Вернуться на главную страницу
Цётка и мы. Часть 2.
Движение к будущему
«Стану песьняй у народзе...», - на какие горькие мысли наводят эти строки... В польских справочниках «Цётка» - это «языческое женское божество. Жена Перуна. Время и место её власти - от начала жатвы до конца сбора урожая на посадках. Символизирует доброту и щедрость». В российских справочниках сведения интереснее, там «Цётка» это «подпольная типография Полесского комитета РСДРП, работавшая между 1.I и 1.IX 1904 года. Тираж листовок - 70 200 экз., также было издано 18 брошюр». Согласитесь, близко, но не то. В Минске случилось спросить одного совсем не старого прохожего: «Дзе купіць то, што Цётка напісала?». А в ответ, после пятисекундного молчания, я услышал «Адкуль ведаеш, што мая цётка штось публікавала?» Это почти повторяет случай 1940-1941 года, который опубликовала Л. Арабей:
«Некалі, яшчэ да вайны, Пятро Глебка, аказаўшыся на Лідчыне, вырашыў знайсці магілу Цёткі. Ён зайшоў у райкам партыі, да сакратара, і спытаў:
- Ці ведаеце вы, дзе тут пахавана Цётка? Я хачу знайсці яе магілу.
Сакратар райкама націснуў кнопку, выклікаў свайго намесніка і загадаў таму:
- Дапамажыце таварышу Пятру Глебку знайсці магілу яго цёткі».
Песней в народе Цётка, конечно, не стала. Вопрос в том, станет ли? Это, разумеется, не главный вопрос современной белорусской жизни, но, несомненно, тесно с ним связанный, если не слитый. Сказать, что интерес к Белоруссии и её культуре случайный, нельзя. Вдумчивый читатель сразу сообразит, что биографические очерки создавались в то время, когда разворачивались украинские события, которые постепенно приняли характер войны. Это правда. Дело в том, что после известных украинских событий стало очевидно, что деиндустриализация Украины - это вопрос недолгого времени, не большего чем 3-4 года. Как бы там ни было, ожидать падение влияния промышленности на все сферы жизни украинского общества стоит не меньше чем на порядок, если брать за основу 2012 год. О том, что в случае крупных политических разборок дело закончится деиндустриализацией, было известно давно. Ещё в начале 1990-х годов это было вполне понятно даже Валлерстайну, хотя его логика основана больше на унаследованном от Спинозы чувстве целостности, чем на действительно всестороннем анализе. Украинская промышленность и кормящиеся с неё олигархи держались не потому, что восполняли основные фонды на уровне, достаточном для воспроизводства, а потому, что эти фонды просто были в наличии и не требовали больших вложений[1]. В этом смысле украинская промышленность почти вся была анахронизмом той эпохи, когда частная собственность действовала не повсеместно и нагло, а лишь местами и с оглядкой на активность народа и пролетарского государства. Однако в обществе, где товарность многих отношений ничем, кроме их природы, не ограничена, такая мощная промышленность не могла прижиться. Просто потому, что даже соответствующая инженерная культура, необходимая для её поддержания, воспроизводится в настоящих условиях очень трудно и уж точно не как основной результат господствующей тенденции образовательного процесса (там сейчас господствует т. н. Болонская система). А белорусские дела не сильно лучше. Вот какое мнение белорусского президента цитировали белорусские информационные агентства:
«Што мы прымушаем ў сілу неабходнасці па праграме вывучаць у школе? Палова - хлам. Непатрэбны абсалютна для жыцця дзяцей.
Таму я запатрабаваў, каб праграмы былі змененыя. Нешта змянілі, але ўсё роўна гэта не тое».
Белоруссия в очереди на деиндустриализацию следующая за Украиной. Это видно не только из образовательных программ и состояния конструкторских школ в машиностроении. Это следует не только из унаследованного Валлерстайном от Спинозы ощущения целостности мирового хозяйства, но и из логических попыток самих белорусов определить свои перспективы как самостоятельного театра классовой борьбы.
«Нетрудно догадаться, что Белоруссия - следующая на очереди. Наше государство тоже является реликтом советской эпохи. Оно в большей мере гомогенное с точки зрения национального вопроса, меньше по размерам. Но тем не менее, её нынешнее устройство явно не соответствует лекалам мирового капитализма. Сохранение Белоруссии на карте мира зависит от того, как быстро руководство страны начнет реформировать государство. Уже слышны разговоры о либерализации и модернизации, поговаривают о реформе системы здравоохранения, о прекращении старой системы кредитования и государственной помощи. Можно уверенно предположить, что белорусская власть, поглядев на пример Януковича и сотоварищей, решила идти в светлое капиталистическое будущее вперед лицом, а не ногами. Для народа это будет означать падение уровня жизни, усиление неравенства, скупку страны российским и европейским капиталом. И возможный конфликт по образу украинского: кому же, ЕС или РФ, будет принадлежать Белоруссия?»[2]
Белоруссия с бесплатным образованием, с квалифицированными кадрами, с машиностроением и почти бесплатным здравоохранением не нужна окружающим её империалистическим объединениям. Белоруссия + частная собственность на средства производства = то, что видели Янка Купала и Цётка в белорусской деревне. Это конечно небольшая натяжка, но тенденции именно такие. После деградации львовского промышленного узла на Галичину пришло пьянство, сопровождаемое астрологией, наркоманией и служителями новых греко-католических храмов. Белорусов при случае ждёт нечто подобное, и опуститься они могут гораздо ниже многих областей этнографической Великороссии. Гужевую вспашку, которая никого на Волыни не удивляет, я могу обещать и народу с другой стороны полесских болот. Лучше ли это зарастающих бурьяном и подлеском полей на Смоленщине? Деревни этого края напоминают восточные окраины санационной Польши, где Пилсудский проводил колониальную политику или Верховину чехословацкого времени.
Как же в такой драматической ситуации действовать тем белорусам, кто считает, что «Цётка лучше, чем Бацька»? Во-первых, нужно вспомнить, что именно «предвыборный вопрос», по всей видимости, убил белорусский теоретический коммунизм между 1994 и 1998 годами. Если в современной белорусской политике существуют только «за!» и «против!», то никто не заставляет подстраивать всю свою деятельность до «за! за!» или «против! против!». Если в публичной политике ничего иного нет, то это может означать, что публичная политика является превращённой формой относительно обычного буржуазно-демократического торга. Ведь, в конце концов, для пролетариата, для современного исторического субъекта не политическая линия определяет организационные структуры, а гносеологическая. В белорусских условиях, по всей видимости, для коммунизма будет меньшим извращением не участвовать в политике, чем участвовать в такой политике. Но этого понимания у белорусского коммунизма, двигающегося в «выборной альтернативе», нет. Не в силах удержать напряжение противоречия, белорусский теоретический коммунизм вместе с собой забрал в могилу и белорусский политический коммунизм, который остался живым бездушным трупом - пустой оболочкой. У одних «коммунистов» мы видим достаточно плотное пресмыкательство перед линией господствующей буржуазии, других покупают в Вильнюсе и Варшаве на деньги из Вашигнтона. Те, кто не участвуют в этом, никакого организационного влияния не имеют, но что самое страшное - теоретического понимания тоже. Следовательно, дело идёт к тому, что белорусское теоретическое мышление будет при первых благоприятных условиях занесено извне. В этом нет ничего предосудительного - многие нации, имевшие ранее своих теоретиков, приобщались к их наследию под побуждением со стороны более развитых соседей - так в Нидерландах возвращались к штудированию Спинозы и в Чехии к изучению идей Гуса под заметным давлением немецкого теоретического коммунизма. Остаётся определить субъекта индоктринации Белоруссии, если этот старый термин применим к освоению теоретического мышления, важнейшей чертой которого является его самостоятельность. Белорусские политические и правовые условия очень сильно отличаются от условий всех соседних теоретических наций - России, Польши и Украины. Это накладывается ещё на одно противоречие - возрождение белорусского теоретического мышления легче всего может произойти в характерных качественных формах советского теоретического коммунизма, что очень сильно бы сблизило белорусскую теоретическую нацию с интегральной культурой европейского освободительного движения, от которой она отпала в процессе Реставрации в СССР. Однако в настоящее время советский теоретический коммунизм переживает свой величайший кризис - Россия в настоящее время как теоретическая нация не функционирует. Её теоретическое мышление оказалось бессильно перед крымским практическим безмыслием, бессильный принцип был побеждён беспринципной силой. Как мы помним, даже чисто буржуазное признание права крымского самоопределения приобрело очень странные формы. Даже в так называемом «российском политическом коммунизме» оно было распространено на самоопределение против бандровцев, но не на самоопределение против власовцев. Хотя последовательно буржуазная формулировка в условиях отсутствия собственно социалистической программы должна была бы формулироваться примерно так: «самоопределение и против власовцев (не обязательно против бандеровцев) и против бандровцев (не обязательно против власовцев)». В пользу такой формулировки говорит также то, что функционирование частной собственности на Украине и в России происходит примерно одинаково - и там, и там распределение основной прибыли проходит через финансово-промышленные группы крупнейших собственников. Но дело не в общих принципах, дело в том, что выпадение России вполне может поставить точку в истории советского теоретического коммунизма как качественной целости. В любом случае многое, если не всё, в процессе освобождения Центральной Европы от частной собственности зависит от того, как скоро Россия реанимирует своё теоретическое мышление и передаст функции всеевропейской Вандеи кому-нибудь менее влиятельному. Пока же возрождение белорусского теоретического мышления могут инициировать только в Польше и на Украине. Худшее, что из этого может получиться - территориальный раздел теоретического мышления. Как это было в подневольной Польше, где несколько десятилетий ушло на то, чтобы сбалансировать до самостоятельной польской линии в теоретическом мышлении влияния Германии, России и Австро-Венгерской монархии Габсбургов. Подобные процессы в Белоруссии будут происходить на фоне того, что необратимо утеряют связь с ареалом советского теоретического коммунизма малые Балтийские страны, - после российской реакции на крымские события российское теоретическое влияние на литовский и латвийский коммунизм (будь то политический или теоретический) решительно невозможно. Следовательно, российское влияние на белорусское теоретическое мышление возможно только в весьма отдалённом будущем, если белорусы не востребуют польское и украинское содействие в наладке самостоятельного белорусского теоретического мышления в ближайшее время. Здесь из области реальной логики мы переходим в область предположений. Но в любом случае белорусское теоретическое мышление одинаково опасно как для господствующей белорусской буржуазии, так и для продавшейся американскому империализму. Обе этих группировки чувствуют, что им не поздоровится, когда встанет из сна белорусский исторический субъект, на плечах которого они ведут свой торг за скорость утраты белорусским капитализмом издержек относительной самостоятельности и планомерности. Ведь идеи исторического субъекта как известно
Старых, малых са сна будзяць.
Як на вуглях кожны стане:
«Што за граньне, што за граньне?
Што то будзе, што то будзе
З гэтай песьні ў нашым людзе!»
***
Белоруссия имеет неплохие перспективы стать теоретической нацией. Даже с демографической стороны, ибо теоретической нацией стала куда менее населённая Болгария, давшая миру Димитра Благоева и Тодора Павлова, стоявших на основе новой болгарской культуры, обогащённой Ботевым.
Польский эпос «Пан Тадеуш» имеет в центре внимания шляхту исторической Литвы, российский эпос «Война и мир» показывает нам великорусское дворянство, и лишь белорусский эпос «На ростанях» даёт нам педагога. Центральной фигурой белорусского национального эпоса оказывается педагог, развивающий сократические принципы и обдумывающий пути поддержки революции - в центре белорусского эпоса процесс превращения белоруса в человека, разрыва всякой ограниченности. Это очень здоровая заявка для национального эпоса, подтверждающая, что такая нация может существовать только при снятии товарности, при снятии основ национального обособления.
Белорусское мышление начиналось без иллюзий. Первое дело белорусской интеллигенции - осознание глубины хозяйственного и культурного падения своего края. Поэтому розовых очков изначально не было, ибо в тех условиях всем было ясно, что разбиваются они стёклами вовнутрь. А первым делом мышления без иллюзий является социальная революция - новая белорусская литература тысячных тиражей была заложена Народной Революцией в романовской монархии. Тогда же появляется стихотворение с названием «Мае думкі», которое показывает первые формы белорусского теоретического предмышления, всё же качественно далёкие от того, что называется теорией в собственном смысле, но впечатляющие порывом до вершин, желанием удержать самые напряжённые противоречия белорусской политики, понять тайну её истории. После того, как мы обозрели невесёлую современность, следует с мыслью, удерживающей противоречия современности, обернуться на голос из вековой дали, предъявивший права Белоруссии на участие во всемирной истории. Голос этот звучал так:
МАЕ ДУМКІ
Хацела б быць зярном пшаніцы,
Упасьць на ніўкі вёскі,
Зазалаціцца, безь мятліцы
Даць хлеб смачнейшы трошкі.
Хацела б быць я рэчкай быстрай,
Абегчы родны край!
Дзе напаіць, а дзе скупаць,
А дзе ўтуліцца ў гай,
То зашумець, то зашаптаць,
То спаць ў салодкім сьне,
То зноў сарвацца, зноў гуляць,
Агнём кіпець у дне.
Ды так разгрэцца i сьпяніцца,
Каб ў неба хваляй здаць,
Ўкрасьці сонца, зноў спусьціцца
Й больш сьвета людзям даць.
Прыгарнуць усё ў дарозе,
Каплю шчасьця, долі ўліць,
Думаць ўсюды аб народзе,
Родны край усюды сьніць,
То рассыпацца расою
Па галінках, па лісткох,
То абняцца так зь зямлёю,
Каб ніхто разьняць ня мог!
Альбо ветрам абярнуся
Ды над сьветам пралячу,
Цёмным віхрам закручуся
Ўверх на месяц заскачу.
З усёй сілы і размаху,
Як крэсівам, ў зьвёзды дам,
Сыпне іскраў сноп ад страху,
Задрыжыць аж месяц сам:
«Хто ты, скуль ты, чаго хочаш,
Чаго выеш i шуміш?
То празь сьлёзы нам рагочаш,
То гарыш весь i дрыжыш?»
- Я - пасланец, вецер буйны,
Прыляцеў на суд вас зваць!
У нас цёмна, край наш хмурны,
Ад цямноты людзі сьпяць.
Я там біўся, я там віўся,
Я ім хаты паламаў,
A ўсё ж такі не дабіўся,
Каб народ свой голас даў!..
[1] Идеологическим отражением этого является распространённый среди украинской интеллигенции предрассудок - «я существую, следовательно мыслю».
[2] См. Александр Кратковский, Рождение новой Украины, журнал LEF.
