Вернуться на главную страницу
Возвращение
«Четвёртый кировский микрорайон» - голос объявил остановку. Я не спеша поднял глаза. За зелёной рощицей виднелись не очень высокие, но гармонично собранные в кучку и как бы поддерживающие друг друга белоснежные верхушки домов. Над комплексом возвышалась причудливая, прямоугольная голубовато-зелёная высотка со свисающими лоджиями, украшенная огромным циферблатом часов. «Извините, а куда идёт троллейбус?» - спросил я щеголеватого старичка, сидящего рядом, и уже с любопытством взглянул в противоположное окно. Там, вдоль зелёной поляны, заканчивавшейся не то лесом, не то парком, выстроилась цепочка желтоватых многоэтажек, чем-то напоминающих клубы - с огромными белыми цилиндрами, скрывающими до половины фасада. Пассажиры и пассажирки, не обременённые сумочками, выходили из многочисленных дверей нашего длинного троллейбуса и, мирно ведя беседу, не спеша направлялись небольшими группками по аллеям к домам.
«Это троллейбус №1. Он идёт в самый центр Кремля». «А туда вход разве не по пропускам?» «Ну, что Вы - там теперь музей краеведения. Недавно товарищ Каганович - почётный наш старик - делал доклад о победе у нас в стране непосредственного самоуправления. Правительства, как такового, уже нет. Армию вот, по договорённости, тоже распустили. Хотя, если в Америке таки свергнут трудовую власть, опять придётся восстанавливать. Недавно какой-то тип выпустил нашумевшую книгу - «Почему Америка не Россия» называется. Доказывает, что они там, с их климатом и прочими особенностями, без рынка де не смогут. Для тех, говорит, пишу, - кто здесь решил остаться, а не в Россию или в Китай эмигрировать! Подозрительно всё это.» «А что, разве жив Каганович?» «Лазарь Моисеич? Хе! Да ему ж всего 120 лет. Теперь-то, когда у нас окончательно побиты хронические болезни, рак и старческие недуги в организме, под контролем все вирусы, сведено к нулю экологическое загрязнение... Когда средняя продолжительность жизни нынешнего поколения составит 200 лет! Сколько природой изначально отведено - если, конечно, по дурости сам в розетку не полезешь.»
«Так что, неужели ничего не было? Я имею в виду, не было двадцатого съезда партии, десталинизации, перестройки?» «20-й съезд партии? Не помню что-то, чтобы там с какой-то «доктриной десталинизации» выступали. Я помню, что в конце съезда академик Глушков делал доклад об автоматизированной системе планирования ОГАС и о потребительских ассоциациях - вот это прогремело, я помню! Ах, да. Говорят, какой-то тип вместо него пытался выступить, чтобы под предлогом «борьбы с культом личности» начать восстанавливать банановый капитализм. На вид демократ, а внутри гад - ну, как всегда бывает - из тех, кто бюрократический культ личности в своё время и создавал, и в резне ежовской участие принимал... Но раскусили его, не дали ему договорить. Короче, выкинули их всех из партии вместе с культами ихними. А Сталин - что Сталин? Старенький он совсем стал, подал в отставку, ну и вынесли его торжественно из Кремля в 61-м году, ровно 50 лет назад - можно сказать, весь народ вынес на руках и с почётом, проводили на пенсию. Как раз через год после того, как отменены были цены на хлеб. Ну, и что? После Сталина пришли новые, свежие кадры, ещё более подготовленные, чем он - Чесноков, Шепилов, Жданов, и другие. А Вы из какой страны прибыли, дорогой товарищ?»
«Ну, как бы... я из этой... из российской фе...» «Ах, ну да, так я сразу и понял, что из российской... диаспоры какой-нибудь, в Канаде или Америке. Вид у вас какой-то утомлённый, я бы даже сказал, депрессивный. Да вы не волнуйтесь, это скоро пройдёт. Теперь, когда весь империалистический лагерь наконец-то разрушен, железный занавес пал, и все народы встали на путь социальной справедливости, многие хотят перебраться сюда и едут, а русскоговорящие и бывшие соотечественники - так вообще практически все вернулись и трудоустроены. Вы, похоже, один из последних. С запоздалым возвращением, товарищ!»
«Но вообще-то, я не из последних. Я - это... Как бы вам сказать...» Тут я заметил, насколько быстро, в самом деле, ехал наш троллейбус. Он двигался на скорости 80-100 километров в час и не то что не попадал в пробки, но даже и не задерживался на светофорах, не говоря уже о том, чтобы «дёргаться» на остановках. Мы уже покинули «спальный район» и въезжали в основную, промышленную часть города. Увидев огромное здание с длинными узкими окнами, я догадался, что это научно-исследовательское учреждение. «Совершенно верно, молодой человек» - подтвердил старичок. Это у вас там - за границей - учёные и студенты отделены друг от друга перегородками в маленьких, разбросанных по парку домиках, чтобы лепить в приватном кабинете приватную порнографию на стены, а у нас наука - это коллективное творчество масс, поставленное на промышленную основу. У нас учёные сидят в большой комнате размером с этаж, и куют с разных сторон общее благо... Потому-то в одной только России сосредоточено до половины мирового научно-технического потенциала. Конечно, теперь всё изменится - будут подтягиваться бывшие капстраны...» Старичок благожелательно и с довольным видом поднял кверху нос.
Мы переехали нечто похожее на «третье кольцо», и начался промышленный центр города. Он поразил меня своей развитостью. За ухоженными аллеями полувековых деревьев простиралась какая-то сплошная стена из зданий, сооружений, конструкций. Заводы, заводы, заводы с бесчисленными пирамидами цехов, погрузочными конвейерными лентами и опутанными паутиной труб резервуарами... Причудливые лаборатории с какими-то башенками и окнами различной формы, опытно-конструкторские центры с самой невообразимой архитектурой. «Вот они - наши кормилицы, наше священное и неприкосновенное общее добро...» С каким-то особым ударением в голосе произнёс мой попутчик. «Теперь никто и никогда не сможет это разграбить. Точка невозврата, о которой писал товарищ Сталин в 1952-м году, пройдена».
С нескончаемым любопытством я смотрел, смотрел, и не мог разглядеть в этой стене ни одной щёлочки, ни одной арочки, куда бы мог протиснуться автомобиль. «А что - подъезжают с другой стороны?» спросил я. «С другой стороны не подъедешь - там рельсовые пути. Краны, конвейеры, и всё такое. И с противоположной улицы - такие же заводы и фабрики». «А как же автотранспорт?» удивился я. «Ну, молодой человек, мы же не в деревне и не в пригороде. Это в пригороде к вам в частный дом может приехать фургончик и привезти, например, приученных к туалету курочек, чтобы они гуляли и несли вам яички, а когда настанет время - такой же фургончик их и заберёт, чтобы выдать вам талоны на мясо таких же курочек. Или, допустим, почтальон на мотоцикле привезёт вам почту. Вот там, в глухомани - да, может быть автомобильный транспорт. А в городах и рабочих посёлках у нас, где живёт подавляющая часть населения - здесь полностью автоматизированная, поточная система железнодорожного снабжения и вывоза, которая подходит к каждому цеху предприятия, к каждому санаторию, дому отдыха, и даже под землёй к жилому комплексу - это не то, что у вас там в вашем разрозненном..., хм, капитализме или рыночном социализме, как вы его теперь называете, где каждый гребёт под себя и везёт непонятно что и непонятно куда, и где миллиарды автомобилей отравляют всю среду обитания.»
Мы остановились на перекрёстке у Садового кольца. Наконец-то, я увидел красный свет светофора. Дальше начиналась старая Москва - та, которая была мне знакома. Но это был культурный центр города со старыми купеческими домами, в которых, конечно же, не жили никакие «тузы». Старинные украшенные здания были заняты всевозможными кружками, домами творчества, выставочными залами науки, культуры, архитектуры, мод и т.д. Абсолютно никакой рекламы, никаких торгашеских заведений, кабаков, чиновных контор, никаких припаркованных у обочины машин. И я подумал: не сон ли это? Но я не хотел просыпаться. Не хотел уходить из этой жизни - из настоящей, реальной, действительной жизни никем не проданной, не преданной, не оболганной страны. «А впрочем...» - подумал я. «Ведь каждому, в конце концов, своё».
«Ну вот и всё, конечная, выходим» - сказал мой попутчик. «Выходим, конечная» - повторил он, потягивая меня за рукав, но настойчиво и как-то странно - недоброжелательно... Я нехотя поднял глаза. «Да проснёшься ты, урод, твою мать, сколько вас тут развелось, а ну подымайся - достали уже» - хамила блатная кондукторша, волоча меня по сидению за рукав пальто. И как бы смаковала предоставленный ей шанс напасть во всеоружии на замешкавшуюся жертву. «Да выходи ж ты, мм... бб...» - вторил ей хмурый, почерневший водитель. В такой нервной злобе, как будто не получал зарплату лет пятнадцать... Я молча вышел из передней, как положено, двери скотовоза и зачавкал в сумерках по промозглой расеянской кашице, среди озлобившихся серых лиц, - вечно куда-то спешащих, чтобы повсюду и навсегда опоздать.
2011 г., декабрь.
