Вернуться на главную страницу
Как я стал коммунистом
Анджей, цо робишь? (Андрей, чем занят?) - в дверях стоит моя жена Ядвига и хитро озирает всё происходящее.
Я сижу за столом с карандашом, передо мной сшиток из листов бумаги и открытая книга. Конспектируя, я иногда задумываюсь подолгу над какой-нибудь фразой. В таком состоянии обычно и застаёт меня Ядвига. Я слышу милый голос и, побыстрее завершив мысль, растерянно отвечаю:
- Ниц... (ничего...).
Вообще-то всего этого не должно было быть. Я не учёный, а рабочий-фрезеровщик. Массивный станок я налаживаю на заготовку легко, точно шевелю пальцы на своей руке. Свежие блестящие промасленные детали выходили у меня, наверное, не хуже, чем пироги у опытного пекаря. И всё же я не стал органом фрезеровочного станка, как многие люди одной со мной профессии. Станок тоже пока не стал моим органом, хотя, я это знаю, непременно станет. Вот так каждый день продолжается наш угрюмый нейтралитет. Сколько есть сил, я не даю сделать из себя машину по производству деталей-товаров, произвести из себя деталь системы частной собственности, товар. Я конспектирую. Что и зачем?
Я не смог закончить институт, хотя теперь понимаю, что это даже хорошо, ведь у меня не смогли совсем отбить охоту к знаниям. Я не мог, да и не имел никакого желания давать взятку тому неадекватному старому пердуну, который вместо сносного преподавания своей дисциплины устроил себе "кормление". Так я и не завершил своё формальное высшее образование. Большая часть институтских "сябров" от меня после этого отвернулась, и пошли грязные намёки, что, мол, у меня все предки паны и оттуда такая спесь. А я о расставании не жалею, панское мышление - оно страшнее даже настоящих предков-панов. На втором (и для меня последнем) курсе, когда я познакомился с Ядвигой (она наполовину полячка), к ней зашёл отдать долг один "страшный человек". Это был один её знакомый, который занимал деньги у неё и её подруги. Человек, которому можно доверять, - говорила она. Ядвися представила меня и мы пошли пить чай (что расстроило меня как студента). Этот внутренне стройный человек глядел прямо и чуть с хитринкой. В его простых как правда суждениях я почуял какую-то внутреннюю силу. Кто б мог подумать, что это настоящий коммунист, и что я сам скоро стану коммунистом. А в тот вечер гость разговорился и сказал, что он бы очень хотел, чтобы Ядвисе достался хороший муж, а не футбольный болельщик. Меня это немного задело и, слово за слово, разгорелась полемика. Конечно, я был побеждён. Гость отдал деньги Ядвиге и оставил мне "Манифест...», распрощался, и больше я его никогда не видел. Подруга Ядвиги позже говорила, что КГБ не обрадовался бы, когда бы узнал, кому они давали деньги.
Тот вечер я провёл с сябрами вполне по-студенчески, а была это пятница. Утром, с похмелья, я вспоминал, что было вчера и нашел у себя подаренную накануне книжечку. Когда голова утихла, я прочел книгу залпом. Только последние главы я не понял, таких партий я не знал и никогда даже не слышал о них, а коммунисты вот уже 150 лет как организованы. Интересно, - подумал я.
Потом я, тоже почти случайно, достал "Об идолах и идеалах" Эвальда Ильенкова. Просто и ясно о сложнейших проблемах и о том, кто таков человек и что он есть. Вот, значит, за что не любили Ильенкова советские чиновники.
В Беларуси "безработицы нет", хотя недавно говорили, что и "кризиса нет". Можно работать два дня в неделю, но тебя не уволят, даже всячески попытаются удержать. Денег, правда, тоже платят не как за полную неделю.
У нас с Ядвигой три разговорных языка: о любви и прекрасном на польском, о быте на белорусском, о науке на русском. Ещё я учу немецкий. Когда я смотрю в кошелёк, мне хочется плюнуть в эту пустоту и прокомментировать это на английском, которого я не знаю. Но нет худа без добра. У меня есть свободное время. Ещё до кризиса я решил, как его потрачу. Я конспектирую.
"Нельзя понять Маркса, не прочитав всей "Науки Логики"". Чтобы мне ни пришлось пройти, но я купил "Науку Логики". И "Феноменологию духа" тоже, на всякий случай. Меня не пугают сложные термины, я уже умею их до конца и полностью переводить со всеми смыслами. Но Гегель меня пугал не объёмом. Я мог стать идеалистом. Как я прочитал у Валерия Босенко, то, что я фрезеровщик - это хорошо, но не гарантирует против идеализма. Разделаться с опасностью помог интернет. Из всех мыслителей и коммунистов советской поры подверглись переизданиям и новым изданиям только двое: Эвальд Ильенков и Валерий Босенко. "Всеобщую теорию развития" последнего я уже купил и осилил. С первых страниц моё мышление выстроилось точно в ажурный мост. Все туманные связи категорий стали понятны и необходимы. Разными гранями явление представало в разных видах. Простота и глубина такого мышления меня заворожила, я не понаслышке теперь знаю, что значит по-ленински точно и ёмко мыслить. И сам пытаюсь так мыслить. Конспект "Всеобщей теории развития", каким-то чудом изданной при Кучме, лежит у меня под рукой. Гегель мне уже почти не страшен.
За "Наукой Логики" я начну "Капитал". Кто не одолел и не понял "Капитал", никогда не поймёт и не одолеет отношение капитала. Я не хочу быть машиной по выделке денег. Я не знаю, сколько нас таких ещё в Беларуси, в Союзе, в мире. Но тенденции, показанные 150 лет назад, действуют. Мы их знаем, а значит, победа при нашей жизни возможна, а в целом неизбежна, пока будут такие как мы. Даже в Беларуси, не глядя ни на какой КГБ.
Ядвися присаживается со мной рядом и говорит: "Добра, што ты не спартывный фанат (Хорошо, что ты не спортивный фанат)". А потом, положив голову мне на плечо, добавляет: "Мысли ни кармяць и ни грзаюць (Мысли не кормят и не греют). Я отвечаю ей переводом этой замечательной мысли Маркса на немецкий и говорю: "Гэта не главнае (Это не главное)". После этого я чаще всего на русском говорю с женой о том, что нового узнал и только что законспектировал. Она слушает, иногда спорит и любуется. Любуется мирозданием и ходом познающей мысли. Как и я, она немного подавлена грандиозностью возложенной на наш век задачи.
Я уже не орган машины и не машина по выделке денег. Может быть, я уже представитель всего человечества, - боец армии труда со своим участком фронта, на котором я веду общий бой. Я знаю, что он окончится победой. Сейчас моя цель "Капитал", но, когда Беларусь проснётся, я пойду вместе с товарищами бороться с капиталом, вести с ним войну на всём пространстве человеческой деятельности. А на войне как на войне, к походу надо хорошо готовиться.
В нашей тесной коморке незанятый письменный стол - роскошь. Но он всегда пуст, если я не конспектирую. Под столом стопка книг, в том числе моя многотрудная цель - "Капитал", четыре тома. Рядом - польско-немецкий и русско-немецкий словари. Сейчас на столе "Наука логики", карандаш и сшиток листов бумаги. Я осилю. А как иначе?
Бумбараш. № 4 (107) - 2010 г.
