Тайна Анны Карениной

2013-03-19  Евгения Босенко Версия для печати

Все смешалось в экранизациях

Так не хотелось смотреть очередную экранизацию "Анны Карениной"! Но зна­комым отказать было неудобно.

Боялась - заскучаю, но фильм оказался дина­мичный, смотрели на одном дыхании. Да и чувства вызывал у зрителей. Девушки в зале плакали. Как рассказывала соседка, невестка в кино сильно расстроилась, и у нее чуть не пропало молоко (кормящая мать). Для нее было полной неожиданностью, что Анна бросилась под поезд. Сунула ей роман, на следующий день вернула - прочла. Распереживались и зрители постарше, которые и читали роман, и смотрели фильм 70-ых годов с Т. Самойловой и В. Лановым в главных ролях. Та версия, бес­спорно, остается лучшей, особенно непревзойденный Лановой-Вронский.

Новая экранизация Анны Карениной, о которой сейчас идет речь, сделана британским режиссером Джо Райтом, как я уже сказала, тоже вызвала явный интерес. Некоторые из знакомых даже заявляют, что впервые появилась на экране подлинная Анна. "Вот так надо ее играть!" Анна - Кира Найтли пленяет своей красотой, гра­цией, обнаженностью чувств. Да и сама она слегка обнажается, что ей не очень идет из-за щупленького детского тельца. Да и не в духе Толстого. Лев Николаевич по жизни знал толк в любви, но в романе нет ни одной эроти­ческой сцены, даже поцелуя. Страстность, несдержанность Найтли приятна глазу зрителя, но не соответствует исторической правде.

Дворян как раз учили с детства бесстрастности и сдержанности. Анна сопротивлялась чувству, в ней шла внутренняя борьба, скрытая от всех. Найтли плевать на мнение окружающих, а Карениной - наоборот. Нью-Анна скорее похожа на даму полусвета - танцовщицу или певицу из дешевого кабаре, чем на даму света. Среди дам полусвета тоже были красотки, но порода, стать, манеры - другие. При экранизации класси­ки важна продуманность деталей эпохи, иначе трагедия превращается в мюзикл или оперетту. Вызывает чувство досады и одежда, и декорация. Дамы на балу оголяли плечи, но не носили топики, как на современном пля­же. Левин в тулупе с торчащим из-под мужицкого капелюха рыжим париком, похож на огородное пугало. Да и Вронский в мятой форме выглядит «не ахти». Дворяне-графья шляются по затрапезным кабакам и кушают из тарелок общепита. Очевидно, так представляют в Англии высший свет России того времени.

На трактир смахивает и столичный театр. Что-что, а театры того времени прекрасно сохранились и по-прежнему пора­жают своей роскошью. Взяли бы турпутевку, да побывали в Большом театре или, скажем, в Мариинском, да имели бы представление о том, что снимают. На натурных съемках киношники, видать, тоже сэкономили. Если в окне избы фото Исаакиевского собора - это Петербург, если собор Василия Блаженного - Москва. События разворачиваются на сцене в условных декорациях а-ля Театр на Таганке. Там тоже по оформлению сцены не угадаешь, какую пьесу играют: "Гамлет", "Стенька Разин" или "Антимиры" А. Вознесенского. Хотя, однажды съемочная группа на природу таки выехала: снимали скит где-то на севере в роли дворянской усадьбы Левина. Что мы видим на этой картин­ке: почерневший сруб, печки-лавочки, лучок и пучки травок над печкой - вот и вся дворянская усадьба.

Основные сцены романа переданы почти без слов, в пантомиме - и в этом есть что-то завораживающее. Танцы поставлены блестяще, продуман каждый жест. Сцена бала кажется лучшей в фильме. Кажется, что зритель в балете, хотя, скорее - в оперетте.

После просмотра еще нескольких киноверсий, закрадывается подозрение, что режиссёры, не читая романа, пересняли ключевые сцены друг у друга. Когда-то, приезжая из Америки, наши потешались, что там продаются брошюры с кратким изложением романа "Анна Каренина". Вполне возможно, что есть сов­ременный электронный аналог брошюры. Уж очень сюжетно похожи британский фильм с Кирой Найтли и более ранний американский - с Софи Морсо. Красавица Софи изобразила Анну капризной и недалекой. В такой же манере, как ссорилась с бойфрендами в фильмах "Бум-1" и "Бум-2", она закатывает сцены Каренину и Вронско­му.

Американцы, в отличие от британцев, не жалели деньги на роскошные декорации. Кино снимали в царских дворцах и парках. Например, в роли имения Каренина легко узнавался Павловский дворец. Можно догадаться, что создавался фильм в послеперестроечный развал (фильм вышел в 90-е годы), уж очень безцеремонно эксплуатируются музейные комплексы. В советское время иностранные кино­группы и близко не подпускались к культурным святыням.

Но, очевидно, кино-группа была командирована на малый срок. Судя по цветущей сирени, - на май. Даже когда снимали русские морозы и сугробы, за ними весело зеле­нели березки.

Две реплики к статьям об английском фильме

Л. Юсипова. «Анна на сцене». Газета «Известия».

Автор статьи упрекает Найтли за чересчур роскошные наряды из коллекции высокой моды.

На этот счет можно не беспокоиться. Сам Л.Н. Толстой в своей статье "Какова моя жизнь?" стыдил светских дам за чрезмерную рос­кошь. У них бальные платья "в стоимость крестьянской избы, на которую крестьяне собирали деньги всю жизнь". Как же она могла веселиться, - негодует Толстой, - когда знала, что она на этом бале носила на своем оголенном теле ту избу". Анна, посещая светские приемы и балы, просто не могла одеваться скромнее. Правда, хотя писатель и стыдил дам, ехавших на бал в дорогих нарядах, но тут же находил для них оправдание: "Но их нельзя осудить т.к. они слепы из-за гипнотизации, производимой на них балом".

Ю. Пясецкая "Любоффь, Россия, паровоз". Газета «Бульвар».

Автор пишет: "то время отмечено огромным количеством людей заблудших, отчаявшихся, не нашедших себя. И Анна из их числа". В подтверждение идет цитата из высказываний жены писателя, Софьи: "Лева представил тип женщины замужней, но потерявшей себя. Он говорил, что задача его - сделать эту женщину только жалкой, но не виноватой". Но, во-первых женам великих людей доверять трудно, они могут быть предвзяты. Тем более, Софья, чья участь в семья была подобна участи Долли 0блонской - 13 детей и не очень верный муж. Она могла и сама дать оценку Анне, как жалкой падшей женщине. Толстой вполне мог этой фразой успокоить супругу, которой, возможно, и неприятно восхище­ние писателя своей героиней. Мол, не переживай, Соня, я ее изображу падшей, жалкой, не то, что ты, образец добродетели. Даже если Толстой действительно намеревался осудить свою героиню по полной программе, имеем ли мы право, современные люди, размышляющие об эмансипации и разра­батывающие гендерные программы, относиться к женскому вопросу как и 150 лет назад (как граф Толстой)? Неужели и авторы английского фильма, и автор статьи о нем, видит в этом произведении, только укор "заблудшим" и "павшим"? К слову сказать, знакомые, смотревшие фильм, так и не поняли, почему возникла проблема с разводом. Ему много места уделяется и в других экранизациях, но, чем больше филь­мов, тем больше вопросов.

Еще раз о любви

Любовь была редкой, экзотической птицей в истории человечества. Можно сказать "белой вороной". М. Зощенко, задумав написать в иронической форме историю человечества, условно разделил рассказы-"бывалыщины" на три раздела: "Деньги", "Коварство", "Любовь". Нo вскоре жаловался: про денеж­ные махинации и коварство - множество историй, про любовь - почти ничего. Ромео и Джульетта, и те - вымышленные. Только в 18 веке в литературе, а вслед за ней, и в жизни, появились самоубийства от несчастной, в смысле, неразделенной любви. Например, молодой Вертер у Гете.

Анна покончила с жизнью не из-за неразделенной любви, а из-за безысходности. Любовь как раз у нее вза­имная, и в этом смысле - счастливая. В среде российского дворянства в средине 19 ст., на фоне преобладавшего потребительского отно­шения к женщине у бескультурного большинства (большая часть дворянства оставалось бескультурной, как и большая часть монархов, царей), образовался немногочисленный культурный слой, у которого и чувства сформировались утонченные, облагороженные искусством, философией. Такой тонкостью чувств обладал и Вронский. Анне повезло - ее полюбили.

Это становится понятно не сразу. Волочиться на балу за знатными да­мами и даже сопровождать их в вояже между Москвой и Петербургом было вполне в традиции этого класса и укрепляло репутацию молодого аристократа (Вронскому было 25 лет). Поэтому и мамаша отнеслась к порыву сына снисходительно и просмотрела опасный поворот, т.е. поворот к серьезным чувствам. О неприличии перед светом она заговорила гораздо позже, когда Вронский поступил как раз прилично, нравственно, как мужчина. Он настаивает на

разводе и браке с Анной, несмотря на ее колебания, связанные с разлукой с сыном. У Толстого в произведении Вронский - мягкий, ранимый человек, что не отражено в английском фильме. Чувства проверяются все новыми и новыми ис­пытаниями на грани жизни и смерти, сначала ее, потом его. Рождается дочка. Все потеряла Анна, уйдя от мужа, но и Вронский потерял немало. Ему приш­лось отказаться от военной службы, в которой он видел свое призвание. Он так и не смог найти себе дело и чувствовал себя неуютно в штатском.

По инициативе Вронского и за его деньги они путешествуют по Италии. Для маленькой дочери наняты нянька, кормилица. Развлекается пара весьма изящно - посещают картинные галереи: Рим, Флоренция, Неаполь. Вронский пишет маслом, в основном - портреты Анны. В Сорренто случается эпизод, по­павший во многие учебники по "Эстетике". Вронский заказывает местному художнику портрет Анны. Рассматривая завершенную работу, он поражен, насколько точно передано скрытое обаяние Анны. Ведь никто не может ее знать и любить эти скрытые черточки, как я, - говорит себе Вронский. В эстетике речь идет о силе искусст­ва, но тут отображена и сила чувств. Только любящий может так восприни­мать картину.

Нашим неизбалованным женщинам такая жизнь может показаться пределом мечты. О чем же тоскует любимая молодая женщина?

Отчего тогда у Анны портится характер?

Толстой в письме пишет, что Анна ему доставляет много хлопот своим плохим характером, и он с ней возится, как отец с непокорной дочерью. Анна устраивает сцены терпеливому Вронскому, пока и он не вз­бунтовался: "Анна, ты испытываешь мое терпение. Есть же предел!"

Пушкин также писал в письме: "ну и номер выкинула моя Татьяна". Почему литературные героини не ведут себя так, как желают их авторы? Ведь они выдуманные!?

Все дело в том, что есть логика образа, которая ведет автора за собой. И это вовсе не женская логика, и искать ее надо не в особенностях женской пси­хики, а в общественных отношениях, в бесправном, унизительном положении женщин в обществе.

Мало кто из читателей «Анны Карениной» замечает, что портится характер и у других, более благополучных героинь книги. Роман начинается с бунта самой по­корной и безупречной из них - Долли Облонской. Она тоже собирается уйти от мужа. Но у нее имеется на то причина: ее муж, милейший человек, изменил с гувернанткой ее детей. Не в первый раз, но то, что на этот раз это была всего лишь прислуга, делает измену особенно обидной. Но и после примирения Долли не может смириться с ролью бесправного существа, чья жизнь сведена к дето­родной функции. Между тем, Стива не так уж плох - и по старым, и по современным меркам. Он - душевный друг и советчик для Левиных и многих других, широкая натура и достаточно умен, любит сестру и защищает ее интересы перед Карениным. Но 33-летняя супруга для него скучна и неинтересна. "Что делать, если она стара и некрасива" - рассуждает он перед зеркалом. На са­мом деле она и молода, и привлекательна, и интересна мужчинам, но как верная супруга и благодетельная мать не подает повода для флирта. И это еще не худшая женская доля. По крайней мере, Долли вышла замуж по любви и до сих пор любит своего непутевого Стиву.

После счастливого замужества портится характер и у Кити. Она точно так же, как и Анна, устраивает скандалы преданному Левину по пустякам, и он так же, как и Вронский, втихаря сбегает из дому. Долгие отлучки мужей не ведут к примирению, а вызывают новую бурю упреков по типу: я сижу с детьми, а ты развлекаешься. Очень современно звучит! И счастливые, и несчастные семьи похожи!

Сцены семейных ссор в романе до сих пор впечатляют женщин. Искушенные в семейной жизни несколькими браками подруги отмечают их как лучшие страницы мировой классики. И знаешь, что не стоит на него наезжать, а не можешь удержаться. «Как я понимаю Анну» - призналась одна из них.

Современная женщина может позавидовать Анне, тому, нас­колько сдержан Вронский в те минуты, когда Анна на него "наезжает", как го­ворят сейчас. Он глубоко сочувствует, понимая, что эта "нервозность" оттого, что они находятся не в равном положении. То, что в обществе не прощается женщине, легко прощается мужчине. Тот же неверный Стива продолжает пользоваться успехом в аристократических кругах. Попробовала бы точно так же вести себя Долли - позор, обструкция света были бы ей обеспечены). Вронский все это понимает, но все чаще проговаривает, что свою мужскую независимость он Анне не уступит.

Все жен­щины в романе зависимы и, прежде всего, экономически. Когда Долли узнает, что Каренин собирается развестись, она с ужасом его умоляет: «Что с ней будет, если вы бросите ее? Все, только не развод! Она будет ничьей женой. Она погибнет!» Долли, и другие дворянки боятся быть брошенными. Но этот дамоклов меч висел над ними всю жизнь.

По разным причинам они сидят дома и накапливают раздражение. Горячо любимая в браке Китти хочет что-то делать полезное, но ее прогрессивный муж думает иначе. Он должен был, по его понятию, работать свою работу и отдыхать от нее в счастии любви. Она же должна быть любима и только. Но он, как и все мужчины, забывал, что и ей надо работать. И даже, когда Кити взяла на себя организацию ухода за тяжело больным Николаем Левиным, проявив при этом способности к медицине и самоотверженность (предельно хороши кадры из английского фильма, в котором убедительно и неожиданно трогательно сыграла сцену ухода за больным Никола­ем шведская актриса Алисия Викандер), не пробудило в муже желания помочь ей в об­ретении профессии.

Пытается найти приложение своих сил и Анна. Она не только красивая, но и умная, образованная женщина. Вронский обращается к ней с агрономическими, архитектурными вопросами, она участвует в организации школы, больницы для крестьян, пишет книгу для детей. Но в обществе нет спроса на талантливых женщин.

И Жорж Санд, и Марко Вовчок брали мужские псевдонимы не мистификации ради, а чтобы иметь возможность из­даваться. В светском кругу среди мужчин затевается разговор о сфере прило­жения женских способностей.

- Женщины хотят на государственную службу, а я хочу кормить ребенка грудью, - иронизирует один из компании.  Женщина-чиновница - все равно, что мужчина-кормилица, - завершает он тему под общий смех.

Выражает сомнение в каких-либо способнос­тях женщин и присутствующий тут Каренин. За 10 лет брака он не обнаружил у супруги, очевидно, никаких способностей. Речь заходит о "все большем желании женщин помочь общему мужскому труду", на что Каренин скептически возражает: "Вопрос, я полагаю, состоит только в том, способны ли они к этим обязан­ностям".

- Точно так же думали о неграх до их освобождения, - бросает реплику в ответ единственный в компании сторонник женской эмансипации.

Женщину не раз ставили в один ряд с рабом. Даже Аристотель на полном се­рьезе писал в "Политике": "Женщине и рабу быть в повиновении у господина и приятно, и полезно".

Дворянство до конца своего существования блокировало развитие жен­ского образования и "расширения сферы применения женских сил". Анна не имела возможности получить высшее образование в России. Бестужевские курсы появились уже после выхода романа в свет.

Человеку для становления и самореализации необходимы труд и общение. И то, и другое было малодоступно дворянским женам. Труд ограничивался выши­ванием, а общение - узким кругом великосветского салона. Как же при такой жизни не пребывать вечно в плохом настроении. Но для Анны двери салонов закрыты, и это для нее означает полное одиночество, как будто она попала на необитаемый остров.

Страдания Анны трудно разделить современному человеку, они воспринимаются, как капризы, как порча характера.

Вокруг Света

В Италии Анна скучает не только по сыну. Ее тянет в Петербург, в светское общество. Но Анна своим разрывом с мужем бросает вызов традициям света, и свет ее отвергает.

На то время это был мужественный поступок. Жалкой, скорее, можно назвать женщину, которая суетится в своих тайных связях (в адюльтере), лжет, лицемерит, теряя собственное достоинство и унижая обоих мужчин. Адюльтер вошел в моду в России, вслед за Европой, и на него свет смотрит сквозь пальцы.  Вронский с удивлением заметил, что свет открыт для него лично, но он закрыт для Анны. И, глубоко сочувствуя ей, он пытается, уговорить знакомых принимать их вместе, как супругов, но получает отказ. Анне устроили бойкот и дамы, имеющие многочисленные тайные связи. Они считают безнравственным публичный уход от мужа, который подаст плохой пример их дочерям.

"Вронский имел привычку к принцам" - вставляет реплику Толстой. Хорошая реплика. Двойственна позиция умных людей в Высшем свете. С одной стороны, он иронически живописует Анне, глупость суждений заезжего принца и ограниченность его вкусов, но и наслаждается его обществом, потому что это са­мый высокий уровень высшего света. Таков же круг Толстого.

Видимо, Вронский часто общается с коронованными особами, и хотя подтрунивает над ними, но это привычная часть жизни, которой он, несомненно, дорожит. Анну раздражает подробный рассказ о пустом времяпровождении еще и потому, что она-то подобного лишена. Вронский мог бы сократить свои выходы в свет, когда это необязательно, но он, наоборот, все чаще уходит из дому, чтобы "заявить свои права на свободу пред Анной". Может, и права Анна, что его чувства, пока еще сильные, уже иссякают. Анна, Вронский, Каренин и все остальные персонажи-дворяне, и сам Лев Толстой, крутятся вокруг света. У них один свет в их узеньком дворянском окошке. И это далеко не всегда свет разума и добра.

В отличие от экранизаций, где Анна превращается в законченную мор­финистку и не ведает, что творит, у Толстого в романе она до последней минуты сохраняет ясность мысли. Уже в вагоне подъезжая к роковой станции Обираловка, она осознает безысходность ситуации. Похоже, в этих последних горь­ких размышлениях есть ключ к разгадке тайны - почему, как ее вспоминает Вронский, "таинственная, прелестная, любящая и дающая счастье" так страшно покончила с жизнью. Она признается себе, что ревнует Вронского не к женщине, а к ситуации, к возможности быть в свете, в то время, как она отвержена. Но даже если бы все сложилось наилучшим образом: Каренин дал развод и оставил ей сына, а Вронский женился, все равно она - изгой общества, и вскоре Вронский стал бы скучать и тяготится своим браком. Она остается в зависимом, унизительном положении. "Если он, не любя меня из долга будет добр... Это ад! Нет выхода».

Человек с большой и маленькой буквы

Вернемся на время к началу романа: влюбленный граф Вронский чуть ли не с бала подался с Анной из Москвы в Петербург. Кажется, он не видит на перроне никого, кроме нее. Его встречает кучер, лакей принимает багаж, камергер сопровождает всю дорогу, следовательно, наблюдает и его тайное объяснение с Анной на станции в дороге. Слуга подает бифштекс на серебряном блюде; а он все мечтает о свидании, раздавая распоряжения челяди направо и налево.

Толстой зарекомендовал себя как совесть России, народный заступник. Но это хождение в народ случились позднее. В этом романе он только граф и смотрит на людей более низкого сословия так же безразлично холодно, как графья Облонский, Вронский и про­чие. Дворяне переживают свои высокие чувства, а в это время их обслуживает мно­жество людей, порой невидимых, не замечаемых ими. Не обращаем же мы внимание на окружающие нас вещи, пока они служат нам исправно и не ломаются.

В фильме несравненная Найтли-Анна, увлеченная Вронским, кружит на балу, не замечая присутствующих. Камера то и дело то убирает, то возвращает других участ­ников бала. Очень эффектный прием! Но как бы не была увлечена дама, она краем глаза всегда наблюдает и оценивает реакцию ее круга, высшего света. И Анне не безразлична эта реакция, как впоследствии осуждение высшего света доставляет ей ужасные страдания, соразмерные разлуке с сыном и потери любви Вронского. Но чье мнение ей действительно безразлично, так это мнение прислуги. Слуги существуют как вещи, но не существуют как личности, люди.

Вот сцена: барыня, прогуливаясь с Вронским, посылает «человека» и «девушку» привести с прогулки сына, который гуляет не один, а с нянюшкой. Ради такого пустяка задействованы трое. Тут же присутствуют садовник, гувернантка.

Их мнение, в отличие, например, от мнения Бетси, Анну совершенно не интересует, и

то, что вокруг крутится пять душ прислуги, нисколько не мешает свиданию.

"Человек-это звучит гордо"! - сказал Горький. Но человек Вронского никак не звучит, его как человека как бы и нет, есть функция "подай-прими".

Последняя ссора в роковой день между Вронским и Анной происходит в присутствии множества людей, все они - слуги. Граф забыл перчатки (летом, в жару), посылает камердинера за ними, Анна вызвала человека узнать, куда уехал граф, тот доложил: на конюшню. Послала с запиской на конюшню и т.п. На вокзал Анна свою прислугу не взяла. Это уже из ряда вон выходящее. С кучером Вронского по своей инициативе поехал слуга Петра - взять барыне билет. Анна его не благода­рит. На станции Обираловка случайно ей встречается обираловская прислуга Вронских.

Если бы кто-то из них отнесся к барыне по-человечески, заглянул в глаза, успокоил, пошел следом, наконец, может, трагедии и не было бы? Но не принято вмешиваться в барские дела.

Левин, воодушевленный объяснением с Кити, впервые задушевно заговорил с лакеем Егорычем, т.е. об общечеловеческих ценностях: любви, счастье. И хотя нашел его умным собеседником, не дослушал его исповедь о жизни, отвлекся на другое.

Прислуга отнюдь не глупа. Камердинер Каренина - Корней - после того как хозяин впал в уныние и по­терял интерес ко всему, "повел весь дом" и во время одевания барина док­ладывал ему, что было нужно. Так кто в ком нуждается? Государственный чи­новник - в народе или народ - в чиновнике? Через полвека народ взял управление государством в свои руки и быстро обучился премудрости управления, а вот научились ли Каренины самостоятельно одеваться? Кажется, кое-кому таки пришлось научиться.

Что думает прислуга, наблюдая с близкого расстояния жизнь своих хозяев, можно только догадываться, а вот как относятся к бари­ну Левину мужики из его имения, Толстой доводит до нашего сведения (читателя).

Неважно относятся, несмотря на то, Левин заигрывает с ними. Крестьяне и обворовывают доброго барина и ломают нарочно дорогую технику. В конце концов, и сам он разочаровывается в мужиках: "Мосты как поста­вят, так и украдут" - жалуется он друзьям. Хотя и косит барин с мужиками и «косит под мужика», но не вызывает у них сочувствие. Даже нянька Агафья относится к его инициативам как к блажи. Слушая разлагольствования о благе на­рода, осекает его: "Ехали бы на теплые воды, благо, собрались. Что вам о му­жиках заботиться. Жениться вам надо, вот что!" Что Левин вскоре и сделал.

Вспоминается забавный фильм Н. Михалкова по рассказам Чехова "Пьеса для механического пианино", в котором аристократы, выпивая на веранде, желают с похмелья облагодетельствовать народ: косить с мужиками, поить крестьянских младенцев из соски и подарить мужикам свои старые фраки.

Всем хорош граф Вронский - богат, умен, знатен, на пути к блестящей военно-прид­ворной карьере. Друг, такого же знатного происхождения, уговаривая его заняться политикой, говорит о своем классе, как об избранниках судьбы. Люди делятся для него на "мы" - люди с большой буквы и "они" - все, кто ниже по происхождению, т.е. не дворяне. "У них не было от рождения независимости состояния, не было имени, не было той близости к солнцу, в которой мы родились. Их можно купить".

Лев Толстой как зеркало

Насчет "купить" можно согласится. Грядущее в России общество товарно-денежных отношений превращало в предмет купли-продажи и те нравст­венные ценности, которыми гордились образованные представители дворянства - честь, любовь. В последующие десятилетия наступающая продажность все бо­лее тревожила Толстого. "Деньги - это новая страшная форма рабства... освобождает раба и рабовладельца от их личных, человеческих отношений" - писал Толстой. Место под солнцем отвоевывает себе другой класс. Дворянство в те годы стремительно вытесняется буржуазией. Целый класс теряет исторический смысл существования. Общий фон пессимизма - это пессимизм уходящих с исторической арены классов.

Стреляется Вронский, не видит выхода Анна. Причина не только в их личной драме. Даже Левин, пребывая в счастливом браке, борется с желанием покончить с жизнью. Когда Ленин назвал Толстого «зеркалом русской револю­ции», он имел в виду революцию буржуазную, а не социалистическую. С ее крестьянской спецификой. Вот и неудачи Левина с преобразованиями в сельском в хозяйстве, его реформы по-помещичьи, на дворянский лад, являются показате­лями распада форм дворянского землепользования. Добрый барин Левин не только сам работает, но и выпивку по первому намеку мужиков им выставляет, а они все равно работают плохо. А сосед - грубый, наглый, бесчестный, хозяйничает как буржуа. Но крестьяне охотно работают у него по найму - выгодно.

Ленин отмечал противоречивость позиции Толстого. Зеркало только отражает, но не делает анализа. Когда Толстой рисует об­щество как художник - он гениален. Когда пытается найти причины как философ - слаб.

Как и другие талантливые художники, но слабые теоретики, он ищет причину не там, где она есть, а, например, клеймит технику. "Железные дороги преждевременны, они повлек­ли развитие промышленности и его спутника - биржевой игры».

Поезда недавно по­явились в фабричной Европе и привлекали внимание деятелей искусства всех направле­ний. Художники рисовали вокзалы, паровозы, импрессионистов привлекали ди­намические моменты - колеса, пар, дым в его различных конфигурациях, в постоянной изменчивости. И Тургенев пишет повесть "Дым", которая когда-то считалась реакционной, а теперь кажется любопытной и актуальной. В «Дыме» с дымом сравниваются сбо­рища либералов, псевдореволюционеров, кучкующихся в Баден-Бадене под дубом, прозванным "Русским». И хотя постоянно меняются названия партий, союзов, но это - только видимость движения, подобно дыму, который, бесконечно меняя форму, остается одним и тем же.

Некрасов пишет поэму "Железная дорога" посвященную строителю-народу, который "выдержит все - и широкую, ясную, грудью дорогу проложит себе.  Жаль только - жить в эту пору прекрасную уж не придется не мне ни тебе". До появления самолетов, ракет долгое время поезд был символом цивилизации. "Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка" - одна из первых советских песен.

С железное дороги начинается и железной дорогой кончается роман. У колес паровоза герои зна­комятся, через несколько дней у колес происходит их первое признание в любви. И заключительные сцены романа происходят на станции. Отправляясь искать смерти добровольцем на сербско-турецкую войну, Вронский, глядя на поезд, смахивает слезу. Сознательно ли намекает Толстой или нет, нo поезд в романе символичен. Гибель под колесами поезда главной героини. И Каренин - "государственная машина", дворянское общество, высший свет - тоже дворянская злая машина, беспощадно давящая живое, краси­вое, самобытное.

Каренин - "злая машина"

Человек без чувств, кукла, - так называет его Анна. Он на 18 лег ее старше, у него неприятные уши и хрустят пальцы. В Русском музее Петербурга есть огромное полотно кисти И.Репи­на "Торжественное заседание Государственного совета". Есть и подготовительные портреты каждого персонажа картины - в золотистой униформе с красной лентой с орденами через плечо - доблестные винтики царской государстенной машины, оплот монархии. Где-то среди них - прототип Каренина. Об этом неоднократно рассказывали экскурсоводы. Иссушенный желчный чопорный старик с обвислыми, как у бульдога щеками. Таким его играет Гриценко в экранизации 70-х годов.

В последних экранизациях Каренины сильно помолодели, румяны и просто чудо как хороши. Крашеному под блондина подростку Вронскому (Аарон Тейлор Джонсон) с Карениным-Роу не тягаться. Куда смотрела Анна?

Почему в англо-американских версиях с такой симпатией изображен Каренин? Может, потому что прагматичен, как амери­канцы. Голливудский образ Каренина-правильного американца логичен и предска­зуем. Хотя и скучновато с такими людьми в браке, зато спокойно и надежно. Анне он и письма писал, и объяснял последствия ее необдуманного поведения, так ведь не послушала, жила бы спокойно, как за каменной стеной.

Вот история его женитьбы на Анне: богатая губернская барыня сосватала племянницу. Он долго размышлял, взвешивал "за и против", пока та же барыня-тетушка не сказала  о неприличии перед светом дальнейших отлагательств. На этом шаге его чувства иссякли. Сколько "за", столько и "против". И это о женитьбе на молодой красивой женщине. При этом никто не интересовался, каковы чувства у Анны. Да ведь это же ма­шинный алгоритм. Современные "умные" машины тоже впадают в ступор, будучи неспособными решить противоречие. "У него нет чувств!" - восклицает Анна.

Это не совсем так: некоторые чувства, у него есть, но они подмяты (сняты) одним доминирующим: желанием любой ценой соответствовать своему положению в свете. Как служака-чиновник он - винтик государственной машины, его пове­дение машинообразно, поступки -машинальны. Он машинально общается в семье, проводит уроки с сыном, перечитав, как положено, грамматику, дидактику и книги по воспи­танию. Несмотря на семейные бури, педантично шлифует свой проект закона о инородцах.

В такой же манере он намеревается увещевать жену, спасти ее, падшую женщину. Потому и развода не дает: он хочет спасти сына от "дурного влияния падшей матери" и пото­му говорит ему, что мать умерла. Намеревается спасти Анну от «дальнейшего падения» и потому отказывает ей в разводе. Хочет сделать как лучше по своему разумению, потому становится мучителем.

Не случайно, рассматривая фигуру Пилата на картине художника в Италии, кто-то называет его чиновником, который не ведает, что творит. Уж не на чиновника ли Каренина намек?"

Узнав от Анны всю правду, он предлагает унизительную для мужа, но приемле­мую для чиновника сделку: "Мне нужно, чтобы ни свет, ни прислуга не могли обвинить вас, и за это вы будете пользоваться правами честной жены, не ис­полняя ее обязанности". Опять на первом месте свет. Догадавшись, что едва выжившая Анна собирается вновь встретиться с Вронским, который пробовал застрелиться, Каренин размышляет "о невозможности в глазах света его положения". Это его окончательно убеждает отказать в раз­воде.

В заключительных кадрах английского фильма Каренин с детьми собирает цветочки. Приблизительно то же в русском фильме Соловьева: подросший Сережа катается на коньках, а Каренин-Янковский с маленькой девочкой ласково машет из окна.

Но у Толстого в тексте нет этих сцен. Да они и неправдоподобны. Детей прогуливали няньки, гувернеры и гувернантки, но не отцы.

В последних экранизациях Каренину ставится в заслугу, что он взял чужую ему девочку, хотя не любил и родного сына. На самом деле никакой его заслуги здесь нет. Ему больше ничего не оставалось (у него не было выбора). Согласно законодательству и мнению света, с которым он считался, дети его нераз­веденной супруги носили его фамилию и принадлежали ему.

***

Два произведения логически связаны с романом "Анна Каренина": "Евгений Онегин" А.Пушкина и "Что делать?" Г.Чернышев­ского». Толстой заинтересовался статьей В.Белинского о Пушкине, в которой тот упрекает Татьяну за покорность судьбе. Толстой задумался, что могло бы быть, если бы Татьяна порвала с мужем и попыталась соединить судьбу с любимым человеком? Так появилась история Анны.

Поскольку, по церковному закону, не может быть нового брака, пока жив муж. Каренин не дает развод Анне "из-за уважения к религии", чтобы не ввергнуть ее в погибель", "развод мог привести к унижению его положения в све­те". И последний аргумент: "она и он не должны быть счастливы".

Чернышевский в своем романе о «новых людях» рассматривает похожую ситуацию: женщина полюбила другого. Что делать?: Склонятся перед святостью брака? Прибегать к тайным амурным похождениям? Новые люди даже при несовершенном законе о разводе, особенно унизительном для женщины, сумеют найти достойное решение. Муж, узнав о чувстве между женой и своим другом, не устраивает скандалы, а деликатно исчезает. Чтобы дать возможность жене заключить второй брак, он имитирует самоу­бийство.

Чернышевский понимает, что и в совершенном обществе может случиться и несчастная лю­бовь, и другая любовь, но люди будут иметь мужество  не ревновать, не мстить, а пожелать счастья другому. В людях просыпалось сознание челове­ческого достоинства. Эта книга стала путеводителем по жизни для многих револю­ционеров. Эти романы формировали общественное мнение, выводили женский вопрос в разряд первостепенных политических проблем.

"Нет выхода" - думала Анна. Но выход был. Не для отдельно взятой дво­рянки, для всех женщин другого времени и на основании иных общест­венных отношений.

К началу XX века дочке Анны должно было бы быть лет 25. Интересно, какая судьба могла быть у Анны Карениной-2? Могла быть са­мая невероятная: такой век наступал. Вот бы кто-нибудь написал роман "Анна Каренина- 2".

история культура рецензии общество