Вернуться на главную страницу
Сергей Довлатов: писатель нашего времени?
«Вы думаете, этот автор мало чего добился?
Да он один снизил общий уровень культуры!»
С.Е. Лец.
Всё-таки интересно понять, каким же это образом произошло крушение второй по мощи державы мира, ещё совсем недавно лидировавшей в космосе, одержавшей убедительную победу в самой кровопролитной войне в истории, распространившей - без преувеличения - своё военное влияние на половину света? Ответить на этот вопрос означает подобрать ключи к будущему. Вот этим-то мы и займёмся.
Иногда бывает так, что самый мощный дуб сжирают мелкие, гнусные жучки - древоточцы. Мы рискнём утверждать, что причиной такого сокрушительного развала и бедственных перспектив является культурный фактор. И лишь во вторую - нехватка колбасы, очереди и прочие экономические, военные и политические причины. Как говорил Тацит - «поражение в бою, терпит не самый слабый, а тот, кто начинает отводить глаза в сторону». То есть тот, кто не уверен в своей правоте. Всё дело - в человеке.
Отметим только то, что и капитализм, и его антагонист, реальный социализм, имели в основном дело с одним и тем же типом человека - человека-потребителя, индивидуалиста, эгоиста.
Во, уже слыхать справедливые возражения: «А как же, пардон, настоящий советский человек? Куда это вы подевали энтузиазм тридцатых годов, массовый героизм Великой Отечественной? В какие это «индивидуалисты, эгоисты» вы хотите записать Павку Корчагина и Александра Матросова?» Да, конечно, всё это так. Из истории фактов выкидывать не стоит. А потому подумаем-ка мы лучше над тем, почему лучшие стороны человеческой натуры проявлялись на протяжении семидесяти лет Советской власти лишь эпизодически и как случилось так, что на месте светлого лика Алексея Маресьева, Зои Космодемьянской всплыли поганенькие улыбочки ребяток из перестроечной программы «Время» и гнусные рожи Фоменко, Хазанова, Винокура, Петросяна, Жванецкого и озвучиваемых ими персонажей?
Наука рассматривает реальные практические проблемы на теоретических моделях. В виде схем, формул, понятий. Ну, а раз мы заговорили о человеке, то таким подопытным кроликом пусть для нас станет герой нового времени. Скажем, наиболее популярный писатель и персонажи его книг. Возьмём, для примера, Довлатова. Про Довлатова вообще много написано. В советское время его практически не издавали, но как только зашаталась советская власть, то стали его печатать огромными тиражами. А студенты ВУЗов, даже технических, его на культурологии изучают. До сих пор идут посвященные ему передачи по телевидению, хотя сам наш герой давным-давно - в 1990 году - умер. И изданный в 1995 году Большой Энциклопедический словарь счёл нужным пригреть его биографию на своих страницах. В девяностые годы «довлатиана» вообще расцвела махровым цветом: кто только не писал о Довлатове - Вайль, Генис, Рейн. Теперь немного поутихло. Но не забывают писателя его поклонники. Вышла вот недавно книжка Людмилы Штерн «Довлатов - добрый мой приятель», «Литературная Россия» в рубрике «Книги-события» неоднократно отмечала, что сие творение выбирают известные сценаристы, журналисты, политтехнологи, психологи и дизайнеры. Так вот, пусть Довлатов и станет тем жучком-короедом, что мы поместим на предметное стекло микроскопа.
Итак, мы отправились в главную областную библиотеку. Нам придётся немало подождать, пока получим книгу великого прозаика. Но вот - ура! - нам повезло. У нас на руках толстый, большой, любовно изданный том: «Малоизвестный Довлатов», СПб, 1996 года издания, в 512 страниц мелованной бумаги и с пятьюдесятью иллюстрациями. Тираж из нелишней скромности не указан. Занятно, что, помимо библиотечной печати, имеется ещё одна: «Проект «Пушкинская библиотека» - книги для российских библиотек». (Да, это вам не завшивленный Л.Н. Толстой!). Кто-то любезно снабжает обнищавшие, лишённые финансирования библиотеки России книгами нашего выдающегося писателя.
В нашем томе Довлатов представлен в различных ипостасях: есть и ранний период, и поздний, и советский, и американский, и воспоминания современников, и фото. Возьмём на выбор один из рассказов, скажем, раннего периода - «Дорога в новую квартиру». Главный герой - майор Кузьменко (жлоб и солдафон, как мы узнаем потом), и героиня - Варя, гримерша на ленинградской киностудии.
Сначала расскажем предысторию их знакомства. Кузьменко едет в трамвае и с тоской оглядывает едущих с ним женщин: красивых нет, только «в полумраке такси, откинувшись на цитрусовые сиденья, мчатся длинноногие и бессердечные». Внезапно «запахло косметикой»: майор увидел Варю. (Кстати, запах косметики - единственный её отличительный признак на протяжении всего рассказа - лица и характера писатель не даёт).
«При входе Варя зонтиком случайно пихает майора в живот.
Шикарный зонт, - сказал он, - импортный, конечно!
Нет, то есть, да. Я приобрела его в Лодзи. Двадцать злотых отдала.
Двадцать? - горячо возмутился Кузьменко. - Чехи утратили совесть.
Если понравится, то я денег не жалею».
После столь же содержательного, сколь и продолжительного разговора Варя ведёт майора к себе домой. «Они свернули за угол, миновали пивной ларёк». (Пивной ларёк встречается на протяжении пятнадцатистраничного рассказа раз десять - в среднем по разу на каждых полутора страницах). «- Рашен пепси-кола, - осклабившись, сказал майор».
«У Вари Кузьменко быстро огляделся. На стене - акварель, рисунок: башня, готовая рухнуть. Майор её где - то видел. Запомнился даже похабный оттенок в названии башни». (Довлатову вообще-то должно бы быть стыдно, что город Пиза у него как у автора вызывает ассоциации только такого рода. Но такой атавизм, как стыд у нашего объекта исследования напрочь отсутствует. Мы в этом убедимся позже.)
«Варя между тем боком вышла из-за ширмы. В его мозгу чётко оформилось далёкое слово: пеньюар. Майор широко растопырил руки и шагнул навстречу.»
Далее идёт раздел: «Из голубого дневника Звягиной Вари». Упомянутую сцену она излагает так: «Незнакомец деликатно коснулся моего локтя. В его грубоватом лице угадывалась чувственная сила. Если бы нас увидел Зигмунд Фрейд, он пришёл бы в восторг. Без тени ханжества я улыбнулась ему. Две рюмки французского вина сблизили нас ещё теснее. Незнакомец корректно обнял меня за плечи. Окрепшее чувство потребовало новых жертв. Случилось то, чего мы надеялись избежать». Такой вот взгляд на людей даже у раннего Довлатова: вот, мол, красивые слова, вежливость, а на уме сами знаете что, хе-хе-хе...
Читаем дальше. Другой «герой» Звягиной Вари - престарелый режиссёр кино, еврей Малиновский. Варя ведёт его к себе домой: «В актрисы метит, - подумал Малиновский.»
«- Что будем пить? - спросила Варя.
Валидол, - ответил Малиновский без улыбки.
Я поставлю чай.
Варя отворила дверь. Малиновский, виновато поглядывая, стягивал ботинки.
- Без разговоров, - сказал он, - ком цу мир...»
Напоследок - ещё одна реплика из рассказа Довлатова: «Накануне переезда Варя позвонила 12 мужчинам, чтобы они помогли». Намёк, полагаю, ясен? - Варя переспала с половиной города...
Вот он, довлатовский homo sapiens: сверху - тонкий слой цивилизованности - в качестве камуфляжа, насквозь притворной и очень фальшивой маски, а под этим обманом зрения в каждом - в каждом! - живёт его подлинная суть - примитивная и похотливая животина.
Попробуем разобраться. Прежде всего - кто сам такой С. Довлатов? Великий гений, не признанный гнусными большевиками, травимый партийными бонзами? Писатель, ставший жертвой происков партноменклатуры и писательской мафии в СССР? Гений? Посредственность, попавшая в струю демократизации?
Из книг Довлатова и свидетельств его знакомых следует, что он считает себя непризнанным (это ещё до перестройки) гением. Гениальность других людей, публично провозглашённую, он, если и соглашается признать, то только сквозь зубы. Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Н.В. Гоголь, Чехов - все, по его мнению, слабые писатели. Он делает исключение только для Пушкина, но, как мы увидим, не вполне, не до конца. Вот, к примеру, такой милый эпизод («Заповедник»):
«- Тут все живёт и дышит Пушкиным, - сказала Галя. - Так и ждёшь, что он выйдет сейчас из-за поворота. Цилиндр, крылатка, знакомый профиль.
Между тем из-за поворота вышел Лёня Гурьянов, бывший университетский стукач.
- Борька, хрен моржовый, - дико заорал он, - ты ли это?»
Откуда такая злоба? Может быть, наш герой на весь остаток своей жизни запомнил фразу о нём, брошенную по какому-то поводу одним из преподавателей Литинститута: "А где же этот, кстати, довольно бездарный молодой человек?".
А вообще-то, что конкретно мы знаем о Довлатове? - Нигде не доучился. Литиниститут не закончил. Служил в армии в охране колонии усиленного режима. Одно время работал в Таллине, в газете, кажется, «Молодёжь Эстонии». Дальше - жил в Ленинграде, в 1978 году уехал в США, где и умер в 1990 году. Сам он пишет вот что: «...Прошло двенадцать лет. За это время я демобилизовался и стал писателем-нонконформистом. Разумеется, меня не печатали, тем более что начал я с коммунистически - лагерных рассказов. Короче, я всё больше пил и всё меньше соблюдал осторожность.
В результате мои сочинения попали на Запад. Некоторые были там опубликованы. А я был уволен с последнего места работы. С полуразрушенной баржи, которую добросовестно охранял.
Мелкое диссидентство. Тунеядство. Милиция. Пьянство. И, наконец, спецприёмник - бывшая тюрьма «Наш полярник»».
Позволим себе сделать из всего вышеприведенного такой вывод: мы имеем дело с индивидуалистом. Это, кстати, объясняет и то, что Довлатова стали огромными тиражами печатать в послесоветское время и объявили великим классиком русской литературы (хотя к России его литература никакого отношения не имеет, так как не продолжает ни одной из традиций русской литературы): главным лозунгом демократов является индивидуализм.
-Да что - индивидуалист! - пожимает плечами иной читатель. - Ну индивидуалист и индивидуалист. Подумаешь!
К сожалению, не всё так просто. Конечно, человек не может быть чистым коллективистом и жить исключительно жизнью общества, растворив свою индивидуальность в других людях. Дело в том, что какую меру индивидуализма взять, каждый решает сам. Вот Довлатов взял индивидуализма себе полной мерой. И очень последовательно провёл в жизнь, в конце концов поставив себя вне общества.
Довлатов - индивидуалист очень последовательный. Возьмём, к примеру, его шовинизм. Будучи, по его словам, наполовину евреем, наполовину армянином, он здорово не любит русских и не упускает случая сказать гадость про столь ненавистную ему нацию.
- Ага! Русофобия! Знамо дело! Ну какой же демократ любит русских? - Дело, однако, не в этом: шовинизм Довлатова весьма странен. Ведь почему человек становится шовинистом? Одних приводит в ярость захватчик, терзающий его страну. Другие не понимают и не хотят понимать иной народ и стремятся делать ему гадости. Третьему перебежал дорогу армянин, еврей, свазилендец и тот обиделся на весь белый свет. Всего этого Вы, дорогой читатель, не найдёте у Довлатова. Его шовинизм является всего лишь частным случаем отношения нашего героя к людям. Он ведь не только русских не любит, но и всех прочих терпеть не может (пуэрториканцев, негров, грузин) и даже не особенно жалует евреев. (Хотя русских он не любит больше всех остальных. Но об этом - после.)
Вот, к примеру, из эстонского периода жития Довлатова: есть в редакции один эстонец, зовут его Эрих Буш. Ничем он особенным не выделялся. Кроме того, что в его сортире не стенке висит плакат с виршами:
Пускай кругом бардак
Есть худшие напасти!
Пусть дует из окна
Пусть грязен наш сортир
Зато - и это факт! -
Тут нет советской власти!
Свобода - мой девиз,
Мой фетиш, мой кумир
Вот такой герой - лицемер, приспособленец, любитель напакостить втихаря. Напомним, что он - эстонец. Хотя его фамилия - Буш, и зовут его - Эрих. Это аллюзия с Эрнстом Бушем, немецким певцом - антифашистом, героем немецкого сопротивления (возможно, Вы, читатель, помните его «Марш единого фронта»? Раньше часто передавали по радио эту песню в исполнении именно Эрнста Буша.) Что до самого Эрнста Буша, то он попал в Бухенвальд в 1935 году и был освобожден оттуда только в 1945-ом. Умер он в конце восьмидесятых годов - ещё в ГДР. Вот так, походя, Довлатов убивает сразу двух зайцев: и эстонцев от души обгадил, и немцев. Нету у него любимого народа! Все - ненавистные.
Он постоянно говорит мерзости о других. Он способен видеть в людях видеть только плохое. Возьмите любую книгу Довлатова и попытайтесь найти - о ком он говорит хоть что-нибудь хорошее.
Не найдёте ведь! Зато у него в изобилии крашенные блондинки, алкаши, стукачи, диссидентствующие элементы, и прочие, весьма «оригинальные» в плане нравственного уродства натуры. Все они лицемерят, прикидываются честными советскими работниками идеологического фронта (речь у Довлатова идёт в основном о творческой интеллигенции), все врут напропалую, сочиняя о встречах с интеллигентными людьми, о строительстве социализма, но грезят при этом заграницей, слушают ВВС, ругают начальство.
Надо отметить, что Довлатов здесь во многом прав. Но его порок и беда в том, что он упорно видит только грязь и мажет ей всех других. ВСЕ врут, ВСЕ лицемерят, ВСЕ фарисействуют, и пьют, пьют, пьют... «Он достал из портфеля бутылку кубинского рома». «Коньяк, джин с тоником, вино, - предложила Белла». «- Хочешь чаю? - Лучше водки». «Помню, бегали за стрелецкой». Довлатов беспощаден и к себе: «Я расплатился. Поднял и тут же опустил стакан. Руки тряслись как у эпилептика». Скотство - оно начинается потихоньку, затмевает весь мир и самого себя.
Если и скажет что Довлатов человеку в плюс, то только для того, чтобы потом макнуть его с головой в помои. Не найдёте, нету у него доброго слова ни для кого. Не запасено. Нету у Довлатова героев, одни подлецы. Нету не потому, что их в самом деле не бывает, а потому что Довлатов их не видит. А раз не видит - так и быть не может. И не было никогда. Вот хотя бы цикл рассказов «Компромисс», относящийся к эстонскому периоду. Довлатов и фотокорреспондент его газеты Шелудяков (одна фамилия чего стоит), отправляются в заповедник, километрах в ста от Таллина. Там их, уже крепко подвыпивших, встречают две женщины: худощавая, неприступная женщина в очках, с манерами партийного работника - Ольга Сергеевна(?), и девочка - подросток с мальчишеской чёлкой - эстонка Эви. На предложение продолжить возлияния дамы сначала с возмущением отказываются, но потом на удивление быстро соглашаются. После некоторого количества спиртного обе героини раскрепощаются. Шелудяков исчезает с Ольгой Сергеевной, а девочка - подросток Эви показывает такие глубокие познания в секс-технике, что ей может позавидовать самая опытная проститутка: «...Не пей так много, - сказала Эви. - А то не можешь делать секс...» В конце концов выясняется, что этот заповедник есть нечто вроде загородного публичного дома, в который приезжают расслабиться истомившиеся в кабинетах партийные начальники, а дамы - его постоянный штат. "Нету и никогда не было героев", - заявляет всем своим творчеством Довлатов. - «есть только одни подлецы, все - грязные свиньи».
(А раз уж наш писатель попал в классики, что бы сказал о нём, к примеру, Достоевский? Ведь Достоевский смог рассмотреть человека в проститутке. Вот уж, воистину, "один смотрит в лужу и видит - грязь, а другой там же - звёзды"... Но куда уж нам...)
Довлатову ненавистна и всякая человеческая активность, ибо он всюду натыкается на других людей, которых не признаёт: "Слово "активист" я считал всегда ругательством" - пишет он. Отсюда и особая ненависть Довлатова ко всему русскому, ибо русская культура более всех привержена самоотверженности и героизму, будь то князь Игорь, Минин с Пожарским или Зоя Космодемьянская.
Для русских людей Довлатов подбирает особо мерзкие характеристики. Вот пример из цикла «Заповедник». Заповедник - это пушкинские места, Михайловское. А вот и русский обитатель этих мест - Михаил Иванович, хозяин избы, где герой снимает угол. Русские удаль и размах проявляются, по Довлатову, лишь в способности пропивать всё до нитки во время месячного запоя. Страшен его дом, в котором через щели в полу проходят бездомные псы. Любовь к женщине он понимает так: «А чего её любить? Хвать за это дело и поехал...». Членораздельно он выговаривает только глаголы. В пушкинский заповедник он не только не разу не заглядывал, но и не слыхал про него. Садист: любимое развлечение - вешать кошек на рябине посредством рыболовной лески. (Обратите внимание - не на каком-либо дереве, а на рябине. Кто же не знает, рябина - один из самых поэтичных символов русского фольклора?) Хвалит фашистов, которые, во время оккупации, по его словам, расстреливали только цыган и евреев; «Худого, ей-богу, не делали. Жидов и цыган - это как положено».
Вот таков, по Довлатову, русский человек. В среднем. Не говоря уже про десятки дегенератов, недоумков, имбецилов русской и украинской национальности, плотно заселивших страницы довлатовских писаний.
Итак, уверяет Довлатов, есть только грязь. Но зададимся вопросом: мог ли бы он сам, будучи даже изначально кристально : чистым, не замазаться той вымышленной или настоящей грязью, что он узрел в других? Нет, это невозможно: ему тогда пришлось бы сбежать на необитаемый остров. И эта, им же придуманная грязь вползает в него и начинает душить. [Так, кстати, и произошло: Довлатов умер от инфаркта через несколько лет после эмиграции в США, в полицейской машине, которая несколько часов пыталась сдать его, не имеющего медицинской страховки, хоть в какую-нибудь больницу].
- Уф! Ну и что? - спросит проницательный читатель. - Довлатов - скверный человечек и паршивый писатель. Но при чём тут развал России? Не утверждаете же вы, что русская культура и государство - СССР - распались из-за тлетворного влияния Довлатова? Не смешите! И вообще, главное в политике - это военная мощь, и, как это широко известно со времён т. Сталина, «цифры чугуна и стали на душу населения в стране»...
Что же тут ответить? - Ну, во-первых, не один Довлатов тут хорошо потрудился. Здесь и солженицыны, и максимовы с владимовыми, марки захаровы и лакействующая часть творческой интеллигенции, включая сюда тьму режиссёров кино и театров, живописцев и артистов, прыгунов и попрыгуний, и другое всякое прочее.
А во-вторых, деятельность Довлатова со товарищи исподволь сознательно и бессознательно расшатывавших культуру, не такая уж безобидная. Здесь даже один поганец способен сделать очень много. Как у Станислава Ежи Леца? (см. эпиграф). А когда таких авторов становится много, то даже высокие цифры чугуна и стали не могут спасти от гибели даже самое мощное государство.
Немного отвлечёмся и поговорим о культуре вообще. Вот животные - те существуют, опираясь на свой, так сказать, личный опыт и помощь инстинктов. Человек, в отличие от животных, существует благодаря усвоению коллективного опыта, то есть не только опыта своего, но и опыта других людей. А в идеале - опыта всего человечества. И чем выше развитие общества, тем больший объём опыта приходится на долю отдельного человека, тем больше значение культуры, и тем неустойчивее общество к разрушениям именно в этой сфере. Как это не парадоксально, современное общество уязвимее всего к разрушениям в области культуры. С ростом значения информации, усилением влияния коммуникаций средств связи легенда Андерсена об обломках зеркала злых троллей приобретает зловещую реальность.
Ещё тридцать - сорок лет назад значение культуры не было столь велико. Но где-то в середине двадцатого века сменилась историческая эпоха, и не сами по себе материальные потоки стали определять развитие, но стала доминировать их организация, упорядочение, процесс управления ими. Иными словами, производство достигло такой степени сложности, что никакое начальство, никакое руководство сверху оказалось не в силах предусмотреть всё. Нагрузка теперь легла на плечи самих людей, которые в своей повседневности столкнулись со всеми этими вопросами экономики.
А это значит, что возросла роль личной инициативы этих самых людей. Раз так, то наибольшее значение стал играть уровень общей культуры, благодаря которой только и развивается умение считаться не только со своими шкурным интересами, но и учитывать интересы других, общества в целом. То есть упорядочивать варианты усложнившейся жизни. Именно тут, в культуре - нерв современной цивилизации, источники её динамики и, одновременно, наиболее уязвимое место. Сюда, в сферу культуры из сферы материальной, стал перемещаться центр противоборства старого и нового, Запада и Страны Советов.
К сожалению, ни послесталинское руководство страны, ни руководство очень разных общественных академий, ни писатели - инженеры душ человеческих - не поняли произошедшей смены исторических приоритетов и не смогли правильно указать новые ориентиры для построения действительно самоуправляющегося общества.
И где-то в брежневские времена, под давлением неуклонно наползавшего социального гниения в массах советских людей начался процесс сепарации. Оно, деление то есть, было и раньше. На тех кто трудился и тех, кто тунеядствовал или пытался тунеядствовать. На тех, кто шёл на фронт добровольцем и тех, кто драпал в Ташкент или шёл в полицаи. На тех, кто сражался честно, и тех, кого надо было стращать заградотрядами. Но в те героические тридцатые - сороковые настоящего человека было трудно отличить от негодяя, ибо всех уравнивала мощная государственная власть.
В хрущёвские же времена, когда конкретные шаги в будущее стали проблематичны, честные люди перестали что-либо понимать и уходили в частную жизнь, становясь сторонними наблюдателями. Негодяи и шкурники же подняли головы, ибо это - их время! Как на дрожжах, взошла вся трясущаяся диссидентская нежить (ну чего они всё трясутся - никак в толк не взять): сахаровы, боннеры, буковские, синявские и прочие довлатовы. Вот слова И. Бродского, получившего несколько лет в СССР за тунеядство и пригретого нобелевской премией на Западе: «я принадлежал к поколению, которое восприняло идеи индивидуализма и принцип автономности человека существенно более всерьёз, чем это было сделано кем-либо или чем-либо. Идея индивидуализма, человека самого по себе, на отшибе и в чистом виде была нашей собственной. В этом смысле мы оказались «американцами» в большей степени, чем большинство населения США». (Цитируем по книге И. Сухих «Сергей Довлатов: время, место, судьба», СПб, 1996 г.).
Не удивительно, что для таких отпетых индивидуалистов наша страна представляется тюрьмой: «Я спросил у восьмилетней дочки: «без окон, без дверей, полна горница людей, что это? - Тюрьма,- ответила Катя». Или: «Праздник ощущался даже в лагерной зоне, - заключённые в выстиранных робах, в начищенных дёгтем сапогах. Над канцелярией вяло полощется широкий бледнорозовый транспарант: «Через добросовестный труд - к социализму».» Или: «Я сижу на вахте у знакомого инструктора. Над его столом - репродукция, вырванная, очевидно, из поваренной книги: «Жареный цыплёнок, декорированный яблоками». » (из цикла рассказов «Зона»). Понимать надо приблизительно так: СССР - лагерь, завешенный дурацкими лозунгами, населённый сплошь придурками, не способными отличить картину от фото. Все эстетические пристрастия сих придурков ограничиваются изображением жратвы.
Честные, порядочные люди Довлатову непонятны и ненавистны: «Большинство запечных тараканов воспринимают этот бардак как привычную среду обитания: ходит на работу, выпивают, воюют с собственными жёнами: «А что, живём неплохо... трудимся, как положено. Пользуемся авторитетом...». «Человек я самый простой, - произнёс Владимир Иванович, - хотя не скрою, работать люблю и в коллективе меня уважают» ». Вот над ними и издевается Довлатов, считая себя умнее и хитрее их. Надо сказать, что гнусненькие хохмочки Довлатову весьма удаются. (Как они пока ещё удаются пересмешникам типа Хазанова, Задорнова и прочим): легкое перо, узнаваемые подробности, умение подметить реальные недостатки закостеневающей жизни. Довлатов и Ко. совсем неплохо справляются с изобличением фальшивого официоза. Они пытаются доказать, что отрицание такой жизни суть правда, Но такая чисто отрицательная правда - тоже ложь. Вот и все, (даже мнимо положительные, то есть диссидентствующие) герои Довлатова, оскорбляющие втихаря советскую власть, пьющие и спаривающиеся субъекты суетятся, обманывают друг друга, зная, что эти обманутые знают про их обман, перемешиваются, хихикают, строят рожи, показывают языки. Такое впечатление, что все его герои, как, впрочем, и реальные диссиденты, страдают трясучкой - болезнью Паркинсона.
Таковой образ бытия выдаётся за норму. Выдвигается как принцип существования. Тиражируется многими десятками менее талантливых довлатовых. Потом это всё издаётся миллионами журналов и книжонок. И никакой административный пресс не в состоянии воспрепятствовать этому стремительному прорастанию нечисти во все духовные поры культуры. Осколки кривого зеркала андерсеновских троллей штампуются и множатся, плодятся и размножаются. Делением и половым путём, почкованием и паразитированием, печатным станком и телевидением... Казалось бы, власть в лице руководства КПСС со своим мощным, оставшимся от иных времён, репрессивными аппаратом, могла бы в одночасье раздавить весь этот сброд. Но она, как мы сказали, утратила ориентиры, разучилась отличать хорошее от дурного, легла под Запад, неизбывно догоняя его... А с другой стороны, кто они такие, эти партийные бонзы, выродившиеся в элиту? Те же самые шкурники - индивидуалисты, волею исторических судеб оказавшиеся у кормила и оттеснившие от него тех, кто сохранял хоть какие-то человеческие черты.
В 1978 году Довлатов уехал в США.
В 1985 году к власти пришёл Горбачёв.
Возможно, знание истинной цены тех суррогатов культуры, которые нам навязывают под маркой истинных ценностей (вроде Довлатова) поможет нам избежать того будущего, что уже подступает...
Сайт «Антропоген»
http://www.antropogen.ru
