Лекция о Латинской Америке. Часть 2
Левый поворот возможен в Перу едва ли. Когда я в последний раз был в Перу, я искал там участников движения «Sendero Luminoso», которое контролировало треть территории Перу пятнадцать лет назад. В движении участвовали десятки тысяч человек. Не будем сейчас говорить насколько оно плохое или хорошее, но это было массовое социальное движение, была гражданская война и в ней были участники. Люди до сих пор боятся говорить на эту тему. Когда велась борьба с «Sendero», заодно производилась зачистка всех левых, потому что быть левым было почти одно и то же, что быть агентом или сторонником «Sendero». Под эту зачистку попали почти все организации - это было не лучше, чем в Чили при Пиночете, хотя в мире никто никогда этим не возмущался. Поэтому сейчас левые силы в Перу до сих пор в каком-то раздробленном, распыленном состоянии. В этом отношении «Sendero» принесло немало вреда и Перу, и левым.
Когда-то была еще организация «Movimiento revolucionario Tupac Amaru», члены которой захватили японское посольство в 1996 году. Они были радикальными левыми. Не хочу говорить «террористами», но их методы работы были отчасти террористическими и, конечно, совершенно не такими, как у «Sendero». Они были ближе к латиноамериканской левой традиции и имели очень мало общего с «Sendero Luminoso». Но разговаривая с деполитизированным дезинформированным перуанцем, который смотрит телевизор и боится всего на свете (как и вся Латинская Америка), то для него все эти левые организации - одно и то же. Возможно, я не владею всей информацией, ведь есть интересные индейские движения и революционные группы в Перу, но победа левых сил в этой стране была бы для меня большим сюрпризом.
Наверное, в Перу по-прежнему той главной силой, которая революционизирует общество, является аграрный вопрос вообще, аграрный реформа и те движения, которые выступают за осуществление этой реформы. И, может быть, не только в Перу, а вообще во всей крестьянской Латинской Америке. Ведь тот же FARC возникал как группа крестьянской самозащиты от правого террора. Будучи в Колумбии, мы проезжали по землям вдоль тихоокеанского побережья, где живет бедное население. Это настоящий ужас, всё выглядит точно так же, как Че Гевара описал в «Дневниках мотоциклиста», а местами и намного хуже. Всё совсем не так, как рисует себе воображение обычного человека. Даже о той же Кубе очень легко говорить, сидя в парижском кафе или Стокгольме, рассуждать о ней, но всё совсем меняется, когда вы находитесь в трущобах Кубы.
На месте меняется восприятие многого. Путешествуя вместе с моей колумбийской подругой по негритянским поселениям, мы оказались в центре внимания - все хотели нам пожаловаться на свои проблемы, ведь мы были белыми людьми из другого мира. Нам жаловались на депутатов и власть, на что мы отвечали, что смысла верить кому-то «наверху» больше нет, вы должны сами организовываться и что-то делать. И все просили провести собрание с ними, научить организовываться и рассказать, что именно нужно делать и как поступать. У них очень много наивности, очень много беззащитности перед властью. С другой стороны, выбор у них тоже небогатый: когда приходит человек с ружьём и предлагает бороться с ним против плохих, и при этом гарантирует оружие, завтрак, обед и ужин, то отказаться трудно. В Колумбии мало кто ест регулярно даже раз в день, не говоря уже о трёхразовом питании; для многих это реальный и единственный выход. Многие спекулируют также на том, что бизнес хочет очистить тихоокеанское побережье от поселений индейцев и негров для выращивания на нём пальм и производства пальмового масла.
В Боливии произошла частичная и, в целом, незаконченная аграрная реформа, но безземельных крестьян там практически не осталось. Поэтому, несмотря на массу проблем и недостатков, Эво пользуется очень большой поддержкой и популярностью. Говоря же о Венесуэле, я думаю, что в плане аграрных реформ, чем меньше сейчас будет зависеть от Чавеса и чем больше от людей, тем лучше будет для Венесуэлы и того же Чавеса. От Чавеса постоянно требуют чудес, но ведь он - человек, а не бог, хотя даже несмотря на это он сыграл огромную роль в жизни своей страны. За это ему большое спасибо, но теперь должен заработать какой-то механизм самоорганизации, организации людей.
Я прожил несколько дней в кооперативе с крестьянами. Они рассказывали, что предыдущие правительства тоже проводили какую-то реформу, тоже давали иногда землю. Но у крестьян никогда не было денег на обработку земли и, конечно, никаких возможностей для машинной обработки. В результате, они по-дешевке продавали тому же помещику свою землю, и все на этом заканчивалось. Сейчас земля дается только тем, кто готов ее обрабатывать, плюс они получают техническую сельскохозяйственную поддержку со стороны государственных специалистов. И кроме беспроцентных кредитов, государство берет на себя обязательство в течение первых пяти лет выкупать 50% урожая по стабильной цене. В результате, сейчас пустующих земель в Венесуэле почти не осталось. Правительство просто экспроприировало земли, когда они пустовали у хозяев, а самим хозяевам по рыночному курсу выплатили компенсацию за эти земли (поэтому они тоже далеко не в обиде, им очень хорошо заплатили). Поэтому, если существует какая-то база абсолютной поддержки правительства Чавеса, то это именно в сельской местности, именно среди крестьян. Хотя, может, в Венесуэле все немножко проще, потому что есть нефть и, соответственно, деньги. В Венесуэле, я видел, создана государственная сеть магазинов, где товары первой необходимость продаются раза в три-четыре дешевле, чем в частной сети, но - по карточкам. И поскольку в Венесуэле, в целом, бардак, то карточки можно печатать на принтере - всегда есть какой-то знакомый или друг, который может это сделать. Венесуэла вообще очень хаотическая страна, и от введения карточек она стала ещё более хаотической. Но, тем не менее, для бедных семей и для семей с ограниченными ресурсами карточки решают многие вопросы. В Венесуэле никто не голодает сейчас. Многие колумбийцы переходят границу, работают на венесуэльской стороне и возвращаются вечером домой.
Меня спрашивали, насколько правительства или политические партии Латинской Америки вообще что-то контролируют в Латинской Америке, какова их роль. Я думаю, что на этот вопрос нужно отвечать так: дело здесь сегодня уже не в контроле и, может быть, не только в самой Латинской Америке. Я и мои знакомые в странах этого материка думаем, что люди должны меньше зависеть от президентов или партий - ведь, по большому счёту, не важно, кто президент, например. Уго, Эво - это уходящее и приходящее. Важно, что удается создать, что можно сохранить во времени. То есть, насколько внепартийные, непартийные, автономные социальные организации могут создать, построить, укрепить общество гражданского участия. И это - самая трудная задача, ведь что они должны построить тоже пока неизвестно, потому что нет модели государства. Именно её сейчас необходимо придумывать всем вместе. Неолиберализм, как мы видим, сейчас разваливается, пройдет еще какое-то время и от этой системы, которая кажется вечной, мощной, сильной и останется то же самое, что осталось от СССР. Что будет после этого? Я думаю, что будущее будет зависеть от каких-то маленьких, автономных организаций, которых нет в прессе, о которых никто никогда не говорил. В этом плане я очень многому научился от сапатистской журналистки, которая приехала в Чили, чтобы ознакомится с социальными движениями. Она просила: «Пожалуйста, не водите меня ни на какие партийные собрания - мне это не интересно. Я не хочу встречаться ни со звездами, ни с лидерами, ни с политическими вождями. Меня интересуют независимые от партии организации, организации, независимые от денег. Меня интересуют те, кто живут в этом кошмаре действительно делают что-то, несмотря на наличие или отсутствие ресурсов. И не важно, будет их два человека или двадцать человек».
В этом плане мне никогда, кстати, не нравилось, что в Венесуэле было и есть множество настоящих лидеров «снизу», на маленьких должностях, а социалистическая партия не даёт им возможности для действий, потому как она всегда навязывала свои кандидатуры на эти посты. От их имени людям дарили холодильники, стиральные машины, телевизоры и прочее, то есть, партия всячески пыталась настроить население поддержать этих кандидатов. Для социалистической партии это привычные методы. Но, мне очень нравится, что число трезво мыслящих и критично настроенных людей в Венесуэле растёт и многие из них уже не ведутся на эти уловки. Можно сказать, что Чавес в целом уже перестал быть центральной темой и всё начинает решать зрелость и организованность масс.
На Кубе сейчас начинаются серьёзные реформы, потому сложно что-либо говорить о ней как о модели латиноамериканского государства. Но она точно может послужить хорошим примером того, что в Латинской Америке возможно построить некапиталистическое общество с колоссальными результатами и уровнем медицинского обслуживания, образования и сельского хозяйства. В этом плане Куба навсегда останется интереснейшей страной. Но нужно понимать, что она тоже имеет свои недостатки и достоинства, потому что это - живое общество, постоянно, к тому же, меняющееся. Сейчас Кубу никто копировать не будет и не сможет, это уже исторически невозможно. Но и сапатистов копировать тоже не нужно, я думаю. Как по мне, каждой стране Латинской Америки необходимо изобретать что-то собственное, а не пытаться повторять чей-то путь. Хотя это, разумеется, намного сложнее, чем копировать.
При этом, конечно же, какой-то опыт передаётся и наследуется. Венесуэла, например, имеет конституцию, в которой был использован опыт сапатистов. Но не стоит этот факт преувеличивать. Конституция принималась и обсуждалась на уровне всего общества, в этом процессе участвовали также индейские этнические группы, национальные меньшинства - учитывалось множество интересов. Это очень прогрессивно. Я помню, что когда я был в Эквадоре десять лет назад, мне говорили, что эквадорская конституция - одна из самых прогрессивных в Латинской Америке. Сейчас конституции еще более прогрессивные. Законы - это уже не проблема; проблема состоит в создании механизмов по выполнению законов. Это невероятно трудно. Особенно в обществе, которое очень коррумпировано, которое привыкло к неподчинению законам и построено на этом. Чилийское законопослушное общество - это исключение из общего для Латинской Америки правила, ведь в таких странах, как Венесуэла, коррупция составляет норму жизни и является частью народной культуры. Но исключение Чили не абсолютное. Выполнение законов - это реальная проблема для всех стран Латинской Америки, даже для таких законопослушных, как Чили. В Чили, например, при диктатуре было полностью разрушено профсоюзное движение: на сегодняшний день от былого организованного профсоюза осталось процентов пять. И такая ситуация сложилась потому, что на многих предприятиях запрещено участие в профсоюзных организациях. Я не знаю точно, каким именно образом, но конституция Чили это позволяет. Да и хитростей в этом деле тоже очень много: в одной фирме разные подразделения могут быть отдельными юридическими лицами, потому объединить их в единое профсоюзное движение становится очень сложно. Трудно сказать, как обстоит ситуация в других странах, но, мне кажется, это общая тенденция для стран послевоенных диктатур - за исключением, пожалуй, Уругвая.
Примечательно, особенно в контексте всего вышесказанного, что в Латинской Америке нет никакого радикального правого или левого популизма. Конечно, их используют сполна - Урибе в Колумбии, в Чили Пинера, Фукимори в Перу; эти идеи есть. Я имею в виду, что эти идеи не находят своего места в головах латиноамериканцев. Правые идеи вообще никогда не были популярны в Латинской Америке, особенно сейчас.
Меня спрашивали, как в Латинской Америке дела с теоретическим осознанием происходящих в ней процессов. В целом, я могу сказать, что осознавать латиноамериканцы не успевают. Происходящие процессы развиваются намного быстрее, чем теория. И, я думаю, это даже хорошо - ведь тогда будущая теория будет выращена из практики, а не наоборот.