виде наличия некоей единой шкалы. То, что наличие единой шкалы развития наций некоторые сводят к единой шкале параметров черепа - это лишь проблема тех, кто избыточно надолго остановил своё внимание на гитлеризме. Например, Ленин спокойно соизмерял различные нации по развитию промышленной деятельности. Энгельс тоже. Можем ли мы после этого, опираясь на знания промышленности, отрицать необходимость соизмерения теоретических предпосылок у отрядов исторического субъекта в теле разных наций? Ведь общественное бытие разных наций, поскольку оно объективно обособлено, определяет особенности общественного сознания данного отряда исторического субъекта, поскольку он объективно больше или меньше замкнут в национальных рамках.
Не думаю, что человека, знакомого с диалектическим мышлением и пытающегося диалектически мыслить, можно сильно удивить тем, что именно про тех, кто отказывается соизмерять теоретические возможности разных наций, ходят поговорки вроде «интернационализм до первого встреченного украинца» (вариант: немца, литовца, белоруса).
В реальности отказ различать условия теоретического мышления в теле разных наций, поскольку эти тела объективно обособлены, нередко сопровождается скрытым, но при удобном случае выпирающим, признанием господства «своей» теории. Ибо не обязательно видеть, но легко вообразить «праздник интернационализма», случившийся когда приехавший в Варшаву белорус пытался объясняться на белорусском, а литовка на литовском. Присутствовавший немец, несколько шокированный увиденным, решил «забыть» во время своего выступления о том, что хорошо владеет польским и произнёс речь на немецком. Несмотря на то, что возможность синхронного перевода с названных языков была на той конференции совсем не абстрактной, вокруг несчастных гостей Варшавы тут же возникло акустическое «облако тегов»: «двухсотлетняя польская теория», «Дембовский», «Семек», «Варыньский», «Люсембург» и даже «Мицкевич», «Прус», «Ивашкевич».
Когда-то в студенческие годы во время обычных студенческих запоев мне случилось вместо традиционных вакхических занятий, вырабатывая правильное белорусское произношение, вслух читать Коласа своим вдрызг пьяным и ничего не понимающим соседям. Это не только спасло мою печень, но и принесло незабываемое впечатление, когда во время очередной «проработки» белоруса в кулуарах одной «социалистической» конференции я отважился установить тишину, а потом просто подойти и сказать: «Размаўляй са мной па-беларуску». Уважение, завоёванное простым и последовательно проведённым признанием другого равным тебе[8] - это одна из наиболее драгоценных наград в нашем обществе господства и подчинения. Но этого никогда не понять не только «польским интернационалистам», но также и тем «российским интернационалистам», которые являются интернационалистами до первого встреченного удмурта, чуваша, мари, бурята, татарина или украинца.
Вопрос ассимиляции или способности народов к относительно обособленной жизни - это один вопрос. Он складывается из оценки длительности ассимилирующего капиталистического существования и оценки возможностей организации промышленного нетоварного хозяйства в экономическом теле народности. Совсем другой вопрос касается того, должны ли мы приветствовать ассимиляторские или националистические тенденции. Безусловно верно лишь то, что эти тенденции следует учитывать и использовать в борьбе против частной собственности. Но если, скажем, мы признаём, что народ X неизбежно в обозримое время будет ассимилирован и что его относительное обособление невозможно никак использовать против частной собственности, то это не означает, что нужно выступать с апологией и поддержкой этой ассимиляции, ибо это будет переход на позиции ассимилирующих господ (нередко иной народности), который будет ничем не более удачным чем у «легальных марксистов» в романовской монархии. Решение создавать сообщества практического материализма в теле народности или нации под условием объективной обособленности этого театра классовой борьбы тоже нужно обосновывать не менее аккуратно и дотошно чем согласие с «ассимиляционной гипотезой». Ибо хотя ассимиляционные тенденции прогрессивны в смысле подрыва всякой местной ограниченности, в нынешних политических условиях культура демократизма и всемирного движения исторического субъекта не может выступать отдельно, а всегда является развитием лучших международных влияний в рамках данной ограниченной общности. Но если в данную историческую эпоху некоторый отряд исторического субъекта демонстрирует недоступные для ближних и дальних соседей успехи, то нет ничего страшного в том, что ассимиляционные тенденции блокируются субъективно и объективно. Главное, чтобы у менее удачливых соседей они не блокировались. Однако в центре Европы нет вообще никаких успешных отрядов исторического субъекта, и сколь-либо уверенно увязать развитие исторического субъекта в каждой стране с тенденциями к ассимиляции и обособлению невозможно. Исторически обе тенденции воспроизводятся лишь в меру их направленности на максимизацию прибылей, причём цели тут задают всё больше транснациональные корпорации. Ясно лишь, что ассимиляция безусловно прогрессивна по общему направлению, тогда как тенденция к обособлению может быть прогрессивна в весьма редких специальных условиях. Однако при этом безусловно, что за всеми этими тенденциями нужно субъективно поддерживать (даже в случае прогрессивности обособления) не национальную культуру, а только образование и закрепление тех её элементов, которые могут получить международную значимость - элементов социалистической и демократической культуры данной нации, элементов её теоретического мышления. Причём элемент теоретического мышления в теле культуры любой нации один из немногих, заслуживающих безусловной поддержки, поскольку без него невозможна успешная практика исторического субъекта - нередко не только местного его отряда, но и соседних. И это не вспоминая того, что без теоретического мышления хоть где-нибудь успешная мировая практика невозможна принципиально.
В целом же практическая материалистическая оценка соотношения обособления и ассимиляции для каждой разбираемой народности и нации требует изобретать велосипед каждый раз снова, ибо иным способом невозможно добиться ведущего к истине конкретного историзма. Одно дело - иметь заведомые слабо рационализированные предпочтения или не владеть необходимым материалом по хозяйственному и теоретическому развитию народности или нации и совсем другое дело - не признавать самого вопроса. Первое - не вина, а беда. Второе же есть прямой путь к националистическим извращениям и переходу на позицию идеологических агентов частной собственности.
Наша эпоха позднего империализма заставляет почти все свои действия соотносить с «гонкой на выживание». Уделить незанятое время изучению чужого языка иногда без надежды прочесть шедевры, соизмеримые с уже известными тебе, это совсем не теоретический, а практический акт, значение которого будет без слов угадано всяким, кто попробовал хотя бы начать подобное. Поэтому «ценителям слога Мицкевича», высокомерно требующим от заезжих белорусов безусловной языковой ассимиляции, стоит противопоставить проявление действительного практического интернационализма, пускай даже и в теоретической форме. И если кто-то не захочет вспоминать как возможен практический интернационализм, то я вынужден буду напомнить польские ответы на немецкие вопросы, которые я слышал в кулуарах одной из конференций. Задающий польские вопросы был немцем, а отвечающим на немецком был поляк. Это было взаимное практическое признание другого равным себе и именно поэтому этот неспешный разговор врезался в мою память, хотя я уже почти ничего не помню из его содержания. Не зря Семек считал, что именно в разговоре между субъектами, в межсубъектности заложен первый шаг к обобществлению. И это верно в квадрате когда разговор идёт на разных языках. К сожалению, у меня нет никакой надежды услышать чего-то подобного польско-немецкому разговору на востоке, ибо даже в пьяном бреду невозможно предположить в качестве подобных языковых пар российский и украинский, российский и чувашский, российский и узбекский, да даже российский и белорусский.
Вопрос доведения общественного состояния до такого, которое требует, - и порождает, - двух-, трёх-, четырёх-язычие это вопрос достаточно отдалённого будущего. Несомненно, что история ещё отправит в Лету немало наций и народов, не успевших должным образом связать свою судьбу с социальной революцией. Это может быть верно не только в отношении эстонцев или латышей, но даже в отношении чехов, литовцев, а может быть, и поляков и украинцев. История всегда неожиданна, хотя несомненно, что где-то на миллионном рубеже по числу носителей находятся языки, которые никак не могут пригодиться в освободительном движении. Несомненно также и то, что при десятимиллионном ареале некий язык при современном среднемировом промышленном развитии уже имеет шансы оказаться полезным для освободительного процесса, ибо нередко и чуть менее многочисленная нация может стать теоретической. Впрочем эти рубежи можно считать оценочными, ибо их подтверждение и уточнение для каждого конкретного случая это дело бесстрашного анализа и бесстрастной практики.
[1] Вставлено взамен пометки «российские оскорбительные выражения» из словаря российского жаргона и проверено по употребимости на основании статистики поисковых систем - Пер.
[2] ██████ движение сейчас действительно находится не в лучшем положении. Но это не ██████ специфика. По моему мнению, всё движение сейчас находится не в лучшем положении. Конечно, за это печальное положение наибольшую ответственность несут ██████ товарищи. Но ведь они про это даже не догадываются. Поскольку те, кто довёл движение до этого состояния к движению сейчас как раз не относятся. А те, кто к нему формально относится просто не понимают, что они повторяют те же ошибки, который привели к предательству, поскольку что они в основном ██████ патриоты, а не коммунисты. А ██████ патриотизм это всё равно патриотизм, то есть противоположность марксизму, который в первую очередь пролетарский интернационализм. - Пер.
[3] Лит. Lietuvos Tarybų Socialistinė Respublika
[4] В оригинале дословно «диванных» - Пер.
[5] Это подлинные слова, которые с точностью до перевода были сообщены разным польским представителям, попадавшим в Берлин и Москву в конце 1990-х.
[6] «Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим вперёд других людей» Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 150151.
[7] Например очерк «Две модели межсубъектности».
[8] Об этом подробнее в упомянутом очерке о межсубъектности.
