Вернуться на главную страницу
Диалектика в обучении versus лающая педагогика. Часть 2
Возникновение сознания как определяющий этап становления личности
Родители и профессиональные педагоги часто бывают свидетелями такой картины: ребенок, пососав пустышку, бросает её на пол и вовсе о ней не думает - он насосался, удовлетворил свою потребность, и у него нет никакого желания сохранить этот предмет человеческой культуры для следующего использования - когда надо соску ему опять сунут в рот. У ребенка нет ни малейшей потребности зафиксировать свое внимание на вещи. Ему интересней сосать. Когда хочется. Мудрые мамы с этим, конечно, борются, привязывают соску и т.д. Естественно никто ребенка не бьет за бросание пустышки - все понимают, что бить младенца и даже кричать на него - это патология, и таких людей нужно жестко отгородить от воспитания детей.
Другое дело, когда маленький человечек уже повзрослел, а с вещами обращается так, словно он еще грудничок. Здесь родители начинают бить тревогу - никто не хочет, чтобы их сын или дочь выросли «сосунками». И, надо сказать, что «тревога» эта в подавляющем большинстве случаев вовсе не научает ребенка сознательной деятельности с вещами. Отсюда и бунт маленького человечка: богатство ощущения, тотальность ощущения, отождествление себя с вещью в акте ощущения теперь сменилось расколом - я должен посмотреть на себя со стороны, я должен увидеть некрасивость своего поступка, я должен увидеть свое ощущающее Я как «не-Я». Точнее, педагог в своем указывании на неблаговидность поступка ребенка, указывает вовсе не на «не-Я» - это было бы как раз по-Гегелевски - нерадивый воспитатель просто убивает это «не-Я», учит как Онегин Татьяну «властвовать собой», но ничего - в свое время дети вернут родителям долги. Но как оживить Гегелевскую схему? Ведь и сам Гегель рассматривает переход от богатства ощущения к бедности сознания как необходимость.
Японцы детей до шести лет вообще не наказывают. Хотя потом, конечно, берут в оборот. Но все равно, хотя бы до шести лет у ребенка было что-то свое. Может поэтому они так и преуспели во всем?
Тревогу родителей понять, конечно, можно. Малыша действительно нельзя оставлять в состоянии тотального ощущения - это состояние животного, а родителям, естественно, хочется воспитать человека. «Для животных не существует никакого нечто, вещи, ничего единичного» [Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии духа. М., 2014. С.170]. Ребенка нужно научить фиксировать внимание на вещи, которая еще вчера была слита с тобой, была твоей ощущающей душой. И раскол действительно необходим, но раскол диалектический, как раздвоение единого, как удержание разделенного, а не как полное разъединение. Мудрый педагог не даст ребенку потерять свою душу. Напротив, создаст условия, когда Я и воспримет свою душу как «не-Я», и преобразует ее до полного тождества с Я.
Но какие же это условия? Или, как животному стать человеком? Вообще задача в капиталистическом обществе очень и очень непростая. Действительно, как стать человеком в обществе, руководствующемся животными и полуживотными мотивами? Получается, для того, чтобы стать человеком нужно чуть ли не с младенчества заниматься деятельностью, разрушающей это самое общество. А как же общественность человека? Получается, что необходимо создать общество в обществе. А для этого нужен ум. Понятно, что поначалу это ум педагога. И ум этот заключается, первую очередь, в понимании того, как двигаться ребенку от ощущения к сознанию и далее к самосознанию и разуму. А также в понимании того, кто будет творить все это движение.
Умный человек - это диалектически мыслящий человек. Но «возможно ли в принципе подлинно всеобщее диалектическое мышление в современном атомизированном обществе без революционной практики?» [Столяренко Д.А. Значение работ Э.В. Ильенкова для формирования диалектического мышления // Ильенковские чтения - 2011 «Философия и культура»: Материалы XIII Международной научной конференции. Астана. 2011. С. 89]. Этот вопрос не раз ставился на Ильенковских чтениях. И вопрос весьма справедливый, поскольку именно революционная практика, основывающаяся на «универсальных формах(схемах) познавательной деятельности субъекта», и способна научить мышлению, «понимаемому не как индивидуально-психический акт, а как родовая деятельность человека, как безличный процесс развития науки, как процесс откристаллизования всеобщенаучного знания в индивидуальном сознании» [Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1974, С. 70]. Революционная практика и основывается на категориях и одновременно их уточняет, творит. «Революция - это не размахивание шашками, не крики под флагами, не пушечная пальба, не захват власти и т. д., а сдвиг самой действительности на такой принцип бытия, который разрешает не только назревшие, но и сущностные проблемы общества» [Лобастов Г.В. Философско-психологические проблемы педагогики. Менделеево. 2014. С. 62].
Но как можно уточнять, скажем, Гегелевские категории, такие как бытие, ничто, качество, количество, мера, сущность? Ведь чтобы уточнить практикой такую категорию как сущность, нужно суметь на практике сделать то, что Гегель сделал в теории. «Представленность всеобщего в особенном и особенного во всеобщем и есть начало рефлексивного отношения. Если по Гегелю, то это сущность» [там же.С. 114].
Способны ли мы уточнить, развить Гегелевские категории в созидании личности? И от каких категорий отталкиваться? Несомненно, начинать нужно сначала, с категорий бытия и ничто. Но у Гегеля категории движет вечный двигатель - противоречие. И всегда направляет отношение туда, куда надо, т.е. к более высокому уровню конкретности. В случае с воспитанием ребенка это не так. Отношение малыша с окружающим миром может развиваться куда угодно, и поэтому ребенок поначалу должен быть направляем взрослым, то есть извне. И это первое препятствие, с которым сталкивается педагогика, коль скоро она хочет подвести логические основания под свою деятельность. А еще шире - и вся революционная практика. Отсюда первая, самая трудная задача педагога - оказаться внутри движения личности. «Педагогу надо идти за учеником и лишь внутри его движения обгонять и вести его - это, пожалуй, должно быть одной из самых важных заповедей Учителя» [Лобастов Г.В. Философско-педагогические этюды. М., 2003. С. 51]. И это действительно первый и главный ход революционной (читай истинной, неодносторонней) практики, в какой бы сфере деятельности, стране и времени она бы не осуществлялась. Вспомните опыт революционного движения царской России. Велик был подвиг декабристов, но они были «страшно далеки от народа» (Ленин). Народники сделали неизмеримо больше - они пошли за народом, оказались в его гуще, стали жить нуждами и проблемами простых людей, тем самым заложив основания для своего диалектического отрицания в лице Плеханова и Ленина.
Педагогу нужно пойти за ребенком, оказаться внутри его мира, а точнее вспомнить, внутри какого мира, или говоря философским языком, внутри какой вещи находится его собственное Я. Ведь Я, коль это действительно Я, появляется «как способность самостоятельной организации вещей. Таковым оно может оказаться потому, что «вещь, внутри которой оно живет», а точнее, посредством которой оно есть, обладает вполне особенной определенностью - способностью снимать, воспроизводить определения всех прочих вещей, не переставая при этом оставаться самой собой, т.е. вещью среди других природных вещей, природной силой среди других природных сил. Это обстоятельство и обусловливает ее особую активность, явно превосходящую действие и самодейсвие всех других вещей, такой способностью не обладающих» [Лобастов Г.В. Диалектика разумной формы и феноменология безумия. М., 2012. С.244]. В этом и противоречие первого шага педагогики, что педагогу нужно идти за ребенком, находясь внутри той вещи, с которой у ребенка отношения только внешние. Как снять животность ребенка, при этом идя за ним?
Как нетрудно понять, вещью, способной «снимать, воспроизводить определения всех прочих вещей», является идеальное. По-другому - культура, представленная в предметных формах. Ее историческое развитие «гениально угадано» Гегелем в «Науке логики» (Ленин). Культура и является идеей, абсолютным субъектом, субъектность которого и должен присвоить себе ребенок.
И если справедливо, что онтогенез должен повторять в своих базовых пунктах филогенез, то и становление личности нужно рассматривать в свете генезиса идеального. Исторически возникновение Я напрямую связано с определенным этапом, когда человек стал полагать свою реальную орудийную практику идеальной деятельностью. И это происходит потому, что и Я человека, и идеальное имеют один и тот же корень. И корень этот сама орудийная практика. И потому, если малыш четырех с половиной лет на вопрос, «где находится сознание?», ответит, - «в руках», - то это означает, что с ребенком работали грамотные педагоги.
Сознание и идеальное действительно находятся внутри орудийной деятельности, но в потенции, словно Буратино в полене папы Карло. Но если историческому человеку, находящемуся в естественно-природном состоянии, еще только предстоит вычленить идеальное, чтобы стать действительным человеком, то малыш живет в человеческом обществе, где идеальное уже присутствует. Поэтому и велик соблазн «насадить» идеальное напрямую в детскую голову. И происходит это, в первую очередь, в виде слова, названий вещей. Ребенку действительно неоткуда узнать названия вещей и правил обращения с ними кроме как из внешнего ему взрослого мира. Но вопрос то ставится так, что внешнее должно стать внутренним, коль скоро мы хотим двигаться по схеме культуры, а не по схеме животного бытия. Ведь «при помощи» идеального можно сотворить только животное. Хотим мы этого или не хотим, но главная задача, цель всего начального этапа становления личности - позволить малышу самому вычленить (сотворить) слово из своей предметной деятельности.
Ребенку нужно позволить сотворить Слово. Звучит парадоксально. Ведь Слово, есть бог, как сказано в известной мудрой книге. Э.В. Ильенков в письме А.В. Суворову говорит о том, что Библия - «величайшее поэтическое произведение, равное «Илиаде» и «Эдде» [Ильенков Э.В. Письмо А.В. Суворову //Философия и культура. М. , 1991. С. 447]. Обращение Ильенкова к Библии в письме было не случайным, оно возникло в контексте проблемы сознания: «Саша, я это все к тому, что сознание - это не только чудо и крест, а и тончайший предмет в мироздании - тончайший, и поэтому его могут сгубить вещи, которых другой предмет и не почувствует... Сознание или «дух», как его называли и называют, есть - Гегель - «способность выносить напряжение противоречия». Собственно, это просто другая дефиниция сознания» [там же.С. 447].
Педагогу нужно ни много, ни мало позволить ребенку стать творцом самого себя. Сотворить Слово, «вырастающее из движения самой души, ощутившей противоречие, казалось бы, самодостаточного и самосознающего своего существования и непонятной зависимой встроенности в этот «сумасшедший мир» [Лобастов Г.В. Диалектика разумной формы и феноменология безумия. М., 2012. С.31]. Действительно, навязанное извне взрослым сознание и самосознание к действительному сознанию ребенка отношения не имеют. И ребенок это очень остро чувствует. Он говорит «Я», говорит, что сознает это «Я», если его спрашивают, но говорит с чужого голоса. И если у него засвербит изнутри, начнет разрывать противоречие своей «самодостаточности» и «непонятной встроенности в этот «сумасшедший мир», то настало самое время высказать это противоречие, дабы его удержать. Противоречие всеобщего и единичного в своем особенном индивидуальном Слове. С этого и начинается личность.
Если отбросить пафос призыва «Сейте разумное, доброе, вечное», и вычленить только суть, то «сеять» педагог имеет право только одно - противоречие. Поскольку без противоречия Истина, Добро и Красота недействительны. Отсюда острая нелюбовь Гегеля к Китаю - стране, где все держится на жестких догмах и правилах. Гегель ставит под сомнение даже изобретение пороха Китаем, поскольку любое изобретение и являет себя миру как разрешение противоречия, назревшего в развитии общества. Что может быть изобретено в стране, где противоречия устраняются на корню? И в определении бога Гегель верен себе. «Абсолютное, Бог есть мера всех вещей», - это положение не более пантеистично, чем дефиниция: «Абсолютное, Бог есть бытие», но первое бесконечно более истинно» [Гегель Г.В.Ф. Наука логики.СПб., 2002. С.298]. Личность и начинается с сотворения некоего представления, образа, являющегося для ребенка «мерой всех вещей». Гегель далее поясняет, что есть эта мера. «Мера есть, правда, внешний способ, некоторое «больше» или «меньше», но в то же время она и рефлектирована в себя, есть не только безразличная и внешняя, но и в-себе-сущая определенность; она, таким образом, есть конкретная истина бытия; народы поэтому почитали в мере нечто неприкосновенное, святое» [там же. С. 298].Гегель, еще раз повторю Ленинскую мысль, действительно угадывает в движении категорий движение культуры. И абсолютно точно связывает категорию меры с обретением народами «конкретной истины бытия». Истины, заключающейся в тождестве субъективного и объективного. Понятно, что первоначально у народов эта истина представлена лишь в религиозном сознании, то есть в превращенной форме, внешне. Поэтому и свобода, неведомая животному миру, здесь в виде иллюзии, но в этой иллюзии потенция истинной свободы. Лишь с наличием философского сознания «индивид оказывается совместимым с действительностью, только в той или иной мере присвоив ее собственный принцип движения» [Лобастов Г.В. Диалектика разумной формы и феноменология безумия. М., 2012. С.309]. В иллюзии, в потенции, но в первом сотворенном Слове малыша уже живет эта мера, мера совмещения индивида с действительностью. Поэтому так важно не упустить этот момент в становлении личности как целостного образования. Впоследствии ученика начинают учить языку, литературе, но интереса у него это не вызовет - в нем уже убит писатель, а значит и значимость Слова во всем движении его субъективности. Но такое сплошное картезианство является нормой в буржуазном обществе. Правящим кругам выгодны бессловесные рабы, а также наука, уютно вписывающаяся в наличные формы бытия.
Но могут возразить, ведь не всякое слово, созданное малышом, несет в себе потенцию противоречия. Противоречие можно «посеять» только в том случае, если оно возникает из целого, обнаруживает себя растущим из тождества. Противоречие - это тождество предельных противоположностей в одной субстанции. Получается, слово только тогда будет нести в себе потенцию противоречия (изначально представленного в виде тождества), когда само созерцание будет субстанциальным. То есть свободным от пут наличного бытия. Но как ребенка вывести на это созерцание, ведь товарно-денежные отношения являются господствующими, пронизывают все наличное бытие?
Слово как начало личности - это свое-иное слова-обращения (теория обращений Ф.Т. Михайлова) в период предбытия личности, когда ребенок полностью слит с вещью, находясь в состоянии тотального ощущения. Обращение взрослого к ребенку, ребенка к взрослому в период первичной предметно-чувственной деятельности и является той субстанциональной основой, которую малыш вычленяет в представление и ввиду самости вычленения (сотворения) обнаруживает свое Я, делая первый шаг в личность. «Личность и творчество - одно и тоже, они начинаются вместе и в одной и той же точке пространства-времени. Это две стороны, два момента одного и того же - активно деятельного жизненного процесса: не формируется личность - нет творчества, нет творчества - нет личности» [Лобастов Г.В. Философско-психологические проблемы педагогики. Менделеево. 2014. С. 19].
Но как сделать так, чтобы обращение в предметной деятельности было действительно субстанциальным? Ведь в одном случае ребенок, сходив с родителями в зоопарк, придя домой, вылепит из пластилина весь зверинец и усеет им швейную машинку бабушки, и все восхитятся, откуда у ребенка такое точное подмечивание черт животных (а ведь лепка, скульптура это тоже Слово), а другому убогая воспитательница детского сада поручит вылепить волка, а потом зло высмеет, что тот вылепил свинью. А ведь в обоих случаях ребенок лепил вовсе не животных, а те обращения, которые возникали в связи с ними. Красота зверинца на швейной машине бабушки и есть опредмеченная в лепных изделиях истинность, субстанциальность отношений родителей с детьми; предельно формальное, свинское, обращение воспитательницы к детям абсолютно точно вылепил дошкольник. Только воспитательница, к сожалению, не узнала в себе свинью.
И не только воспитательница детского сада, но и вся школа не понимает, что личность - это всегда писатель, а не чтец, режиссер, а не артист; личность и начинается с самостоятельно сотворенного Бога, который и является «мерой всех вещей», а по-другому - совестью - пониманием, что субстанция начинается с тебя и ты ее творец.
