Вернуться на главную страницу
Материализм и постмодернизм
1. Значение ленинской книги «Материализм и эмпириокритицизм» в истории культуры очевидно: в ней реабилитировано интеллектуальное и вообще психическое здоровье человека разумного и защищено от пьяной спекуляции субъективизма, иррационализма и индивидуалистического нарциссизма. Постмодернизм - последнее слово той философии, которая в начале прошлого века стала объектом критики Ленина. В конце этого века и в начале нового эта философия родила еще одного, но на сей раз последнего мутанта. Ниже пасть уже невозможно. Критицизм трансцендентальный, эмпирический, логический, лингвистический упразднил самого себя еще словами предтечи постмодернизма Фридриха Ницше: «Жить так, чтобы не было в жизни смысла, - вот что становится теперь смыслом жизни». Ницше как в воду глядел. Последним словом постмодернизма, «Логики смысла» Жиля Делеза оказалась бессмыслица, «нонсенс», хаос, абсурд и чушь. Логика деградации, декаданса, вырождения такова: сначала умер объект, затем до вселенских размеров раздулся пузырь субъективности, потом он лопнул, умер и субъект. Смерть субъекта и засвидетельствовал постмодернизм.
2. Есть логика восхождения - прогресса, эволюции, развития. Об этом много писали и думали. Но есть и другая логика - логика нисхождения, упадка, вырождения, деградации. А о ней писали совсем мало. ХХ век заявил о себе декадентством. Здесь был прописан эмпириокритицизм, здесь же прописался и постмодернизм. Ленин оценил первый как «реакционную философию». Таков же и постмодернизм. И если «акция» есть действие, направленное вперед и вверх, то ре-акция - назад и вниз. «Декаданс» - не обидная кличка. Это самоназвание.
В философии эта логика выглядит так: от агностицизма и релятивизма к крайнему индивидуализму и иррационализму.
3. Первый крупный шаг в этом направлении был сделан Кантом. Критика догматической метафизики с ее онтологическими абсолютами была справедливой: без гносеологии и содержательной познавательной логики «онтология» несостоятельна. Ведь то, что рассматривалось ранее как формы бытия самого по себе, оказалось одновременно и гипостазированными абстракциями. Однако этот шаг был оплачен тем, что на место метафизики «бытия», объекта встала новая метафизика - метафизика субъекта. Место объективного абсолюта занял абсолют субъективный. Абсолютом стал субъект. Метафизика не была упразднена, она просто повернулась лицом в другую сторону. В этом, а не в чем-либо ином исторический смысл кантова «коперниканского переворота в философии».
Верная и глубокая мысль об активности познающего субъекта была сращена с главным тезисом субъективизма - с утверждением, что в фундаменте познания лежит не согласование наших представлений с объективной реальностью, но сотворение творческим воображением этой реальности. Эта новая «гносеология» оказалась новым, гносеологическим креационизмом и новой, гносеологической теологией. Место Бога-творца занял субъект-творец. Новая гносеология оказалась и новой метафизикой, потому что на место реального, живого, эмпирического субъекта встал сверхприродный надиндивидуальный, тоже мистический трансцендентальный субъект, вскоре превратившийся в новый абсолют у Фихте - тоже гипостазированная абстракция. (А уже в наши дни некоторые известные философы-марксисты заговорили даже об интерсубъекте, «интериндивиде», размещенном не во мне, и не в тебе, и не в нас как общности, а в промежности между нами). Знание у Канта и сотворяется этим субъектом из аморфного материала ощущений и по собственным, априорным законам «чистого разума».
4. В философии субъективизма, отталкивающейся от Канта, прочно утвердился и приобрел видимость аксиомы-самоочевидности тезис о том, что разум познает только то, что он сам и сотворил и именно в меру того, как он способен творить. Казалось бы разумно и прозрачно: «Я тебя (мир) сотворил, я тебя и пойму». Но за это тоже пришлось заплатить очень дорогую цену: познание мира превратилось в самопознание разума, субъекта, духа и т.д. Реальность, независимая от сознания и воли субъекта, была отброшена как нечто лишнее. С этого рубежа и стартовала философия самопознания: разум сам себя сотворяет, сам с собой сочетается и сам через себя кувыркается, сам для себя и муж и жена, и отец, и сын. И получает удовольствие самообладания. Сказанное Э.Ильенковым об идеализме Гегеля справедливо и для всякого идеализма: «...под грандиозно глубокомысленной конструкцией гегелевской философии скрывается на самом деле пустая тавтология: «Мы мыслим окружающий мир так и таким, как и каким мы его мыслим». Вследствие этого «бытие», «объект», природа и история «изображаются» как нечто само по себе бесформенное, пассивное глинообразное» (Диалектическая логика. Очерки истории и теории. Изд. второе, дополн., М.Изд. Полит.литературы.1984,с.140). Что вымыслили, то и познали. За пределы вымысла так и не вышли.
5. Трансцедентальный субъект, вносящий порядок в хаос ощущений, в пеструю и аморфную «материю» опыта, глину, творящий мир в своем воображении, подчиняется только себе, тому порядку, который дан в структуре чистого разума. Разум творит мир представления, мир и есть представление, и порождает этот мир представлений сверхпредставление, упорядочивающее «Я». У Канта это «Я» еще нуждается в материале для работы, как горшечник в глине, а у Фихте уже нет. «Я» творит «не-Я» вместе с «вещью в себе», стало быть и глину. Еще шаг вперед и мир как представление предстает уже как воля, абсолютная воля. Это Шопенгауэр. Чистый разум становится чистой волей, чистая воля - чистым произволом - «волей к власти» Ницше, чистый произвол - властью хаоса. А это уже постмодернизм. Делез и пишет в своей «Логике смысла» о власти, «воцарении созидающего хаоса»: «Это власть, власть утверждать дивергенцию и децентрацию» (Делез Ж.. Логика смысла. М., «Раритет», Екатеринбург, «Деловая книга»,1998,с. 345-346). Все! Финита ля комедия! Дальше ехать уже некуда.
6. Старая философия, ориентированная «онтологически», имела в своем фундаменте логику «центрации», говоря языком Делеза, т.е. монистического построения «принципиальной схемы» объективной реальности, в центре которой, например у Платона, находились вечные и неизменные объективные сущности - идеи, «инварианты» вечно меняющегося, текучего мира, выстраивающиеся в пирамиду, на вершине которой ослепительно сверкал Идеал.
«Коперниканский переворот» Канта заложил фундамент того, что в ХХ веке Делез назовет «децентрацией» и «деконструкцией». И у Канта, и у Фихте, и у Гегеля еще есть уверенность в том, что эту уже разрушенную и превращенную в глину, в прах объективность можно собрать вокруг нового центра - деятельного, творческого, у Гегеля общественно-исторически возникшего субъекта. Именно поэтому их философия - классика. В «неклассической философии» этого уже нет.
Трещина во всем этом построении стала катастрофически разрастаться, когда Ницше объявил, что «Бог умер», с ним вместе умер и «абсолютный субъект» и остался только голый индивид на сыпучем песке или на скользкой глине («скольжение» у Делеза - категория). Теперь на первый план и в философии, и в искусстве на смену всеобщему и необходимому, законам порядка и красоты приходит особенное, индивидуальное, уникальное, наконец - «элитарное», а со всем этим хаос, безобразие и произвол. На месте «бытия» оказывается только «бывание», на месте всеобщности - сингулярность, на месте личности - особь. И в этом кратиловом потоке барахтается и лишенное идентичности человеческое «Я», которое есть тоже не имеющий ни меры, ни внутреннего образа «поток переживаний» - фикция. Вне меня фикция и сам я фикция. Вне меня поток, и сам я поток. И если у Кратила в одну и ту же реку нельзя войти и единожды, то у постмодерниста и в самого себя войти невозможно: внутри - то же самое, что и во-вне. Все течет, теку и я - из ниоткуда в никуда. Однако течение-то есть только там, где есть и неподвижные берега. А если потекут и берега, исчезнет и течение. Это же аксиома релятивизма. Постмодернизм вместе с диалектикой сломал и тот сучок, на котором сам и висел, вернее - повесился.
Последнее - не наше ругательство-преувеличение. Постмодернисты сами заявили о себе как о «клиницистах культуры». Психоаналитик в комфортной, располагающей обстановке внимательно и сочувственно выслушивает исповедь бредящего клиента. Выслушивает и ставит диагноз, опираясь на «понимание». Постмодернист прав: какое же это понимание, если ты не можешь войти в этот мир бреда? Что ты можешь понять, если сам не сошел с ума? Сойди с ума, и ты поймешь мои терзанья. Постмодернист не шутит. Он сходит с ума. Он не ставит диагноз, сидя на диванчике под зеленым абажуром и умненько наблюдая клиента. Он судит о состоянии, находясь в этом состоянии, и предъявляет свой диагноз наглядно, с высшей степенью достоверности, ибо он знает, что такое хаос. Он сам есть этот хаос. Он поставил эксперимент на самом себе и получил неоспоримое доказательство. Но, поставив диагноз, он уже не может лечить. Он сам уже есть болезнь.
7. Безудержный критицизм, для которого все, что признается нормальным человеческим сознанием объективно существующим и который это признание объявляет нелегитимным, незаконным, вырождается в самый тупой, упертый догматизм: «Истины нет - вот истина!» Постмодернизм поэтому опровергает не только себя самого, но и всю ту релятивистскую, субъективистскую традицию, опровержению которой и посвящена книга Ленина.
8. М.А.Лифшиц верно когда-то сказал, что модернизм (а с ним, добавим, и постмодернизм) - это вовсе не искусство, а философия. Вот главные этапы его инволюции. Первый шаг - своеобразие, оригинальность, уникальность видения (я вижу так, как не умеет видеть никто другой). Второй шаг - уникальность художника. Его неповторимость и есть тайна художественного порядка. Не мгновение запечатлевается на полотне в художественном порядке, а художественный порядок вторгается в жизнь и конструирует новую реальность. Этот порядок не вне, а в самом художнике. Дело не в том, что он изобразил, а в том, что есть он сам. Он узнаваем. Не порядок жизни узнаваем, нет. Узнаваем художник, узнаваем Пикассо. Это он, его уникальность и есть производящая причина порядка. Он законодатель. Отсюда уже «рукой подать» до того художника, который сказал: Я плюнул, и это и есть факт искусства. А это уже последний, третий шаг. Плевок не обязательно должен быть художественным. Если плюнешь ты - это будет просто плевок, а если плюну я - произведение искусства, которое стоит больших денег. И вы, любители редкостей, купите этот плевок, как покупаете у моего собрата по ремеслу его экскременты в пробирочке с ценником. А что? Вы боготворили абсолютную оригинальность - покупайте уникальность. Вы этого хотели? - Получите! Этот бесспорный, восхитительный, уникальнейший и омерзительнейший беспорядок. Вы мир вне вас расценивали как дерьмо? - Вот и получите мое абсолютно уникальное дерьмо. Заплатите и успокойтесь: вы получили именно то, что хотели, что искали. «Кто ищет, тот всегда найдет!»
9. Устраните из сознания объективную реальность как нечто лишнее и человек тут же превратится в тихопомешанного Нарцисса, любующегося собственным отражением или «произведением». Устраните это «не-Я», отождествите бытие вне мысли с бытием только в мысли, поставьте на место материи-реальности свои образы и галлюцинации - тут же окажетесь в дурдоме.
Противоречивое «тождество и нетождество» отражаемого и отраженного, равенство и одновременно неравенство образа и объекта и есть «вечный двигатель» культуры - и философии, и науки, и искусства, и морали, вечный двигатель творчества. Отождествите намертво выражаемое и выражение, примите всерьез, что выражаемое - лишнее и вы убьете творчество.
Как уст румяных без улыбки
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю (Пушкин)
Почему же? Да потому, что «грамматическая ошибка» - это намек на то самое вне меня сущее, бесконечное, неисчерпаемое, хаотическое, лишенное образа, порядка и меры, что просится в образ и ускользает от него. Лишенное не потому, что вообще не имеет в себе ни порядка, ни меры, а только потому, что этот порядок еще скрыт от нас. Работа мысли и воображения и философа, и ученого, и художника, и поэта как раз и состоит в том, чтобы выразить невыразимое, найти меру в безмерном, устойчивое в текучем, закономерное в случайном, порядок в хаосе. Найти, открыть, а не сотворить. А найдя, разочароваться. Неудовлетворенность мыслителя, ученого, художника своим творением - общее место биографий всех великих. И снова искать, и снова находить. Полное, мертвое равенство высказываемого и высказывания - смерть для творчества. Именно это имел в виду Ф.Тютчев: «Мысль высказанная есть ложь». Должно непременно остаться невысказанное, недосказанное. Оно и есть свидетельство неустранимого присутствия объективного в субъективном, бытия в сознании. «Грамматическая ошибка» - это ровно то же самое, что и легкая неправильность («губка») черт Лизы Болконской у Толстого, или чуть удлиненная шейка Нефертити. - Это та легкая неправильность, которая подчеркивает прелесть. Вглядитесь в «совершенную», мраморно-холодную, безупречную красоту Элен Безуховой и вы увидите, убеждает нас Толстой, что о ней не скажешь «прелесть», как и о той силиконово-фарфоровой, кукольной красоте, которая сегодня кривляется с экрана.
