Вернуться на главную страницу
Кризис капитализма и буржуазная экономическая наука. Часть 1
То, что до сих пор не преодолевающийся экономический кризис привёл к полному краху господствовавшие все предыдущие десятилетия неолиберальные теории, - это, можно сказать, уже совершенно банальная истина. Вопрос состоит в том, куда теперь двигаться буржуазной экономической науке, занятой поисками способов спасения и стабилизации капиталистической системы. Альтернативой неолиберализму в рамках этой системы могут выступить лишь теории, признающие необходимость существенного государственного вмешательства в экономику и следующие, таким образом, в русле кейнсианства [англ. Keynesian Economics].
Теория Джона Мейнарда Кейнса (1883-1946), изложенная в книге «Общая теория занятости, процента и денег» (1936 год), явилась реакцией на Великую Депрессию, потрясшую всю мировую систему капитализма до основания. Кейнс - именно под воздействием жестокого кризиса - полностью пересмотрел буржуазную экономическую науку, где до него господствовала неоклассическая школа. Он начал применять вместо микроэкономического (на уровне субъектов хозяйствования) макроэкономический подход: исследование зависимостей и пропорций основных совокупных народнохозяйственных величин (национальный доход, сбережения, инвестиции, спрос и потребление и т.д.). Благо, что сам Кейнс поначалу учился на математика и, соответственно, основательно овладел математическими методами. На Западе принято говорить про «кейнсианскую революцию» в экономической науке.
Кейнс, видимо, обладал обострённым чутьём на опасности, угрожающие капитализму. В 1919 году он, будучи членом британской делегации на Парижской конференции, выступил против Версальского мирного договора - его публикации по этому вопросу и принесли ему известность. К слову сказать, В. И. Ленин тогда тоже сразу оценил Версальский договор как предпосылку к новой мировой войне.
В отличие от неолиберализма, считающего кризисы всего лишь следствием неправильной денежно-кредитной политики государств и центральных банков - т.е., по сути, считающего кризисы чем-то случайным, не проистекающим из самой природы капитализма, - кейнсианство признаёт объективную природу циклических кризисов капиталистической экономики. И в связи с этим считает необходимым проводить активную экономическую политику, направленную на «сглаживание» циклов. Считает нужным, вообще, вмешательство государства в экономику.
Ключевой постулат этой теории: государство должно всячески стимулировать спрос самых широких слоёв населения, используя для этого денежно-кредитные и в особенности бюджетные инструменты. Сжато, одним предложением, суть учения Кейнса можно выразить так: «Для процветания экономики все должны тратить как можно больше денег» - и, соответственно, государство обязано этому всемерно способствовать. С точки зрения кейнсианства, для «подталкивания» экономики в затруднительные её периоды хороши даже такие средства, как инфляция, дефицит госбюджета и растущий государственный долг. Они - «благо, а не зло»!
Показательно, что, когда в 1925 году по инициативе тогдашнего канцлера казначейства (министра финансов) Великобритании Уинстона Черчилля - и в угоду крупному финансовому капиталу - в Англии был восстановлен золотой стандарт, Дж. М. Кейнс резко осудил это решение - поскольку в условиях золотого стандарта невозможен выпуск необеспеченных денег, а видный британский экономист считал это необходимым для стимулирования потребительского спроса.
Крупномасштабные социальные выплаты (в первую очередь - пособия по безработице), перераспределение общественного продукта в пользу «среднего класса» и малоимущих слоёв населения (используя прежде всего прогрессивное налогообложение) - меры, обеспечивающие «эффективный потребительский спрос» и призванные противодействовать кризисам перепроизводства, - всё это было обосновано кейнсианством и вошло в практику буржуазных государств в ту пору, когда капитализм «трещал по швам» и явно терпел поражение в борьбе с динамично развивавшейся тогда системой социализма. Тяжёлый удар, нанесённый капитализму Великой Депрессией 1929-32 годов, вынудил буржуазные государства отказаться от «предрассудков свободного рынка» и прибегнуть к регулированию экономики.
Рузвельтовский New Deal, на который сегодня часто ссылаются сторонники государственного вмешательства в экономику, разрабатывали молодые профессора Колумбийского университета (Нью-Йорк), испытывавшие сильное влияние Кейнса. Ещё будучи губернатором штата Нью-Йорк, Франклин Делано Рузвельт - по сути, впервые в США - организовал социальную помощь беднякам, пострадавшим от кризиса. Субсидии получали 10% населения штата - и это спасло их от голодной смерти, а Рузвельта сделало популярным как на его малой родине, так и по всей стране. Этим он и победил в гонке за президентское кресло Герберта Гувера, который не сумел ничего противопоставить кризису и вконец, вплоть до подавления протестов силой оружия, обострил своей политикой социальные конфликты.
Одним из первых решений Ф. Д. Рузвельта на посту президента стал - в духе кейнсианства - отказ от золотого стандарта (1933 год). Огромное значение имели масштабные государственные инвестиции. Своего рода символом New Deal явилась «Администрация долины Теннеси» - крупнейшее государственное промышленное предприятие в истории Соединённых Штатов. Был построен грандиозный каскад ГЭС на реке Теннеси. Все эти меры проводились в борьбе с консерваторами, остро критиковавшими администрацию Рузвельта за «пустую трату бюджетных денег». Так или иначе, реформы дали определённый положительный результат, утвердив тем самым и кейнсианские рецепты регулирования капиталистической экономики.
Кейнсианство изначально было тесно связано с практическими потребностями управления. Сам Кейнс явит собою пример необычайно многосторонней личности: он успешно сочетал научно-педагогическую деятельность с бизнесом и политикой. Ещё учась в университете, Кейнс поступил на работу в департамент по делам Индии министерства финансов, а в дальнейшем занимал посты в органах государственной власти, работал советником, был одним из директоров Английского Банка; в годы Второй мировой войны он разрабатывал финансовую политику Великобритании в условиях военной экономики. Так что его теоретические исследования всегда шли в русле его, Дж. М. Кейнса, государственной службы и практической деятельности.
Посему закономерно, что кейнсианское учение, наряду с некоторыми другими направлениями буржуазной экономической мысли, легло в основу «экономикс» - современной, преподаваемой в университетах и школах бизнеса по всей планете вульгарно-экономической (как её характеризует марксизм) науки, обслуживающей прикладные потребности предпринимательства и государственного управления.
Классиком «экономикс», как известно, считается лауреат Нобелевской премии по экономике 1970 года Пол Самуэльсон (P. Samuelson, 1915-2009). Как экономист он сформировался в Гарварде, куда Самуэльсон в 1935-м перевёлся из Чикагского университета. В те годы Гарвардский университет как раз и сделался одним из ведущих центров «кейнсианской революции» в США, и, помимо Василия Леонтьева и австрийского учёного Йозефа Шумпетера, главным учителем Самуэльсона явился признанный лидер американского кейнсианства Элвин Хансен (1887-1975; в Гарварде с 1937-го). Став сторонником Кейнса сразу после выхода «Общей теории занятости...», Хансен активно пропагандировал кейнсианское учение, используя, в частности, проводимый им семинар по вопросам налогово-бюджетной политики.
Хансен известен своей теорией стагнации [stagnation] - к осмыслению этого явления учёный обратился в период, предшествовавший началу Второй мировой войны, когда экономика США и ряда других капиталистических стран испытывала застой. По мнению Э. Хансена, стагнация вызывается «понижающейся волной» научно-технических открытий и технических нововведений. Здесь мы встречаем, как нетрудно понять, типичную технократическую теорию, по-буржуазному здраво избегающую рассмотрения антагонистических противоречий капиталистического способа производства и служащую «затушёвыванию» их.
В теории Элвина Хансена технический прогресс выступает первопричиной и движущей силой экономического роста, хотя в действительности прогресс науки и техники является всего лишь моментом развития производительных сил общества в конкретных условиях той или иной системы общественного производства с её экономическими законами. При капитализме не некий циклический ход научно-технического развития, но стремление капиталистов к извлечению максимальной прибыли периодически выводит производство товаров за пределы ограниченного платёжеспособного спроса со стороны трудящихся масс, которые эксплуатируется капиталом. Тут лежит корень кризисов перепроизводства и периодов стагнации.
Бесспорно, в нашу эпоху НТР анализ влияния развития науки и техники на движение капиталистической экономики очень полезен и плодотворен - но не более чем уточняющий момент к марксистской теории экономического цикла и кризисов. Ускорение научно-технического прогресса, расширение инновационного сектора экономики, постоянное и всё учащающееся возникновение вследствие совершаемых открытий и изобретений новейших отраслей хозяйства, что усложняет структуру экономики, межотраслевых связей, - всё это объясняет, позволяет понять усиление анархии капиталистического производства, учащение кризисов перепроизводства и увеличение их размаха, явственно наблюдаемое сегодня, в начале XXI столетия.
Технический прогресс неуклонно ведёт к повышению органического строения капитала, к вытеснению живого труда из производства с заменой его «трудом» машин - и с вытеснением пролетариев в разрастающуюся армию безработных. Эта тенденция, которой противостоит тенденция к выводу промышленных производств в страны Третьего мира с их дешёвой малоквалифицированной рабочей силой и ещё ряд обстоятельств, в последнее время вновь делается заметной. Новый импульс ей должно придать, в частности, развитие робототехники, информационных техологий.
Технический прогресс обусловливает открытую марксизмом тенденцию к понижению средней нормы прибыли, которая по мере полной автоматизации и роботизации производства будет стремиться к абсурдному нулевому значению, по сути, означавшему бы «конец капитализма». Ведь общество в предельном случае распадётся на горстку владельцев полностью автоматических производств, почти не нуждающихся в труде рабочих и способных выдать изобилие материальных благ, и миллиарды «лишних» людей, лишённых заработка и возможности приобретать производимые товары, выведенных из нормальной общественной жизни. Норма прибыли падает до нуля; «исчезают» стоимость и прибавочная стоимость, которые создаются лишь живым трудом; капитал, стало быть, перестаёт быть капиталом, раз уж он более не эксплуатирует живой труд. Однако буржуазное общество, очевидно, до такого состояния дойти не сможет - его «разорвут» социальные противоречия!
Так что по мере развития современных производительных сил капитализм должен смениться новым строем, основанным на общественной собственности на все эти создаваемые сегодня сверхмогучие полностью автоматические средства производства, которые функционировали бы ради удовлетворения материальных и культурных потребностей всего общества, а не ради наживы владельцев-частников.
Научно-технический прогресс, очевидно, развивается по достаточно сложным и далеко ещё не в полной мере изученным закономерностям. При капитализме, в условиях господства частной собственности и анархии производства, он развивается неравномерно и противоречиво; соответственно - столь же сложно и противоречиво он влияет на развитие экономики, на циклическое движение капиталистического хозяйства, а через него - и на политику, на явления войны и мира, на подъёмы и спады революционного движения. Огромный интерес в этой связи вызывает теория «длинных циклов» Николая Кондратьева (1892-1938), использование которой, опять же, в дополнение к марксистскому анализу, могло бы очень помочь в долгосрочном прогнозировании мировых экономических и политических процессов.
Э. Хансен - совершенно справедливо - не считал тенденцию к стагнации, с почти полным отсутствием экономического роста и сохранением высокого уровня безработицы, постоянной и неодолимой. Америка успешно преодолела стагнацию 30-х годов... правильно, Большой войной, давшей развитию промышленности США колоссальный толчок и обусловившей превращение этой страны в безоговорочного лидера капиталистического мира, в мировую сверхдержаву. Точно так же и сегодня капиталистическая экономика, испытывающая едва ли не самый продолжительный период стагнации в своей истории, ищет выход из этого состояния в новой Большой войне, а для Соединённых Штатов, обременённых астрономическими долгами, ныне вопрос стоит уже о сбережении ускользающего статуса супердержавы.
Как и Кейнс, Хансен считал, что цикличность внутренне присуща экономике капитализма. Он писал: «Современный анализ обнаруживает, что пока экономика остаётся динамической, пока требования роста и прогресса вызывают большие расходы на инвестиции, до тех пор будут действовать могущественные силы, порождающие циклические колебания, нельзя рассматривать цикл как патологическое состояние. Он присущ природе современной динамической экономики [любопытный эвфемизм капитализма - К. Д.]». Из этого высказывания видно, что кейнсианцы, признавая неизбежность циклов, совершенно не понимают (да, скорее всего, и не желают понимать) действительные причины, порождающие кризисы и обусловливающие циклическое движение капиталистической экономики, - причины, состоящие в действии основного противоречия капиталистического способа производства. Они способны математически обработать описывающие ход цикла статистические данные и вывести весьма интересные закономерности, но вот объяснить причины они не могут - именно потому, что они - буржуазные учёные! Ибо не могут они признать антагонистический характер противоречий капитализма, предопределяющий историческую обречённость их любимого строя, который они пытаются своими хитромудрыми рецептами спасать и «совершенствовать».
Отсюда их упования на «положительную антициклическую программу», которая, без сомнения, может несколько «сгладить» циклы, ослабить кризисы, но не способна разрешить углубляющиеся по мере развития капитализма затруднения, не способна побороть ту же обусловленную НТР тенденцию к учащению и усилению циклических кризисов перепроизводства. Развитие производительных сил всё равно ведёт к тому, что всякая наука регулирования капиталистической экономики рано или поздно совершенно перестанет действовать, перестанет давать всякий эффект в деле «стабилизации» капиталистической системы. Ибо разрешением противоречия между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения его продуктов может стать единственно доведение глубинного процесса обобществления производства до его логического завершения: до перехода всех основных средств общественного производства в собственность всего общества.
Что же касается Пола Самуэльсона - возвращаясь к этому «гуру» буржуазной науки, основоположнику «экономикс», то с 1940 года его жизнь была связана с прославленным Массачусетским технологическим институтом (в городе Кембридж, штат Массачусетс, в котором, кстати, расположен и Гарвардский университет). Там Самуэльсон долгие годы преподавал экономическую теорию.
Исследовав предложенную его учителем Хансеном модель мультипликатора-акселератора (мультипликатор - это коэффициент, характеризующий влияние инвестиций на рост национального дохода, а акселератор - обратно, влияние роста национального дохода на инвестиции), П. Самуэльсон укрепился во мнении, что капиталистическая экономика нуждается в регулировании с целью предотвращения безработицы и недогрузки производственных мощностей.
Однако Самуэльсон, наверное, не стал бы тем, кем он стал, если б остался целиком на позициях кейнсианства. Его путь, приведший к написанию учебника «Economics» («Экономика: вводный анализ», первое издание - 1948 год), состоял в синтезе кейнсианской макроэкономической теории с той самой неоклассической микроэкономией, против которой, собственно, и было попервоначалу направлено кейнсианство. Именно такой синтез, способный эклектически вобрать в себя любые рецепты, предлагаемые буржуазными экономистами, оказался очень востребован буржуазной системой. Теория Пола Самуэльсона, воплощённая в его знаменитом учебнике, в 1960-е - 1970-е годы стала на Западе общепризнанной, составив т.н. mainstream of economics, или «принятый всеми» взгляд на экономику капитализма. Достаточно сказать, что труд Самуэльсона разошёлся по земному шару в 4 млн. экземплярах, будучи переведён на 40 языков! В настоящее время готовится его уже 19-е переиздание в США. Общепринятый взгляд - соответственно, приверженцы альтернативных точек зрения, прежде всего - тех, кто опираются на Марксову науку, оказались в положении «задвинутых» на обочину маргиналов. А после 1991 года объявленная ложной и устаревшей марксистская политэкономия была заменена «прогрессивным учением» Пола Самуэльсона и у нас, в постсоветских ВУЗах.
Заострённая на прикладных проблемах и избегающая «вредных» для умов буржуазного общества мировоззренческих вопросов о природе капиталистической эксплуатации, «экономикс», таким образом, совершенно вытеснила старую добрую политическую экономию, являющуюся источником «крамолы». Но, как оказалось, - ненадолго или, вернее, не совсем надолго: после 2008 года сами буржуазные профессора заговорили о необходимости возрождения политэкономии; на эту тему стали проводиться соответствующие научные конференции. И данную тенденцию следует, безусловно, приветствовать, так как она открывает путь оной «крамоле»!
Авторитет же самого П. Самуэльсона - маститого учёного, президента целого ряда научных обществ, лауреата престижных наград и советника Джона Кеннеди - был основательно поколеблен в 1990-е годы. Ведь он, наряду со многими другими светилами mainstream of economics, предсказывал «светлое будущее» «рыночных реформ» в России и во всех остальных постсоветских республиках - реформ, что проводились по рецептам «экономикс». Ну, и где ж оно - это «светлое будущее»?
Да и на Западе будущее капитализма, побиваемого суровым кризисом, всё более представляется туманным. Символично, что Самуэльсон - сын иммигрантов из польских евреев, проживший очень долгую жизнь, умер как раз в самый разгар наиболее мощного после Великой Депрессии кризиса, в декабре 2009-го...
Несомненно и сильнейшее воздействие кейнсианства на идеологию западной социал-демократии. Для социал-демократов, отказавшихся от марксизма в пользу утверждения «классового согласия», кейнсианство послужило наиболее адекватной социально-экономической теорией, позволившей согласовать и интересы капитала, и требования трудящихся масс, отстаивание коих социал-демократия декларирует.
Конкретную связь кейнсианства с социал-демократией (в форме британского лейборизма) можно проследить на примере английского экономиста Джеймса Эдуарда Мида (J. E. Meade; 1907-1995; Нобелевская премия 1977 года). Он, во всяком случае, в молодости был участником Фабианского общества (Fabian Society) - давнего буржуазно-социалистического объединения английской интеллигенции, влившегося в Лейбористскую партию. Помимо прочих научных проблем, включая вопросы функционирования мировой экономики, Дж. Э. Мид занимался проблемой социального неравенства, рассматривая его как результат действия не одних только экономических причин, но также причин биологических и демографических.
Некоторую популярность в середине прошлого века приобрела также теория конвергенции - «сближения» капитализма и социализма, взятия и синтеза из них «всего ценного, что в них обоих имеется». Интересно, например, что выдающийся американский экономист «нашего» происхождения (который тоже придерживался кейнсианства и плодотворно развивал его макроэкономический метод), в 1930-е - 40-е годы консультант Ф. Д. Рузвельта, один из первых экономистов, применивших для своих вычислений суперкомпьютеры, лауреат Нобелевской премии 1973 года Василий Васильевич Леонтьев (1906-99), приезжая в СССР, любил говаривать: «Побольше бы вам ветра конкуренции в паруса вашей плановой экономики!» На взглядах этого человека, несомненно, оставила отпечаток учёба в Ленинградском университете, который Леонтьев окончил перед тем, как эмигрировать, и, насколько известно, он испытал определённое влияние идей советской экономической науки.
По сути, кейнсианство исходно предполагает эту самую конвергенцию: ведь стихийный рыночный механизм оно предлагает дополнить, или «подправить», регулированием и планированием («программированием», как обычно выражаются буржуазные экономисты). Что уже означает принципиальный отход от той модели «классического» рыночного капитализма, что исследована Марксом в «Капитале».
Первым или одним из первых к идее конвергенции, надо думать, пришёл Йозеф Алоиз Шумпетер (1883-1950), австрийский, а с 1932 года - американский экономист, социолог и историк экономической мысли. В молодые годы он одно время, кстати, преподавал в Черновицком университете; в Соединённых же Штатах Шумпетер обосновался не где-нибудь, а в Гарварде, являвшемся, как указывалось выше, главным центром «кейнсианской революции» за океаном.
Там он обратился к исследованию экономических циклов, пытаясь увязать циклы разной продолжительности - от «длинных волн» Кондратьева до коротких 40-месячных колебаний - с закономерностями внедрения инноваций, которое происходит не равномерно, а как бы рывками, «гроздьями» («кластерами»), когда нововведения «тянут одно за другим» (работа «Экономические циклы», 1939 год).
Далее, в 1942 году вышла в свет книга Шумпетера «Капитализм, социализм и демократия». В ней исследователь, неизменно выступавший с апологией частного предпринимательства - локомотива развития, по его мнению, - признал умирание, самоотрицание капитализма, и сменить его призван именно социализм. Однако социализм в понимании Шумпетера - это отнюдь не то, что понимают под ним марксисты, и не тот реальный социализм, что строился в СССР, - его-то Шумпетер как раз и не считал адекватным воплощением «социалистического проекта».
У Й. Шумпетера социализм таки основывается на централизованном контроле над производством со стороны всего общества, но при этом сохраняются присущие частному предпринимательству мотивы хозяйственной деятельности. Шумпетер всегда подчёркивал различие и даже противоположность фигур предпринимателя (организатора бизнеса, носителя «функции», «движения») и капиталиста (владельца капитала, средств производства). Собственно, развитие крупного машинного производства в условиях монополистического капитализма действительно ведёт к отделению «капитала-функции» от «капитала-собственности», к возникновению в явном виде противоположности между акционерами-собственниками и наёмными (по внешней форме) управленцами, непосредственно организующими производство и обращение товаров. Паразитический характер первых слишком очевиден - от них явно можно безболезненно избавиться, доверив организацию дела менеджерам!
Проще говоря, в «социализме» Йозефа Шумпетера устраняется капиталист - владельцем средств производства становится всё общество; но при этом остаётся предприниматель, «работающий» со средствами производства, принадлежащими обществу, за что он получает предпринимательский доход, и он влечётся в своей деятельности именно к извлечению такого дохода, к погоне за барышом.
Утопичность такой «конвергенционистской» идеи очевидна. Понятно, что предпринимательские мотивы тех, кто организует производство, несовместимы с плановой организацией экономики в интересах всего общества. С неизбежностью возникает противоречие, ведущее к гибели социализма и реставрации капитализма.
С другой стороны, противоположность превратившегося в паразита-рантье капиталиста-собственника и функционирующего («деятельного») предпринимателя (или топ-менеджера) относительна и совсем не антагонистична, не чревата мнимой «революцией управляющих» - они оба суть капиталисты, представители единого класса буржуазии, противостоящие по своим интересам рабочему классу и сообща эксплуатирующие его. Источником доходов их обоих является прибавочная стоимость, созданная трудом пролетариев, - и которая распадается на процент с капитала и предпринимательский доход. Наёмный по форме топ-менеджер, обладая необходимыми для организации бизнеса знаниями и умениями, представляющими собой особую форму капитала, получает ту часть прибыли, которую получал бы сам капиталист-собственник, если бы он лично, без привлечения профессиональных управленцев, занимался ведением своего предприятия.
К ведущим представителям теории конвергенции относятся Дж. К. Гэлбрейт и нидерландский экономист, автор концепции «оптимального строя», один из первых лауреатов Нобелевской премии по экономике (за 1969 год) - и брат нобелевского лауреата по медицине биолога Николаса Тинбергена - Ян Тинберген (1903-94).
Джон Кеннет Гэлбрейт (1908-2006) представляет сразу два тесно связанных направления буржуазной экономической мысли: кейнсианство и институционализм. Для институционализма, возникшего несколько раньше кейнсианства и так же противостоящего неоклассической ортодоксии, характерен повышенный интерес к влиянию на рыночный механизм различных институтов общества - государства, корпораций, ассоциаций промышленников, профсоюзов и т.д. У истоков данного течения стояли, в числе прочих, Джон Гобсон, автор книги «Империализм» (1902), широко использованной В. И. Лениным в работе над «Империализмом, как высшая стадия капитализма», и Торстейн Веблен, яростный критик «праздного класса» (leisure class) капиталистов-рантье, идеолог технократии. К институционализму примыкал и американский экономист Джон Морис Кларк - сторонник активного вмешательства государства в экономику, проведения антициклической политики.
Институционалисты, оставаясь буржуазными учёными, весьма критически относятся к капитализму - что, собственно, и толкает их к конвергенции, к желанию найти способы «исправления» капиталистического строя вне его. Они отвергают представление о «свободной конкуренции» в рамках современного капитализма и подвергают пристальному исследованию монополию (корпорацию), а также процесс ценообразования в условиях монополизации экономики. И на этих исследованиях основываются требования усилить антимонопольное законодательство, расширить государственную поддержку малого бизнеса. Институционализм, вообще, стоит за общественный контроль над монополистической экономикой, за подчинение её, в той или иной мере, интересам общества - что должно, по мнению приверженцев рассматриваемого направления, устранить негативные стороны капитализма.
Дж. К. Гэлбрейт - это мыслитель, который действительно стоит особняком в ряду буржуазных экономистов современности. Во-первых, он - один из немногих, кто в эпоху повально-модной математизации экономической науки так и остался подлинным политэкономом, никогда чересчур не увлекавшимся математикой. Он неизменно старался сочетать экономику и политику как в теории (исследуя их взаимодействие), так и на практике. Гэлбрейт, принадлежа к Демократической партии США, тоже состоял в команде советников Ф. Д. Рузвельта, а много лет спустя «приложил руку» к избранию президентом Джона Кеннеди, входил в его интеллекутальное окружение и был назначен при Кеннеди послом США в Индии.
Во-вторых, Гэлбрейта можно назвать «совестливым» буржуазным учёным, разительно отличным от толпы апологетов капитализма. На излёте жизни он имел мужество признать, что развитие капитализма отнюдь не привело к «обществу изобилия», концепцию которого Гэлбрейт развивал. Учёный неоднократно выступал против войн, что велись Штатами, - от Вьетнама до Ирака; в своё время ратовал за разрядку и дружеские отношения с Советским Союзом, который он не раз посещал.
Ещё в годы Второй мировой войны, когда Гэлбрейт работал в комиссии по регулированию цен и отстаивал идею установления фиксированных цен для борьбы с инфляцией, он заслужил репутацию левого кейнсианца. Гэлбрейт никогда не верил в «мудрость» «невидимой руки» рынка, выступая за государственное вмешательство и регулирование. По его мнению, свободную конкуренцию давно заменила борьба разнонаправленных по своим интересам сил - монополий, профсоюзов, фермерских объединений, государства, и именно последнее должно поддерживать некий баланс.
Своего рода альтернативой как капитализму, так и коммунизму следует рассматривать предложенное Гэлбрейтом «общество изобилия». В этой модели за счёт налогового перераспределения доходов государством широко финансируется удовлетворение общественных потребностей - что должно устранить свойственный капитализму дисбаланс частных и общественных интересов, «перекос» в сторону удовлетворения личных прихотей богачей; и этим достигается высокое качество жизни самых широких масс, возможности самореализации и «социальных лифтов» для всех. Однако эволюция капитализма далее пошла совсем по-другому...
