Вернуться на главную страницу
Что противопоставить «рыночноцентризму»?
Думаю, не будет преувеличением сказать, что идея преодоления «рыночноцентризма»1 — стала одной из центральных идей состоявшегося весной 2012 года в Москве первого международного Политэкономического конгресса стран СНГ.
И это обстоятельство не может не радовать. Это ведь совсем не то, когда критикуют «дикий капитализм» или говорят о необходимости отказа от неолиберальной модели, поскольку в этом случае речь явно идет не об отказе от капитализма, а о стремлении его улучшить, а значит, укрепить. Иногда критики «дикого капитализма» стыдливо умалчивают, что альтернативой ему они считают не «дикий», а «цивилизованный» капитализм, а иногда прямо об этом и говорят. Единственное, о чем не говорят все и любые критики «дикого капитализма» — это о том, что «цивилизованный капитализм» в богатых странах не может существовать без дикого капитализма и такой же дикой бедности в других странах. Точно так же и те, кто критикует неолиберальную модель, обычно собираются заменить ее кейнсианской, «национально-ориентированной» или любой другой «моделью». Какой, собственно, неважно. Важно, что это все равно та или иная модель капитализма.
А тут, кажется, стараются нанести удар капитализму в самое сердце. Берут, так сказать, по основанию — выступают против рынка. А если учесть, что призыв исходит от экономистов, точнее, политэкономов, то и вовсе душа радуется. Они-то ведь понимают, о чем говорят.
Но вопрос о том, что же именно противопоставить рынку, от этого не исчезает. Упомянутые выше авторы призыва к преодолению «рыночноцентризма» апеллируют к плюрализму экономических теорий и открытой их борьбе. Спорить с таким подходом нельзя — даже в советские времена открытая борьба направлений в политэкономии была бы куда более полезной, чем имевшее тогда место протаскивание под видом «марксистско-ленинской» политэкономии самого дикого «рыночноцентризма». Но это не снимает вопроса о том, чем заменить «рыночноцентризм» в действительности.
Поэтому в рамках провозглашенного авторами статьи «плюрализма» попробуем дать свой вариант ответа на этот вопрос.
В конце 80-х-начале 90-х такой вопрос уже подымался, и рынку тогда противопоставлялся план. Но насколько корректно такое противопоставление?
Разве экономическая сущность социализма исчерпывается планированием или при капитализме планирование не используется? У Энгельса читаем: «...Если мы от акционерных обществ переходим к трестам, которые подчиняют себе и монополизируют целые отрасли промышленности, то тут прекращается не только частное производство, но и отсутствие планомерности»2.
Г. В. Плеханов в свое время в проекте Программы РСДРП писал еще более определенно, чем просто «плановая экономика»: «...планомерная организация общественного производительного процесса для удовлетворения нужд как всего общества, так и отдельных его членов», – и то Ленин на это заметил: «Этого мало. Этакую организацию еще и тресты дадут. Определеннее было бы сказать “за счет всего общества” (ибо это включает и плановость и указывает на направителя планомерности), и не только для удовлетворения нужд членов, а для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития в с е х членов общества».3
Часть наших сторонников наверняка заметят, что одно дело — планирование в пределах капиталистического предприятия, монополии, и совсем другое — государственный план. Но и они ошибутся. Обратимся еще раз к Энгельсу: «Но ни переход в руки акционерных обществ и трестов, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил. Относительно акционерных обществ и трестов это совершенно очевидно. А современное государство опять-таки есть лишь организация, которую создает себе буржуазное общество для охраны общих внешних условий капиталистического способа производства от посягательств как рабочих, так и отдельных капиталистов... Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан оно будет эксплуатировать... капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот доводятся до крайности, до высшей точки».4
Планирование — это еще не социализм и, тем более, не коммунизм, хотя никакой социализм без планирования немыслим.
Можно, конечно, противопоставлять рыночноцентризму человекоцентризм, но это может оказаться не более, чем красиво оформленной тавтологией, ведь сущность человека, как известно, есть совокупность всех общественных отношений, и фактически это будет противопоставление рынку рынка же. Ведь под рынком тоже имеется в виду не что иное, как определенная совокупность общественных отношений, а именно, товарные отношения — отношения, которые возникают в процессе обмена продуктами труда. Притом, речь идет не о товарных отношениях вообще, точно так же, как не может идти речь о человеке вообще. Под рынком сегодня имеется в виду товарные отношения на определенной стадии их развития — когда товаром становится рабочая сила. Производственные отношения этого периода в политэкономии получили название капиталистических отношений, а общество, возникающее на базе этих отношений называется буржуазным обществом. Каждый же отдельный человек выступает как продукт этого общества, а его отдельность как представителя определенного рода товара (не важно, будет ли этим товаром капитал или рабочая сила) — как условие воспроизводства господствующих в этом обществе капиталистических (рыночных) отношений.
Согласитесь, что это не очень важно, будете ли вы ратовать за капитализм или только за создание условий, при которых комфортно отдельным капиталистам (к примеру, представители мелкого и среднего бизнеса) или даже отдельным пролетариям. Прежде чем общество сможет поставить человека в центре своих устремлений, оно должно выработать такого человека, который мог бы быть целью общественного развития, то есть цельного человека, то есть человека, который бы мог ставить целое, общественное выше частного, индивидуального. Но, увы, вырабатывает современное общество как раз человека все более частного, «одномерного», собственно, оно вырабатывает определенную производственную функцию, а не человека. И это факт, а не просто упрек.
Но именно на это делали ставку классики марксизма, которые считали, что, низводя человека к функции, превращая его в придаток к машине, этим самым капитализм вырабатывает себе могильщика. В этом суть экономического учения марксизма.
Рынку может быть противопоставлена не какая либо его форма проявления, а только «не рынок». Характерно, что Ленин, оказавшись в условиях, когда еще было неизвестно, что именно может быть противопоставлено товарному производству, рынку, не стал выдумывать ничего, а остановился на отрицательном определении.
В замечаниях на книгу Н. В. Бухарина «Экономика переходного периода» он пишет, что с преодолением анархии производства товар превращается в «продукт, идущий на общественное потребление не через рынок»5.
Собственно, уже у Маркса были весьма точные догадки насчет того, что придет на смену рынку, но понимая, что это не более, чем догадки, он на них не акцентировал внимания. Так, к примеру в подготовительных рукописях к «Капиталу» Маркс уделяет очень много внимания разработке идеи «автоматической фабрики» или фабрики как автоматической системы машин, каковую он считает адекватной капитализму формой средств труда. Он подчеркивает, что автоматическая фабрика, которая приходит на смену разделению труда в мануфактуре, полностью переворачивает содержание труда и даже в определенном смысле уничтожает труд, превращая рабочего из субъекта труда в придаток к машине.
«Теперь, наоборот, машина, обладающая вместо рабочего умением и силой, сама является тем виртуозом, который имеет собственную душу в виде действующих в машине механических законов и для своего постоянного самодвижения потребляет уголь, смазочное масло и т. д. (вспомогательные материалы), подобно тому как рабочий потребляет предметы питания. Деятельность рабочего, сводящаяся к простой абстракции деятельности, всесторонне определяется и регулируется движением машин, а не наоборот. Наука, заставляющая неодушевленные члены системы машин посредством ее конструкции действовать целесообразно как автомат, не существует в сознании рабочего, а посредством машины воздействует на него как чуждая ему сила, как сила самой машины»6.
При этом Маркс указывает на то, что, «в машине, а еще больше — в совокупности машин, выступающей как автоматическая система, средство труда по своей потребительной стоимости, т. е. по своему вещественному бытию, переходит в существование, адекватное основному капиталу и капиталу вообще, а та форма, в которой средство труда в качестве непосредственного средства труда было включено в процесс производства капитала, уничтожается, превращаясь в форму, положенную самим капиталом и соответствующую ему»7.
Эта форма, – считает Маркс, – отнюдь не является абсолютной:
«Но если капитал приобретает свою адекватную форму в качестве потребительной стоимости внутри процесса производства только в системе машин и в других вещественных формах существования основного капитала, таких, как железные дороги и т. д. (о чем мы будем говорить впоследствии), — то это отнюдь не означает, что эта потребительная стоимость, эта система машин сама по себе является капиталом, или что ее существование в качестве системы машин тождественно с ее существованием в качестве капитала. Подобно тому как золото не лишилось бы своей потребительной стоимости золота, если бы оно перестало быть деньгами, так и система машин не потеряла бы своей потребительной стоимости, если бы она перестала быть капиталом. Из того обстоятельства, что система машин представляет собой наиболее адекватную форму потребительной стоимости основного капитала, вовсе не следует, что подчинение капиталистическому общественному отношению является для применения системы машин наиболее адекватным и наилучшим общественным производственным отношением»8.
На мой взгляд, именно эта мысль Маркса осталась совершенно непонятой представителями советской политэкономии. Они даже если и не считали, что подчинение капиталистическому общественному отношению является для применения системы машин наилучшим общественным производственным отношением, то, в любом случае, даже не пытались выяснить, а какое же производственное отношение является ему «наиболее адекватным».
Ленин, который, разумеется, не читал эти строки Маркса, тем не менее, мыслил с ним в унисон и выражался почти теми же словами и образами.
«Учет и контроль — вот главное, что требуется для «налажения», для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок... Все, общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы»9.
На практике оказалось, что функции контроля и учета за мерой труда и потребления действительно просты, но количественно они неподъемны для людей.
Академик В.М. Глушков подсчитал, что только для того, чтобы обеспечить тот уровень управляемости промышленностью, который был достигнут в СССР в 30-х годах, к середине 70-х все население СССР должно было бы быть занято исключительно экономическими расчетами.
Эта проблема легко решалась с помощью электронно-вычислительных машин, которые к тому времени уже могли очень легко справиться и с гораздо большим объемом счетной работы.
Но идея того, что ЭВМ можно использовать для экономических расчетов, что они могут выполнить ту роль, которую в условиях капитализма выполняет оборотный капитал — соединить в единое целое «автоматические фабрики» — оказалась далеко не очевидной. Почему она была неочевидной для буржуазных экономистов — ясно. Для них рыночная форма связи между производителями представлялась не только естественной, но и единственно возможной.
Но почему этого не видели и не хотели видеть советские политэкономы — это вопрос, требующий очень тщательного исследования.
Советские экономисты в большинстве своем оказались в стане противников идеи академика В. М. Глушкова о создании Общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой.
Суть идеи состояла в том, что использовать предлагалось не просто отдельные машины, а сразу создать целостную систему на основе единой общегосударственой сети вычислительных центров (ЕГСЦ), которая обеспечивала бы автоматизированный сбор и обработку экономической информации. Глушков с самого начала задумывал систему как альтернативу товарно-денежным отношениям и, по его словам, в проекте даже был раздел предусматривающий переход на безденежную систему расчетов населения. Конечно, к этим задумкам можно было предъявить массу претензий политэкономического характера, но политэкономы просто постарались не заметить, где проходит главная линия борьбы и вместо того, чтобы помочь кибернетикам, которые на ощупь вышли на главный вопрос политэкономии социализма — вопрос путей преодоления товарного способа производства, они втянулись в, как потом оказалось, не очень продуктивную дискуссию по поводу применения математических методов в экономике. Притом, обе стороны этой дискуссии на поверку оказались рыночниками10, и когда дошло до дела, то есть до принятия решения о том, в каком направлении двигаться стране — в направлении преодоления товарного производства или в направлении расширения сферы действия законов товарного хозяйства, обе «партии» экономистов фактически Кто активно, а кто пассивно) поддержали очевидную авантюру, которую связывают с именем Е. Г. Либермана11.
Сам В.М. Глушков был полностью уверен в том, что отклонение проекта внедрения общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой было связано в первую очередь с тем, что некоторые экономисты «сбили Косыгина с толку тем, что экономическая реформа, которую они предлагали, ничего не будет стоить, т.е. будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатан Указ и Постановление Совета Министров, а даст в результате больше»12.
Эта история вообще является очень темной и еще ждет своего исследователя. Ведь Е.Г. Либерман с точки зрения тогдашней экономической науки был никто и появился он ниоткуда. Причем, он был никто не только с точки зрения тогдашней экономической «табели о рангах», но и с точки зрения того, что в политэкономии он, судя по всему, не очень разбирался. Образование у него было юридическое. Потом плотно занимался вопросами учета и организации труда на машиностроительных предприятиях, но с политэкономией, судя по его биографии и списку трудов, сталкивался очень нечасто. Все его заслуги перед экономической наукой ограничивались десятком работ, почти половина из которых — статьи в «Правде» и «Коммунисте». И вдруг ни с того, ни с сего — статья в «Правде», которая развернула всю советскую политэкономию на 180 градусов.
Чудеса!
Эти чудеса можно, конечно, очень легко объяснить тем, что статья была напечатана именно в «Правде», и доля правды в таком объяснении будет. Разумеется, что и в советские времена среди ученых было немало таких, которые умели «держать нос по ветру» и быстренько менять свои научные взгляды в соответствии с последними газетными публикациями. Но это только доля правды, притом, думаю, не большая доля. Позволю себе высказать гипотезу совершенно иного рода. Успех статьи Либермана, на мой взгляд, был обусловлен как раз его политэкономической беззаботностью. Он мог себе позволить игнорировать основания экономической науки, поскольку он их просто не понимал. Он уверенно нес чушь, которая не «лезла» ни в какие научные «ворота». Серьезные экономисты просто боялись это говорить, опасаясь, что их высмеют или обвинят в ревизии марксизма. Либерман же был «экономистом от сохи», с него и взятки гладки. То, что он писал, противоречило науке, но очень хорошо выражало точку зрения тех «хозяйственников», о которых Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР» писал, что закон стоимости «воспитывает наших хозяйственников в духе рационального ведения производства и дисциплинирует их», и главным недостатком которых он считал отсутствие надлежащего марксистского образования. К этому времени их количество в руководстве самых разных уровней уже составило «критическую массу» и нужен был детонатор, который мог вызвать «цепную реакцию». Таким детонатором и послужила статья Либермана.
«Взрыв» длился достаточно долго — чуть больше двадцати лет, но от этого его последствия оказались не менее катастрофическими. Советская экономика в результате перехода на «экономические методы управления» оказалась разрушенной «до основания».
Но остается вопрос — могла ли ее спасти автоматизированная система управления экономикой. Может ли она быть действительной альтернативой «рыночноцентризму»?
На этот счет существуют не только теоретические соображения, но и некоторый экспериментальный опыт. Речь идет о системе «Киберсин», которая была осуществлена под руководством С. Бира в Чили по заказу правительства Народного единства. Сам Бир в книге «Мозг фирмы» приводит свидетельства того, что система действовала весьма эффективно не смотря ни на то, что она построена была на примитивнейшей технической основе и осуществлялась в экстремальных экономических и политических условиях13.
Весьма убедительным мне кажется также свидетельство, которое приводит сотрудник Института истории науки им. И. Ньютона при Массачусетском технологическом институте В. Герович:
«ЦРУ создало специальный отдел для изучения советской кибернетической угрозы. Этот отдел выпустил целый ряд секретных докладов, где отмечал, среди прочих стратегических угроз, намерение Советского Союза создать «единую информационную сеть». На основе докладов ЦРУ в октябре 1962 года ближайший советник президента Джона Кеннеди написал секретный меморандум о том, что «советское решение сделать ставку на кибернетику» даст Советскому Союзу «огромное преимущество»:
«...к 1970 году СССР может иметь совершенно новую технологию производства, охватывающую целые предприятия и комплексы отраслей и управляемую замкнутым циклом обратной связи с использованием самообучающихся компьютеров».
И если Америка будет продолжать игнорировать кибернетику, заключал эксперт, «с нами будет покончено»14.
Вполне возможно, что ЦРУ несколько преувеличивало опасность, но и отказывать этому органу в компетентности мы не имеем никакого права.
Я совершенно сознательно не апеллирую в своих рассуждениях к весьма выгодным, казалось бы, аргументам из сферы «информационного общества», «информационного способа производства» и т. п. Это при том, что некоторые авторы, проводящие исследования в указанной области, приводят весьма разумные доводы если и не в пользу защищаемого мною тезиса, то уж точно — против увековечения или хотя бы малейшей затяжки с преодолением «рыночноцентризма»15. Не обращаюсь я к этим теориям только потому, что очень уж часто модные слова и словосочетания сегодня заменяют людям мысли.
А очень не хотелось бы, чтобы проблему «преодоления рыночноцентризма» просто «заговорили» модными словечками. Не так уж часто сегодняшняя экономическая наука ставит проблемы, над которыми действительно стоит думать. А ведь правильно поставленный вопрос — половина решения.
1Бузгалин А. В., Колганов А. И. Открытость политэкономии и империализм mainstream'a: economics как прошлое. // Горизонты экономики. №2. 2012. с. 22.
2Ф. Энгельс. К критике проекта социал-демократической программы 1891 г. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т.22, С. 234.
3В. И. Ленин. Замечания на второй проект программы Плеханова. В. И. Ленин. Полн. собр. соч. Т.6, С.232.
4Ф. Энгельс. Развитие социализма от утопии к науке. Маркс К., Энгельс Ф., соч., 2-е изд., Т.19 С. 222-223.
5Замечания на книгу Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода». Ленинский сборник XL. с. 417.
6К. Маркс, Ф. Энгельс. Собр.соч. 2-е изд.,т. 46. ч. 2. с. 204
7К. Маркс, Ф. Энгельс. Собр.соч. 2-е изд.,т. 46. ч. 2. с. 203
8К. Маркс, Ф. Энгельс. Собр.соч. 2-е изд.,т. 46. ч. 2. с. 207
9В. И. Ленин. Государство и революция. В.И. Ленин. Полн. собр. соч. Т. 33. с. 101.
10 Включая самых видных учеников и соратников ак. В. С. Немчинова, который, собственно и сформулировал первоначальный вариант идеи централизованного использования вычислительной техники для экономических расчетов и который поддержал идею В. М. Глушкова о создании для этой цели Единой сети вычислительных центров.
11 Подробней об этом можно прочитать в статье В. Пихорович «Невостребованная альтернатива рыночной реформе 1965 года». // Марксизм и современность. №1, 2004, С.110-117.
12 В. М. Глушков. Для тех, кто остается. /Академик В.М.Глушков — пионер кибернетики. К. 2003. с. 326.
13 Стаффорд Бир. Мозг фирмы. М. 2005. с. 319-323.
14 Вячеслав Герович. Интер-Нет. Почему в Советском Союзе не была создана общенациональная компьютерная сеть. Электронный ресурс http://www.intelros.ru/readroom/nz/nz-75-1-2011/8691-inter-net-pochemu-v-sovetskom-soyuze-ne-byla-sozdana-obshhenacionalnaya-kompyuternaya-set.html
15 См. напр., книгу К. Дымова «Капитализм — система без будущего». К. 2010. 852 с.
