Сквот
Сейчас благодаря средствам массовой информации распространено мнение, что Европа - это чуть ли ни образец благополучия, благосостояния и стабильности. О том, что это далеко не так, либо догадываются, либо узнают люди, побывавшие в так называемых благополучных европейских странах лично, но не через турфирмы, а в качестве гастарбайтеров или командированных туда различными общественными и политическими организациями для установления контактов с единомышленниками. Действительность, увиденная ими, - лучшее доказательство того, что в современном обществе, где господствует частная собственность, на западе или на востоке есть весь комплекс присущих ему социальных проблем. Не так давно автор статьи вместе с группой сотрудников ездили в одну из самых благопристойных стран Западной Европы - Австрию.
Удача нашей группы заключалась в том, что, будучи в Вене, мы вместо комфортабельных апартаментов попали в сквот. Что это такое, в нашей стране знают пока немногие, да и то понаслышке.
Сквот - это заброшенный, нуждающийся в капитальном ремонте, дом, в котором живут бездомные, безработные, неплатежеспособные студенты и выброшенные по каким-либо иным причинам на обочину буржуазного общества в основном молодые люди. По европейским законам выгнать их оттуда можно лишь по решению суда. Иск муниципалитета проходит все бюрократические инстанции примерно за два года. Потом у жильцов дома начинаются бои с полицией, в результате которых их с треском выгоняют из дома. На это моментально реагируют жильцы не только всех местных сквотов, но и сквотчане из других европейских стран. Повсюду начинаются безумные акции протеста. А поскольку бездомных и людей, относящихся к другим социально обездоленным категориям, в Европе очень много, как это ни стараются скрыть, и все они научены жизнью бороться за свои права, в акциях участвует не 50 человек, а пару сотен тысяч. Они бродят маршами из страны в страну с требованием вернуть людям крышу над головой. И, наконец, при массовой поддержке изгнанные опять захватывают свое жилье. Потом все начинается сначала.
Сквоты - это изнанка с виду благообразной и сытой Европы. Говорят, что в последнее время полиция в отношении сквотов ведет себя тихо, а суды по выселению искусственно затягивают на еще более долгие сроки. И это неудивительно. Легче поступиться аварийными зданиями, чем провоцировать резкое нарастание напряжения.
Дом, в котором находится сквот, обрисован вызывающими граффити и обклеен какими-то объявлениями. На первом этаже здания сквотчане оборудовали для себя бар со зловеще фантасмагорическим дизайном: мрачные краски, какие-то, торчащие отовсюду, когти, металлические решетки, цепи и безобразные морды ужастиков на стенах. Везде бронированные тяжелые двери, как в какой-нибудь старой крепости. Вход в здание, вход на каждый лестничный пролет - грохочущая, ничем непокрытая броня. Сами лестницы, широкие и неухоженные, устланы то ли слоем истертой в пыль осыпавшейся штукатурки, то ли песка, заносимого жильцами на обуви. Стены исчерканы надписями и граффити разного, иногда противоположного по смыслу, содержания: от антифашистских и антибуржуазных до пропагандирующих извращенные сексуальные отношения и наркотики. В оконные проемы по горизонтали вмонтированы железные трубы на расстоянии 10 см друг от друга. На втором этаже приютилась сербская библиотека. Самый укрепленный пролет между вторым и третьим этажем. Помимо бронированной двери, со стороны третьего этажа к потолку на тросе прикреплена еще одна, более массивная, дверь. В случае необходимости она опускается, как ворота феодального замка.
Наконец, мы на четвертом этаже, там, где нам сквотчане выделили комнату. Открыть без особых усилий дверь, отделяющую внутренние помещения от лестничной клетки, может лишь сильная мужская рука. Женщины лишь приоткрывают ее и проскальзывают в щелочку, причем дверь закрывается по мере их проскальзывания, как бы пропихивая внутрь. Мы попадаем в огромную комнату с потрескавшимися стенами, которая одновременно является прихожей, кухней, гостиной и кабинетом. Внутренняя стена усыпана дверьми такими же бронированными, как на лестничной клетке, или, на худой конец, оббитыми листовым железом - это входы в комнаты обитателей сквота. Каждый вход обрисован надписями и обклеен плакатами, демонстрирующими жизненное кредо тех, кто за ним скрывается. Например, на дверях одной из комнат наклеено изображение Веселого Роджера (череп с костями). Там, как мы узнали позже, живут молодые анархисты. Дверь рядом обклеена феминистическими плакатами типа: "Когда «нет» означает - НЕТ". Там живут две студентки, не имеющие средств платить за жилье. В одном из простенков оборудовано что-то вроде доски объявлений, на которой висит график дежурств по уборке общих помещений, и каждый вешает все, что хочет. При входе в комнату расположены: рукомойник образца 50-х годов, полуразваленная плита, холодильник, бак для отходов и какой-то дряхлый буфет. Но все эти предметы кажутся настолько мелкими в столь объемном помещении, что можно пройти мимо них и не заметить. Под окнами - два огромных стола: один низкий и широкий, по его периметру стоят старые диваны и стулья, а второй - узкий, длинный и высокий. За первым обычно пьют кофе, курят, беседуют и занимаются своими делами, если таковые имеются. За вторым - перекусывают.
Наша комната представляла собой почти пустое, покрывшееся толстым слоем пыли помещение с умывальником (от смесителя над отпадали краны), древним покосившимся шкафом и внушительными, привинченными к стенам, дощатыми полатями, на которые вела грубо, но основательно, сработанная лестница. Однако те, кто расстелил свои спальные мешки на полу, лечь под этими полатями не решились, потому что всех беспокоила одна и та же мысль: "Конструкция, конечно, хорошая, только вдруг она рухнет..."
Сквотчане нам показали, где душ. Душевая располагается на лестничной клетке, и первая ее прелесть заключается в том, что она не запирается изнутри. В душевой две кабины и прикрученный кем-то из мастных жителей нагреватель воды. Вторая прелесть - войдя в душевую можно спокойно созерцать, как моются в кабинах, а, моясь в одной кабине, невозможно не видеть, как это делают во второй. Никаких условных перекрытий, типа непрозрачных клеенок между ними нет. И, наконец, третья, самая милая, прелесть. В одной кабинке смеситель с душем, но туда почему-то не доходит горячая вода. А во второй - горячая вода без ограничений, но от смесителя отломано все, кроме красного и синего кранов, и вода, вытекая из отверстия между ними, стекает в поддон почти по стене. Каждый из нас, заходя в душевую, неизбежно становился перед выбором: либо изловчиться, изогнуться и таки вымыться горячей водой, либо принять бесхитростный ледяной душ.
Необходимо так же упомянуть и об электрике, потому что все, связанное с ней, тоже находится в аварийном, а значит, опасном, состоянии: самодельно сварганенная проводка, в определенных местах которой болтаются выключатели, либо подвязанные к источнику питания какими-то проволочками, либо висящие на проводках, схваченных изолентой.
После беглого описания условий жизни в сквоте необходимо, хоть в общих чертах, набросать образы некоторых из его обитателей, предварительно подчеркнув, что для нас пока сквот был только временным пристанищем и потому дразнил воображение своей эксцентричностью. А ведь некоторые из его жильцов будут вынуждены жить там всю жизнь!
Обитатели сквота.
Высокий, худой парень. Мечтает стать водопроводчиком и по вечерам изучает какие-то водопроводные схемы. Волосы в меру длинные, природного цвета. Пирсинг умеренный. На общение идет охотно. По отношению к нам настроен очень благожелательно. В первый же день нашего пребывания в сквоте по дружески сообщил, что марихуану мы, если хотим, можем приобрести на втором этаже. Сказано это было таким тоном, каким у нас обычно говорят: "Чай вон там - в коробочке".
Анархисты, входа в комнату которых я уже касалась. Первый - молодой парень лет 17 - 18. Лицо, будто оспой, испещрено пирсингом. Большая часть головы выбрита. Волосы - лишь надо лбом - заплетены в тугие, торчащие из-под блайзера, как антенны, негритянские косички, каждая из которых выкрашена в свой цвет (малиновый, синий, желтый, зеленый и т.д.). У второго голова побрита наголо полностью, а на лбу красуется татуировка. Какая - не разглядела - было неудобно. Оба попали в сквот на почве конфликта с родителями. На общение с нами шли не очень охотно.
Девочки студентки. Волосы покрашены в различные цвета. В носу у одной - кольцо, как у быка, свисающее до губ. Передо мной все время стояла внутренняя дилемма: как она ест? У второй на бровях и щеках - обильный пирсинг. У обеих руки расписаны какими-то узорами. Но учатся в меру старательно. По вечерам обычно видела их с конспектами. По отношению к нам вели себя дружественно.
Двое панков, к которым по вечерам часто приходили друзья с нижних этажей. Внешний вид - крайне экзотичен. У всех на головах вздымаются крутые гребни ирокезов всевозможных форм и цветов. Пирсингом усыпаны так, чтоб никому не показалось мало. Тела покрыты загадочными татуировками. Руки в кольцах и браслетах. Одежду их запомнить было невозможно, но в комплексе она представляла пестрые, очень живописные лохмотья со свисающими в промежутках между ними цепями. По-моему, все они безработные, но не уверена. Общения с нами старалась избегать. Наверное, в их глазах мы выглядели клиентами "желтого дома": ни тебе ирокезов, ни антеннообразных косичек, ни татуировок, ни свисающих цепей, ни пирсинга... Ну, хоть бы самая, что ни на есть, завалящая серьга в ухе! - Так ведь и той нет!
На этом краткое описание сквота и его обитателей можно было бы закончить, если бы не спор, который возник у нас по вопросу: сквот - это коммуна или нет?
Наблюдая жизнь в сквоте, я поражалась их умению не мешать друг другу жить, не совать свой нос в дела, которые их не касаются, и не быть добровольными контролерами чьей-то личной жизни. И в связи с этими наблюдениями почему-то особо остро вспомнился тот негатив, который существовал в советские времена на уровне человеческих отношений. Мы, находясь в коллективе, с удивительной изобретательностью мешали друг другу жить, и это поощрялось сверху. Жены бегали в партком жаловаться на своих мужей, над теми устраивали товарищеские суды, и всем миром рылись в их нижнем белье, хотя случалось и наоборот. Пенсионеры наблюдали: кто, к кому, и имеет ли право? А потом докладывали часто в предельно искаженной форме женам о мужьях, мужьям о женах, родителям о детях и детям о родителях. Людей по решению парткома обязывали жить вместе или наоборот. Так было не со всеми и не везде. Но такая тенденция имела место, была довольно сильна и безобразна. Нам не хватало всех этих умений, присущих обитателям сквота. Но им не хватает большего - умения сообща делать общее дело и стремиться к единой цели.
В один из вечеров все обитатели сквота собрались за общим столом, но каждый был занят собой, и ему до других не было никакого дела. Будущий водопроводчик изучал свои схемы, студентки читали конспекты, панки клеили какие-то бумажные гирлянды для украшения бара, двое беседовали за чашкой кофе о личном, а один с отстраненным видом сидел и перебирал четки. Они находились вместе, но каждый был сам по себе, их занятия не были связаны между собой незримой нитью единой цели. Цель у каждого была своя, причем, достаточно мелкая, по сути. На лицах у всех лежала печать неизлечимого одиночества. Собравшихся за столом объединяла лишь одинаковость разъединяющей их скорлупы безразличия ко всему, что "не Я" и зацикленности на всем, что "мое". Думается, именно эту одинаковость они пытаются скрыть за эксцентричным разнообразием внешних проявлений. У них одна крыша над головой, и они обзавелись утварью для общественного пользования, но, даже будучи вместе, они находятся порознь. У коллективистов обычно все наоборот: они могут быть на разных концах планеты и при этом вместе делать одно дело во имя достижения общей цели.
А сквот - это просто общежитие, созданное от безысходности людьми, которые по каким-то причинам не вписались в систему и потому стихийно протестуют против нее.