Вернуться на главную страницу
Хармс Хармсу рознь
Познакомиться с Хармсом мне посоветовал друг, который не такой уж дурак в литературе. Особенно понравилась ему повесть «Старуха»: но, если честно, то он больше ничего из Хармса не читал. А если совсем-совсем честно, то он и «Старуху» прочитал не полностью, и по этому поводу не грустил. Но друг мой из того, что успел прочитать, сделал такой вывод: не то, чтобы красиво, но перекликается с «Посторонним» Камю; разница только в том, что Камю - мужик серьёзный, а Хармс - нет.
Сам же я с удовольствием слушал когда-то стихи из фильма «Когда я стану великаном». Да и вообще, Даниил Иванович - известная личность, а сейчас даже очень популярная. Вон, в самом центре Киева кофейня стоит, названная в его честь. Другое дело, что заведение сугубо хипстерское, хотя и для «ванильных» читателей тоже сойдёт. (Между прочим, таких сейчас развелось - мама не горюй). Ещё в «интернетах» Хармса знают и уважают. В общем, решил я: почему бы не почитать?
Захожу в книжный магазин, а мне и говорят: «Хармс - двести четыре гривны пятьдесят копеек». Да ну его, думаю я. «Хотя нет, погодите. Кажется, у нас есть подпорченный экземпляр - страницы изогнуты немного». За восемьдесят семь забрал. Толстая книга, тяжёлая, - кажется, мне повезло: забрать 700 страниц в твёрдом переплёте со щедрой скидкой. Тут тебе и стихи, и проза, и пьесы, и автобиография, и переписка, и дневник, и произведения для детей, ещё и переводы. Накатал мужик! Начнём.
Поначалу мне показалось, что он знал больше, чем его современники. Вот, например, строчки, которые вынудили читать дальше.
«Теперь я расскажу, как я родился, как я рос и как обнаружились во мне первые признаки гения. Я родился дважды...»
Юмор, намёки, оригинальность - всё говорит о незаурядном уме. Легкость, простота выражения - вот, как бы я это назвал. Но это только показалось.
Взялся я тогда за его письма. Почти все они адресованы женщинам. Кстати говоря, Хармс - бабник. Что в начале двадцатых, что в конце тридцатых - везде он ребёнок. Играет, хныкает, жалуется. Что не понедельник, то новая любовь, что не суббота, то невыносимые страдания. О, как страдал Даниил Иванович Хармс!
«Я тебе послал больше писем, нежели Введенскому. Но он, несмотря на то, что не любит отвечать, - уже ответил. Ты же нет. До свиданья. Больше я тебя не знаю. Всё кончено, Эстер». (14 июля 1927 г.)
Да, с одной стороны, его можно жалеть. Обиженный любовью человек, который не мыслит жизни без той самой женщины, единственной. Но через месяц он пишет уже другой, потом третьей, четвёртой... А со своей бывшей женой продолжает «расставаться» до середины тридцатых.
«Так низко, как я упал, мало кто падает. Одно несомненно: я упал так низко, что мне никогда не подняться». (12 января 1938 г.)
Современники его сказали бы (или так и говорили): «Да, Хармс живёт неумеренно. То он любит одну, то другую, то ему хорошо, то плохо. Постоянно ноет, сопли так и сползают со страниц. Но пишет чётко, кратко».
Иногда его накрывало; он тогда писал такие вещи, которые стыдно читать. Боишься оставить книгу раскрытой на столе, чтобы никто не увидел. Гадко даже приводить это тут. (Если очень интересно, сами пропишите в поисковике следующее: «ты шьешь, но это ерунда».)
Вместо этого:
«Гахи глели на меня
сынды плавали во мне
где ты мама, мама Няма
мама дома мамамед...»
Или:
«Все все деревья пиф
все все каменья паф
вся вся природа пуф.
Все все девицы пиф
все все мужчины паф
вся вся женитьба пуф.
Все все славяне пиф
все все евреи паф
вся вся Россия пуф.»
Удивительно, но он не стеснялся подписывать такие «стихи», и даже точные даты указывать. Конечно, есть и чуть более серьезные стихотворения, но их я насчитал что-то около десяти. И это при том, что я был и так снисходителен к Хармсу, не искал в нём поэта, разрешающего общественные задачи, поднимающего важные вопросы. Ведь он - абсурдист.
Абсурдизм - течение в искусстве первой половины двадцатого века, одно из направлений модернизма. Абсурдисты позиционировали себя как независимых творческих деятелей, новаторов культуры. Они, как и полагается, отрицали существующие традиции и создавали что-то своё. ЧТО-ТО. Естественно, по части автономности, независимости они ошибались: абсурдизм равно реакционизм. Упёрлись ребята в отрицание стремительных изменений, которыми их родина была богата. Не будем рассуждать здесь о сути подобных изменений.
Важно то, что вместо участия в формировании завтрашнего дня, абсурдистам полагается стоять в сторонке и говорить «трыапк», «орыа» или «гклылти», что значит «НЕТ». Как видите, это даже не сатира, не высмеивание, тем более - не продвижение, даже не отстаивание своей позиции. Это отсутствие позиции.
Конечно, тут стоит заметить, что в те времена это было очень ново. Как раз на волне увлечения всем новым ребята и заигрались. Получилось у них так, что всё новое, что придумывает человек - хорошо. Зачем повторяться, зачем брать на себя ответственность, зачем стараться? Займёмся-ка мы лучше рифмоплётством! И ребята занялись. Осуждать их за это - неразумно, ведь они только думали, что делают то, что хотят.
Это создавало все условия для того, чтобы впасть в любую крайность, - и Хармс, отдадим ему должное, с удовольствием впал.
Но несмотря на то, что я всё это понимал, я читал и злился: как можно было писать такую ересь? Среди всех его стихов я нашёл буквально несколько, которыми захотел поделиться с кем-то ещё. Он, кажется, сочиняет для рифмы, только для неё. Но, подумав лучше, я перестал выносить к нему какие-нибудь требования. Он - мальчишка, который, когда его чего-то там не устраивает, начинает кривляться и передразнивать.
«Григорий студнем подавился
И вдруг ушёл из-за стола
В прихожей вдруг остановился
И плюнул в зеркало со зла».
(21 февраля 1937 г.)
Социальный подтекст тут искать не стоит, Хармс этим не занимался. Он, как автор, сам должен быть разобран. Думаю, всем его почитателям больше по душе Хармс-личность, а не Хармс-поэт. Будь он хоть скульптором, лепящим одну и ту же фигурку в разных цветах, или плотником, строгающим двери непривычных форм, - его всё равно бы любили. «Ведь это так интересно и оригинально!» - скажут сегодня.
А об этом стремлении к оригинальности, непохожести на других, своеобразности писал ещё Горький. Там, понимаете, на Западе надо на руках ходить, чтобы на тебя обратили внимание, - говорил он. Ну, чёрт с ним, об этом в другой раз.
Поэзия его простая и легкая; бессмысленная, но зато ритмичная. О прозе особенно писать нечего. Так, невзрачные картинки, которые как хочешь, так и понимай. Да ну его, подумал я, и взялся за «Старуху».
«Старуха» хороша. Очень маленькая повесть о человеке, затерянном в городе, полном одинаковых комнат, домов, улиц, жизней. В квартиру к главному герою заходит старуха и умирает. Мало того, что окочурилась, так ещё и мучает нашего героя исчезновениями, перемещениями; ведьма, наверное. А он понимает, что нужно бы ему избавиться от неживого тела, но вместо этого гуляет по городу, знакомится с женщиной, выпивает с другом. Но это не отдых, когда в голове только и мысли о том, что старуха валяется посреди комнаты; лишь бы соседи не узнали.
Вот «Старуху» я бы советовал прочитать. Правда, захватывает. Всё-таки, стилистически Хармс силён. И другу своему, который не дочитал, скажу, что он, друг, слишком строгий.
Кроме этой повести у Хармса очень удачно получались «детские» стихи - так говорят, по крайней мере. Не зря, видимо, он дружил с Маршаком и Чуковским, не зря они с ним водились.
Даниил Иванович правильно сделал, что начал писать для детей. Когда не воспринимаешь современность, отказываешься от реальности в пользу своей фантазии, тебя могут легко обвинить в сумасшествии. Пошатнулся, скажут. Как по мне, его только дети и могли оценить. Кто же будет воспринимать серьёзно детскую литературу? Зачем искать смысл в ней? Она же для детей создана, для того, чтобы они смеялись, думали, считали. А Хармс пишет смешно (по детским меркам), да ещё и с «1,2,3,4,5,6,7...» Выражаясь языком бизнеса, он нашёл свою нишу. Может быть, не случайно.
«Однажды по дорожке
Я шел к себе домой.
Смотрю и вижу: кошки
Сидят ко мне спиной.
Я крикнул:- Эй, вы, кошки!
Пойдемте-ка со мной,
Пойдемте по дорожке,
Пойдемте-ка домой.
Скорей пойдемте, кошки,
А я вам на обед
Из лука и картошки
Устрою винегрет.
- Ах, нет!- сказали кошки.-
Останемся мы тут!
Уселись на дорожке
И дальше не идут.»
Посмотрел бы я на вас, если бы вы начали вдумываться в это. Или это:
«Девять
Картин
Нарисовано
Тут.
Мы разглядели их
В девять
Минут.
Но если б
Их было
Не девять,
А больше,
То мы
И глазели
На них бы
Подольше.»
А детям нравится. Детям как раз-то именно такая литература надо, она обязательна для них. Мир познаётся не сразу, а с простых, абсурдных, по взрослых мерках, произведений.
Кроме отличных собственных стихов для малышей, Хармс также занимался переводами. К примеру, «Плих и Плюш» В. Буша он практически переписал на родном языке, сделав его достоянием своего народа. Но полностью он раскрылся для меня в сказках, зарисовках для детей. «Озорная пробка» - история про пакостного мальчика в Детском доме, который любил выключать свет. «О том, как Колька Панкин летал в Бразилию, а Петька Ершов ничему не верил» - понятно из названия. Великолепный рассказ. И многие другие настоящие сказки, учащие фантазировать, мыслить, различать добро и зло, правду и ложь.
К последним страницам удешевлённого тома у меня сложилось мнение о Хармсе-литераторе. Он мальчишка, которому надоели все эти званые обеды и приёмы. Ему нужно было новое, а поскольку то новое, что его окружало, его не устраивало, Хармс высасывал из пальца своё собственное, - ведь старое его не устраивало тоже, он отрицал его. Очевидно, что Хармс личность высокой культуры. Но как, с какой целью он пользовался собой... У него и выхода другого не было, чтобы не стать детским автором. Ведь о «серьёзных» его работах можно сказать либо «Ясно», либо «Слабо», и иногда - «Классно». Ни одного «Ух ты!», за исключением разве что повести о старухе.
Хармс жил в сложное время, и протестовал против него, как мог. Протестовал - потому что он просто-напросто не мог его понять. Как же его понять, если отбрасываешь все знания, какие были до тебя, если отрицаешь предыдущие достижения человечества с одной «великой» целью: быть оригинальным. Эпатаж, сплошная показуха, витиеватость, изощренность: кто-то скажет, что не стоит его за это судить, ведь он поэт. Но я считаю, что именно из-за того, что он - поэт, к нему выдвинуты соответственные требования. Вспомните Маяковского, который одновременно «и раб, и водитель народа». Куда мог завести народ Хармс, отказывающийся воспринимать идеи, какими бы здравыми они ни были, просто потому, что они - не новые? Думается мне, что он и не думал о ком-то ещё, кроме своей персоны. Бедняга так боялся повториться, что чуть не прожил жизнь зря. Благо, хоть вовремя вспомнил о детях, за что ему огромное спасибо.
Последнее, что стоит зацепить в этом обзоре на Хармса, - его популярность сегодня. Думаете, его любят за детские стихи? Отнюдь. За «серьезные»? Тем более нет. Его уважают, цитируют, футболки с его изображением покупают, и будут покупать, в кофейню с его фамилией на дверях ходят, и будут ходить по трём простым причинам: он не такой, его за это обижали, он не стеснялся плакать. Мне кажется, он вообще очень любил страдать. Ношение тернового венка тешило его самолюбие. Именно самолюбие. Вот что связывает Хармса с его разнеженными почитателями, попрятавшимися от действительных проблем общества в своей узкой, никем не понятой жизни, которая состоит из щедрого - скудного - набора: гаджетов, о которых нужно говорить, что они бессмысленны, полного шкафа одинаковых шмоток и безмерной любви к кофе, китам и винтажным фотографиям. Для таких и правда не обязательно читать Хармса или кого-то ещё, чтобы сложить о нём «обоснованное мнение», увидеть в нём родственную душу или врага, полюбить или всем сердцем возненавидеть Что, в общем-то, удручает.
Хармс, Даниил Иванович - талант. Несомненно. Но он мог больше дать, больше оставить и дальше зайти, если бы не был проповедником самого себя. Если был бы человеком, а только потом поэтом.
Перепечатано с www.leport.com.ua
