Вернуться на главную страницу
Язык, мышление и природа философских понятий
Для Ильенкова ответ на вопрос о сущности языка был очевиден. Язык, писал он, остается «лишь посредником и внешней формой, за которой кроется на самом деле процесс реальной (материальной) жизнедеятельности общественного человека». И добавлял, что «любой анализ «языка», не проникающий до этой его реальной основы, остается некритическим описанием феноменов, разыгрывающихся на лингвистической поверхности общественного сознания, лишь систематизированным выражением иллюзий» [3]. Эвальд Васильевич прекрасно показал природу ошибочного отождествления языка с мышлением: это отождествление логически вытекает из идеалистической картины мира, неспособной объяснить происхождения самого мышления.
Мышление в идеализме может быть привнесено человеку только извне. Естественно, в таком случае формы мышления могут привноситься сразу самые удобные - в развитии они не нуждаются. И если учесть, что развитое мышление, с которым только и имеет дело идеализм, всегда выражается в языке [3], то отождествление языка и мышления становится вполне понятным и логичным. Даже Гегель, чувствуя, что сущность человека, а следовательно, и его мышление, находится в предметной деятельности, когда размышлял о мышлении вообще, считал именно язык той формой, в которой мышление «выявляется» и «отлагается» прежде всего.
Ильенков, развивая материалистические идеи Маркса и Энгельса о природе сознания, возвращает мышлению его «земное» происхождение. И именно это дает ему возможность показать, что и мышление, и язык развиваются из совместного источника - действительной человеческой деятельности. «Мышление в его изначально-фундаментальной и простой форме и есть не что иное, как деятельность в предмете и с предметом. А не деятельность в слове и со словом, которая может и должна рассматриваться уже как выражение этой фундаментальной деятельности, «Мышления», а не как эта деятельность сама, не в качестве мышления как такового», - пишет Ильенков [2].
Казалось бы, вопрос ясен и закрыт. Но в действительности идея отождествления мышления и языка оказалась удивительно живучей - настолько живучей, что переросла в несколько огромных теоретических и практических заблуждений 20-го и 21-го веков.
На теоретическом уровне следствием этого отождествления стали герменевтика и философия языка. Оба эти «философских» направления отталкиваются от идеалистического отношения к мышлению, и, соответственно, к языку. Для них обоих язык в разных его формах (речь или текст) исчерпывает мышление, и, следовательно, становится основным предметом философии. Язык становится началом философской «рефлексии», ключом к пониманию мышления. А так как язык в конкретных формах его организации диктуется каждый раз сознанием эпохи, то естественно, что изучает такая «философия» не что иное, как самомнение времени, а вовсе не мышление в его сущности. В итоге, построенная на самомнении эпохи философия оказывается максимально удобной для провозглашения незыблемости существующего положения вещей, и круг замыкается. Естественно, что такая философия не имеет ничего общего с поиском сущности человека и, соответственно, ничего не может дать для решения его проблем. Она бесперспективна, безнадежна, иллюзорна.
На уровне общественной практики такая философия воплощается в извращенных педагогических методах. Если «вначале было слово», то значит, чтобы «разбудить» мышление, нужно действовать словом. Вся система образования в «цивилизованном» мире и сейчас строится на словесном воздействии. Действие не дополняется, а заменяется словом, головы «набиваются» информацией, и когда очередное исследование показывает низкий уровень знаний или неспособность эти «знания» применять, педагоги недоумевают и разводят руками. Не помогает ни индивидуальный подход, ни внедрение информационных технологий, ни конкуренция между учащимися. Потому что вся методика строится на ошибочном толковании природы ума, на отождествлении его с его языковым выражением. Только вооружившись пониманием действительной сущности мышления, общество смогло бы положить конец процветанию схоластических методик и превратить познавательный процесс в самое захватывающее времяпрепровождения, открыв тем самым огромные возможности для развития способностей каждого человека.
Искаженное толкование отношения мышления и языка господствует и в современной лингвистике, превращая ее именно в то «некритическое описание феноменов», о котором говорил Ильенков. Структурная лингвистика как наука, описывающая формальное строение языка на всех его уровнях, в свою очередь, породила структурный подход, который, в сочетании с позитивизмом, превратил всю науку в описание, а не изучение действительного мира. Так свою роль преобразовательной силы потеряла и наука.
Конечно, причины такого поворота в науке лежат в плоскости общественных отношений, но отождествление языка с мышлением послужило в этом деле удачным поводом.
Примечательно, что структурная лингвистика захватила не только наличное бытие языка, но и его историю, сводя само его развитие к ряду формализованных переходов, то есть, фактически отрицая это развитие, как отрицал Зенон в одной из своих апорий движение стрелы. А между тем, на наш взгляд, именно изучение языка в его развитии может дать выход из его «системности» к вопросам о его природе и месте в сознании человека.
Одним из подтверждений тождества языка и мышления выступает тот очевидный факт, что философия как высшее достижение человеческой мысли выражается с помощью категорий и понятий, то есть, опять-таки, единиц языка. Причем, языка каждый раз разного - греческого, немецкого, французского, русского и т.д., что в наше время теорий межкультурной коммуникации логично приводит к выводу, что философские понятия представляют собой непереводимые «сгустки культуры», что говорить нужно не о философском языке, а о философских языках и даже философиях [1]. Каждый язык формирует особое мышление, особую философию. Эти «философии» разделяет стена непонимания, обусловленного принадлежностью к разным культурам.
Однако, откуда берутся философские понятия? Ответ очевиден - из слов естественного языка. И этот ответ, опять-таки, навязывает вывод о том, что сам язык и есть мышление, а в философии он только доходит до необходимой ступени абстракции.
Действительно, еще Гегель указывал в «Науке логики», что уже сам естественный (т.е. общеупотребительный) язык фиксирует в наивной, зародышевой форме диалектику мышления. Это его замечание относится к тем словам немецкого языка, которые приобрели в ходе семантического развития противоположные значения, например, слово aufheben, обозначающее одновременно и упразднение, и сохранение. Из этого внутренне противоречивого в семантическом смысле слова Гегель и создал свое знаменитое «снятие», обогатив философию этим глубоко диалектическим понятием.
Однако, прежде чем делать из этого вывод, что язык и есть само мышление, нужно поставить вопрос о том, как возникал язык и как возникало мышление. Самый лучшим ответом, конечно, будет ответ практический, и именно его дали Соколянский и Мещеряков, с помощью материалистического деятельностного подхода к сущности мышления, превращая слепоглухих детей в мыслящих и действующих людей. Их работа однозначно показала, что никаким словом до сознания ребенка не достучаться, потому что прежде всего это сознание нужно создать, и создается оно только в процессе включения ребенка в мир деятельности человека [4].
Если рассмотреть внимательнее историю философских понятий, начинаешь замечать, что эти абстрактнейшие с точки зрения лингвистической семантики лексемы зарождаются из своих предков-слов с вполне конкретным материально ограниченным значением: из простейших действий, например. Так, в немецком языке понятие деятельности (обозначается словом Tätigkeit) развилось на базе значений «садить», «ставить», «ложить», понятие познания (Erkenntnis) - из «производить», «создавать», понятие движения (Bewegung) - из «двигать», «тянуть», «ехать», понятие действительности (Wirklichkeit) - из «работать, делать», понятие опыта (Erfahrung) - из «объездить» и т.п. [2]. Наверняка такие же тенденции можно проследить и в других языках.
Обобщая движение слов, которые со временем развились в понятия, можно сказать, что почти все они на ранних стадиях своего развития проходят этап «обрастания» значениями, за которым опять следует этап уменьшения спектра значений, выделения основного значения, которое и поднимается до уровня универсального, всеобщего - до уровня философского понятия. Очевидно, эти этапы соответствуют развитию человеческой практики. Наверняка, начиналось все с того, что ограниченное конкретное действие приобретало со временем все большее количество связей в реальной деятельности, становилось в деятельности древнего человека все более универсальным, «очищенным» от конкретной производственной ситуации. Параллельно оно становилось таким и в его мышлении и в речи. Любое слово - это уже результат абстрагирования, но философское понятие идет дальше - оно преодолевает абстрагированность в пользу конкретности, но это уже не конкретность указания на чувственную связь, а конкретность воплощения универсальности связей.
Философские понятия становятся, таким образом, логическим продолжением развития семантики слов естественного языка, доводя до предела всеобщности их значения, воплощая действительные сущности, выработанные в деятельности человека. Философия дарит языку новую глубину, новую силу, заново открывает для языка ту человеческую деятельность, которая в нем уже отображена на более низком уровне осмысления. Кроме того, философия, сама становясь деятельностью человека, дарит эту новую силу и самому его мышлению и самой его деятельности, выходя таким образом за рамки «чистого мышления», в которых она, на наш взгляд, никогда и не находилась.
Однако, этот процесс не происходит автоматически. Процесс разработки философских понятий, выражающий развитие самой философии, продолжается, как несложно понять из ильенковского подхода к сущности мышления, только при условии соответствующей деятельности человека. Сегодня, когда идеализм, рожденный обществом разделения труда, затянул философию в глубокий кризис, единственная надежда для нее - освобождение человеческой деятельности. Только в обществе, организованном на началах свободного труда, труда как творческой коллективной самодеятельности, мышление человека сможет вернуть себе роль мощного человеческого инструмента преобразования мира.
Список литературы:
1. Європейський словник філософій. Лексикон неперекладностей. Том перший. Київ, Дух і літера, 2009. - 576 с.
2. Івашкевич Л.С. Семантичні принципи філософської категоризації (на матеріалі німецьких філософських понять германського походження). «Формула компетентності перекладача»: Матеріали ІІІ Міжнародної науково-методичної конференції 21 березня 2012 р. - К.: НТУУ «КПІ». - с. 44-46.
3. Ильенков Э.В.. Мышление и язык у Гегеля «Доклады Х Международного гегелевского конгресса» (Москва, 26-31 августа 1974). Выпуск IV., Москва, 1974, с. 69-81.
4. Ильенков. Э.В. Учитесь мыслить смолоду. Москва, 1977.
