Вернуться на главную страницу
Мысли о политической критике в Польше
Освещая проблему политической критики в Польше сложно конечно уйти от упоминания такого издания как «Политическая критика»[1]. Это упоминание есть некоторым каноническим фасадом всех материалов по этой проблеме. Но желающий узнать анатомию должен беспощадно вскрыть поверхностные покровы. Одна из наиболее влиятельных фигур этого условно демократического издания, Славомир Сераковский, как нам известно, подписал обращение в пользу более чем активных «евроинтеграторов» на Украине, где эти люди отождествлялись с украинским народом. Это очень избирательное понимание украинского народа, действия от лица которого Сераковский признал за теми, кто не составляет ни арифметического, ни политического, ни морального большинства. Да, Славомир Сераковский это не то что другой Сераковский, который Зыгмунт[2]. Теперешний не поедет в российскую столицу договариваться с продолжателями линии Чернышевского[3] «Za wolność waszą i naszą». Этот не станет писать в «Современник» и «Колокол», ему любы «The Guardian» и «Frankfurter Allgemeine Zeitung». Нет не возьмёт он в руки оружия, не выучит казахского и литовского языка, не будет водить дружбу со всякими «подозрительными украинцами» вроде Шевченко, да и не будет казнён по хотению Муравьёва-вешателя в Вильне на Лукишской площади. Мельчают времена и мельчают герои. Нет больше полководца революционных армий, слепого и непобедимого Жижки, его место заняли жидковатые Жижеки. Нет, они не Мюнцера трактуют, не беспокойтесь, занимает их некий Лакан, содержательность взглядов которого обратно пропорциональна непомерной трудности трактовки. Кто бы мог подумать, что мы окажемся в такой обстановке, что читая у Ювенала о «падении нравов», признаем правдоподобность примитивной античной моралистики. Ювенал конечно описал только внешнюю сторону и не мог знать ничего о контрреволюции и политическом уничтожении тенденции по первовосхождению товарности, но какое только старьё не вызовет из архивов наше время. Например томизм, превзойдённый вскоре после создания Дунсом Скоттом, а затем и Майстером Экхартом. Гданьские судостроительные заводы на грани издыхания, зато строятся новые костёлы. А как там дело с постулатами «Солидарности»? Давайте вспомним обещание доступного жилья, которое №19. Что? Обещание покрылось пылью? Нет, кажется не только обещание, но и разоблачение его ложности. Подробную статистику я нашёл в запылённом издании «Brzask» аж за 2009 в №10/ 205. Не интересно про доступное жильё? Может лучше про обещание обуздать безработицу? Тоже неинтересно? Ведь официальные лица сообщают, что возможность простого проезда в Париж и Лондон для поляков это большое благо. Но не большим ли благом была бы работа в самой Польше? А вопросами внутрипольского трудоустройства ни официальные лица ни официальные социалисты заниматься не собираются. Мы лучше про поддержку майданного собрания напишем в «The Guardian». Тайна Полишинеля: современному политическому критику в Польше знать польский не обязательно, для признания и финансирования хватит английского. Почему? Не зная будущего совсем нетолерантный ответ выпалил Константин Калиновский, правда говорил он про другой язык, но тоже иронизировал про то, что знать его не надо: «Дык нашто яе вучыць, тутэйшыю мову, бо яна не панская і паны яе амаль не разумеюць». Ах как высушивает современную слизь эта возможно недостоверная, но тем более меткая фраза из воспоминаний полуторавековой давности. Пошёл бы сейчас Калиновский по 256 статье за такие-то слова...
Ни одно падение не одновременно. Прежде чем кому-то будут предлагать 30 тысяч злотых, кто-то должен быть готовым их принять. Времена меняются, но гносеологическая позиция по прежнему в цене. Купить политический союз это мало кому интересно, купить растворение в своих мыслях - это всё так же заманчиво. Нет не правда, что прошлые революции не продавались. Продавались, ещё как, посмотрите на масштабы концессий в СССР в период НЭПа. Но одно дело продавать революцию так, чтобы она от такой продажи она укреплялась и могла вернуть «торговые» утраты, другое деле продавать революцию целиком, навсегда и торговать возможностью революции. Одно дело продавать революцию с великими завоеваниями, когда и оставшаяся их часть может наверстать утраты, другое дело продавать жиденькое политическое сообщество. Одно дело продавать революцию как итог великих мыслей, которые завоюют и трудящиеся массы, говорящие на одном с покупателями языке, другое дело продавать ... Лакана. Где я кстати видел такой товар? Да, это не Гегель и не Спиноза, наследие Лакана я видел на задворках философских торгов, где в коробках просроченных плодов ковыряются философские бомжи, которые не могут ни построить своего дома, ни вести себя достаточно сдержанно, чтобы их пустили в другие философские дома.
«Авторитет легко потерять, был - и нет. Но попробуйте его найти просто так, не было - и есть. Такого не бывает.»[4] Ради момента потери авторитета и существуют буржуазные политики. Их тьма: польский Сераковский, белорусский Калякин, российский Кургинян. Немало украинских и немецких политиков также принадлежат к этой категории - от Петра Симоненко до Эгона Кренца. Различаются они только «временем падения», с которого никакие заметные без микроскопа общественные силы уже не считают их серьёзными выразителями заявленных некогда взглядов. Изредка, правда, случаются «эксцесы». Например, случается эпидемия патриотизма и пачками валятся не только те, кто получил свои 30 тысяч злотых, но и те, кто даже и не собирался проституироваться. А авторитет таков по природе, что для гносеологической и политической позиции как и для женщины не прощается минутная слабость и «случайное» падение.
Обещалось о политической критике, а приходится о гадости. Пожалуй, хватит. Перейдём к более добросовестным кругам. А с добросовестными кругами, то есть с теми, которые всё же доказали когда-то хоть в чём то наличие мышления дело обстоит не так просто. Есть понятно такие как Колаковский, которые сделав имя на трактовке ленинизма, убрались вовремя в Англию и смело лепят ныне в польской речи «weekend» вместо выходных. Это шакльё «английской» фракции ныне получает довольствие за «разоблачение» той самой материалистической диалектики, которой оно однако в главном то ли не знало, то ли не хотело знать. В России подобная гниль оказывается невывозной. Кажется английскому правительству вполне хватает польской дряни, да и местного коммунизма оно уже не опасается. Колаковский, некогда поспособствовавший Семеку, уехал за Ла-Манш, а Ойзерман, некогда поспособствовавший Ильенкову так и остался на восточных просторах. В живучести «учителям» не откажешь, Колаковский не дожил до смерти Семека совсем немного, а Ойзерманн пережил Ильенкова на десятилетия. Но мерка долгой жизни не есть мерка содержания. Здесь уместнее вспомнить приходскую католическую брошюру, которая сообщает, что долгая жизнь даётся для ... возможности исправления и покаяния. Гегель учит, что количественное мышление абстрактное и потому непрактичное. Мера, единство количества и качества образуется по иному. Из меры познаётся и сущность. А с сущностью не густо. Остаться материалистом и диалектиком под боком у PZPR было куда сложнее, чем по биржевому зарабатывать на прошлой близости к материалистической диалектике, зато и результат на лицо. В прямом смысле, если сравнить какого-нибудь Колоаковского с Ильенковым или Семеком[5]. Но не стоит сильно уповать на познание внешности. Поковыряемся во внутренностях. Вспомним как примерно происходит игра на лондонской философской бирже.
Итак, Колаковский ставит проблему. Вот мол, давайте рассмотрим огораживания в Англии. Крестьяне становятся нищими, но овцы «съедающие людей» обеспечивают развитие текстильной а затем и иной промышленности в Англии и потомки этих крестьян становятся рабочими и капиталистами. Это буквальный смысл. Как и в трактатах по немецкой средневековой мистике, здесь хорошо найдутся и другие смыслы. Аллегорический смысл возбуждения темы огораживаний состоит в переносе проблематики коллективизации в достаточно абстрактное прошлое. Желающие могут у самого Колаковского убедится в том, что пример с огораживаниями он использует для сведения счётов внутри Польши. Возникающий моральный смысл затрагивает то, что бы сам Колаковский делал на месте пана-овцевода или коллективизатора? Понятно, что это ложный выбор и исторический процесс предоставляет куда меньший зазор возможных действий, чем хочет Колаковский. Именно поэтому с высшим, анагоническим смыслом у Колаковского куда хуже, чем в «Божественной комедии» Алигьери. С анагонической стороны Колаковский просто «сморозил», потому что подлинное решение знал ещё Спиноза: «Не плакать, не смеяться, но понимать». Вообще, умея довести до анагонического смысла, умея раскрыть из анагонического смысла за «всеми ... фразами интересы тех или иных классов»(Ленин) можно легко обнаружить пустоту не только претенциозных пустословов типа Жижека, но и их предшественников типа Колаковского. Зато как должны чесаться руки для политических разборок с оппонентами в Польше, чтобы за рамками такого «зудящего» произведения оказалась сама истина!
Отдельного упоминания заслуживает историческое чувство Колаковского. Например легко вспомнить, что в ходе мюнхенского соглашения предметом торга был вовсе не характер политического режима в Польше. Останутся там пилсудчики или нет это уже никого не интересовало. Ставкой был уже формальный суверенитет польского народа. И с тех пор буржуазный режим в Британии не претерпел никаких коренных преобразований. Кто-то там изображал тревогу за последствия коллективизации? Откуда? Из Англии, правительство которой, приютив «Польское правительство в выгнании», по сходственной цене продало немецким нацистам[6] не им завоёванную польскую независимость? Из Англии, где по указам Тэчер разворачивается деиндустриализация и где срезаются права трудящихся? А так хорошо подходящие для подленьких аллегорий огораживания, они кстати где происходили? Нет, не в Англии конечно. Какой после этого из Колаковского представитель нации Костюшки и Домбровского? В лучшем случае перед нами представитель нации Пилсудского и Катыньского[7].
В отношении такой крупной фигуры «английской» фракции как Колаковский да и фигур поменьше вывод каждый сделает сам.
А что же те, кто остался в Польше? «Мы были свидетелями гибели учёных, от которых осталась небольшая многострадальная кучка людей. Суровость судьбы в эти времена препятствует им всецело отдаться совершенствованию и углублению своей науки. Большая часть тех, которые в настоящее время имеют вид учёных, одевают истину ложью, не выходя в науке за пределы подделки и лицемерия. И если они встречают человека, отличающегося тем, что он ищет истину и любит правду, старается отвергнуть ложь и лицемерие и отказаться от хвастовства и обмана, они делают его предметом своего презрения и насмешек»[8]. Добавить к тысячелетней давности словам великого персидского математика просто нечего.
Вот характерный для нынешнего понимания научной честности разговор, подслушанный на философской кафедре спустя без малого два десятилетия после установления Польской Ненародной Республики[9]. Один старый профессор, которого сложно заподозрить в симпатиях к Ленину и даже к Гегелю в пустом помещении делился опасением с коллегой: «Видишь ли, в нашей работе такая неприятность, что учить мышлению фактически значит учить их тому самому, от чего мы бежали. Вся эта пахнущая неприятностями диалектика похоже единственный хоть на что-то пригодный инструмент. Я не ретроград, на днях читал другую литературу от SKFM[10] и могу сознаться, что с полемик молодости не встречал такого биения мысли.
- И ты будешь говорить об этом студентам?
- Конечно же нет. Что было бы, если бы ксёндзы в костёле на проповеди так копались в своих сомнениях...
- Нам ведь и не за это платят.
- Поэтому лучше и не будить ни в себе, ни в студентах всякие мысли. Мысли вообще трудно успокоить.»
Одним словом «смотрите, братия, чтобы кто не увлёк вас философиею»[11].
Этот случайный диалог поднимает одну важную проблему, которая занимала ещё Чернышевского. Каково соотношение немыслия и «бега от мысли»?
В Польше есть один очень затрудняющий попытки разобраться в этом фактор. Он состоит в том, что в первые годы Ненародной Республики и даже раньше произошёл сильный формальный дрейф недавних ленинцев в разную проблематику, в первую очередь в немецкую классическую философию. Этот дрейф совершали две разных фракции.
«Англичане», понятное дело, тем самым сбрасывали коконы ленинских цитат превращались в открытых апологетов капитализма. Крича об актуальности разных приёмов из времён НЭП в СССР, эти люди очень мало задумывались о том, что сопоставление страны, отразившей международную интервенцию и промышленной Народной Польши неизбежно приводит к выводу о том, что польский народ ни на что не способен, раз его промышленное развитие не сняло актуальности средств периода крайней хозяйственной разрухи. Но помимо исторической бестактности, такая позиция ещё и не соответствует действительности. Как наименее (среди континентальных соседей) продвинувшаяся по пути преодоления товарности страна, Польша именно потому и испытывала наибольшие экономические трудности. Правительство Народной Польши не нашло ничего умнее, чем черпать под советские гарантии средства у международных финансовых структур, что совсем не способствовало нормализации экономической жизни. Фактически в экономике проводилась линия «англичан». Тем немногим людям, которые пытались содержательно ставить проблемы ликвидации товарности повезло меньше. Без всякого противодействия официальных властей дело могло доходить до того, что анонимы в открытках предлагали им за свои деньги собрание работ Гегеля на языке оригинала и билеты в один конец на выбор в Восточный Берлин или Москву. Намёк был прозрачен: отправляйтесь ка вы со своей диалектикой...
А потом настали старые времена и настоящее прошлое сменилось ненастоящим настоящим, появились памятники Пилсудскому. «Англичане» стали почти не нужны. Из них одних устроило безмыслие, другие захотели иметь тренировку ума и обосновали свои взгляды позаимствовав силлогизмы у прогитлеровских почитателей Гегеля. Позиция этой части новых почитателей немецкой классической философии оказалась, естественно, неустойчива. Ильенков не зря писал, что противостоит материалистической диалектике не иная теория, а безмыслие («отсутствие всякой теории»). Раз этих людей нельзя было свернуть на путь мысли, который вёл в ненужном направлении практического материализма, они самим своим удержанием, скатывались назад. Удержание мышления для предметной истинности имеет примерно такой же эффект, как умирание содержательной объективной действительности. Такое удержание с точки зрения объективной логики есть не более чем насилие. Недвижение вперёд - уже откат назад - так характеризовал нашу эпоху Босенко. Поэтому «удержатели» в основном повторяют в замедленном варианте судьбу тех, кто честно порвал с попытками диалектического и материалистического мышления порвав с предметно-истинным мышлением вообще. В России характерен пример Ойзерманна.
Другая фракция формально дрейфовала от ленинизма к немецкой классической философии по чисто политическим соображениям. Эпоха не подходила для того, чтобы в репрессиях терять немногие жизненные средства и всякие перспективы, чтобы губить вместе с собой последние теоретические остатки практического материализма. Тогда у философов внезапно вместо выводов Ленина оказались некие «прозрачно развиваемые» выводы из работ Гегеля, которые способен сделать даже средневековый «простец». Содержание мало пострадало от изменения формы, но мысль была надёжно скрыта от грубого взора валенс, квасьневских и катыньских. В отрасли истории тоже происходили похожие вещи. Костка Напреский как крайне непатриотичный (имел универсалы от Хмельницкого) политик стал крамольным и вот историки собирают те же самые выводы, которые следуют из его прокламаций с помощью сообщений из костёльных архивов... Всё это было бы весело, если бы не было грустно. Старенький филолог Ян Трохимяк из Люблина пишет о Чернышевском, Герцине, Добролюбове[12]. Бывает ведь такое, что таланта к более конъюнктурному предмету исследований нет, а жить на пособие безработного нет желания. Тогда немалую часть каждой книжки нужно посвятить подробным и нижайшим извинениям за выбор «нехорошего» предмета исследований. Выводы тоже лучше дописывать вовсе не до той границы, где они заканчивают логическое раскрытие, а до той, где они начинают откровенно политическое с официальной точки зрения раскрытие. Вовсе не на анекдот похоже сообщение, что недавно одна из довольно решительных книжек по ленинской теории отражения вышла в серии эзотерической литературы. Текст был щедро припудрен идеалистической терминологией, которой для вежливости (для возможности официальной тиражной печати) прикрыли «нехорошее» содержание. Не придётся ли нам дожить до того, что в эзотерической серии выйдет польский перевод «Диалектики эстетического процесса» Канарского?
А политическая критика? Её нет в Польше. Серьёзной политической критики в форме политической критики в Польше нет. Политически критикуют только те, кто есть в политике. А там, как нам известно, есть только «правые» и ещё более «правые». Политическая критика в Польше ныне есть в форме нет. Но ещё жива притворившаяся мёртвой и потому недобитая мысль. Напряжённо вглядываясь в будущее нельзя не размышлять о том, какую цену нам придётся заплатить за то, что решительнейшим противником позитивистов в литературе снова станет не «прозрачно развитый» Гегель, а Ленин. Какими расколами нам придётся заплатить за то, чтобы о субъектности размышлял не «прозрачно развитый» Фихте, а Маркс? Какую цену мы заплатим за то, чтобы Чернышевский снова без поставленных вперёд извинений старенького филолога обратился к Польше, борясь за свободу которой от чужих и своих господ он вынес долгие годы страшной вилюйской каторги?
[1] Пол. «Krytyka Polityczna».
[2] Поскольку много читать нужно много времени, иногда достаточно посмотреть на портреты, вот они: Это наш современник https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/8/86/Sierakowski2014.jpg/399px-Sierakowski2014.jpg
А это человек, оставшийся верным своим убеждениям до конца жизни.
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/7/71/Z_Sierakowski_1863.jpg
[3] Да и есть ли там практические материалисты?
[4] В. А. Босенко, «Воспитать воспитателя»
[5] Вот случайный портрет Колаковского из 1970-х (https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/2/28/Leszek_Kolakowski_1971.jpg/373px-Leszek_Kolakowski_1971.jpg). А вот примерно из того же времени случайный портрет Ильенкова (https://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/a/a4/Evald_Ilyenkov.jpg).
[6] Эту ситуацию, как ни странно, хорошо передаёт плакат, оцениваемый официальными историками Польши как пронацистский https://lh3.googleusercontent.com/-RG_-Yznm478/URok4lwe1mI/AAAAAAAAAy0/ek-uysmYvJo/w640-h419-p-k/Anglia.jpg
[7] Этот вполне базарный намёк прозрачно показывает, что если есть политики, запоминающиеся своей жизнью (как Ленин), то есть и те, которые известны благодаря своей безжизненности. - Пер.
[8] Гияс-ад-Дин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим эль-Хайями эн-Нишапури, «Алгебра», предисловие автора.
[9] Речь идёт об известном ироничном выражении, которое отсылает нас к изъятию слова Ludowa из официального названия польского государства. - Пер.
[10] SKFM - академическое общество практических материалистов, действующее на кадровой основе Варшавского Университета, по составу преимущественно молодёжное. - Пер.
[11] Каноническое Евангелие, Послание к Колоссянам 2:8
[12] http://dlibra.umcs.lublin.pl/dlibra/publication/5697?tab=1, http://www.biblionetka.pl/author.aspx?id=6267.
