Вернуться на главную страницу
Правильно ли Тарас Шевченко понял Гегеля?
Конечно, назвать этот материал серьезным научным исследованием очень сложно. Ведь автор не только не является специалистом-шевченковедом, но и вообще очень поверхностно знает биографию поэта. И высказанная мною гипотеза [1, 111], будто на мировоззрение великого украинского поэта могла повлиять гегелевская философия, была весьма и весьма авантюрной, и все аргументы в ее пользу были весьма шатки, хоть и не совсем безосновательны. Ведь та почва, на которой вырос Шевченко как художник и поэт, была насквозь проникнута гегельянством. В «Дневнике» Шевченко есть сведения о том, что в 1858 году он познакомился с знаменитыми благодаря Козьме Пруткову братьями Жемчужниковыми, одному из которых принадлежит очень характерный иронический стишок:
В тарантасе, в телеге ли
Еду ночью из Брянска я,
Все о нем, все о Гегеле
Моя дума дворянская.
Действительно, тогда почти каждый образованный человек в России так или иначе о гегелевской философии слышал и должен был сформировать какое-то представление о ней, хотя зачастую это представление было не просто поверхностным, но и карикатурным. Согласитесь, что это хоть и не очень серьезное, но весомое дополнение к уже имеющимся у меня сведениям о том, что Т. Шевченко бывал на заседаниях того же кружка, что и В. Белинский, которого Н. Чернышевский назвал одним из лучших знатоков Гегеля, несмотря на то, что тот не знал немецкого языка и, следовательно, Гегеля не читал. Тарас Шевченко тоже немецкого языка не знал. Правда, на этом сходство между Белинским и Шевченко и закончилось, поскольку Белинский очень тесно общался с М. Бакуниным, который, по убеждению Чернышевского, и познакомил великого русского критика с идеями Гегеля, в то время как об отношениях Шевченко с Бакуниным известно только то, что последний увлекался Шевченко как великим поэтом, чем и спровоцировал пресловутое письмо В. Белинского к П.В. Аннекнову, в котором российский критик разносит украинского поэта в пух и прах. По тому, как мало понимал Тараса Шевченко В. Белинский, мы можем сделать вывод, что они не были знакомы настолько хорошо, чтобы можно было предположить, что Белинский мог хоть как-нибудь основательно познакомить Шевченко с гегельянством.
Но оставался еще тот вариант, что Тарас Шевченко узнал о гегелевской философии из другого источника. Скажем, из того же, что и М. Бакунин. Говорят, что дилетантам часто везет. Вот и мне повезло. Понятно, что, при всем том, что я не прекращал поисков в этом направлении, я и надеяться не мог на то, что найду что-нибудь подобное, особенно если учесть, что искал наименее подходящим для данной ситуации способом - через гугл по словам "Шевченко Грановский". Поэтому я даже глазам своим не поверил, когда в коротенькой заметке Анатолия Шахлиевича под названием «Петербургское окружения Тараса Шевченко», размещенной на одесском сайте «Порто-франко», прочитал такие слова: «Что же касается хорошего знакомого Шевченко по кружку Станкевича профессора Т. М. Грановского, то он в том же 1849 году "благословлял судьбу умершего Белинского (Герцен), потому что, если бы он не умер в своей постели, то, будучи туберкулезником, умер бы на нарах Шлиссельбургской крепости.
Из этих слов следовало, что с гегельянством Шевченко имел возможность познакомиться не просто от Белинского или Бакунина, но из того же источника, что и сами Белинский и Бакунин. Ведь именно из кружка Станкевича-Грановского вышли все российские гегельянцы: часть, которых обычно называют западниками, стали родоначальниками революционно-демократической традиции в русской культуре, а другая часть - славянофилы - заложила основы линии религиозно-реакционной. Шевченко едва ли не всю жизнь разрывался между "старыми революционерами" из среды аристократии и высшего чиновничества, в основном, масонами, которые были связаны с декабристами, и которые, на самом деле, на время становления Шевченко уже превратились в реакционеров, и революционными демократами, в лагерь которых он в конце концов перешел, но даже для них во многом оказался слишком революционным.
Но если косвенных доказательств влияния гегелевской философии на Шевченко, то есть доказательств возможности такого влияния, у нас теперь более чем достаточно, то прямых доказательств того, что Тарас Шевченко находился под влиянием философии Гегеля, у нас пока нет. Шевченко нигде не ссылается на Гегеля. Он не только не цитирует Гегеля, но и не переводит его идеи собственными словами. Однако при всем этом мы с уверенностью можем утверждать, что Шевченко усвоил главное из гегелевской философии - ее метод, если понимать под методом не просто некий набор отдельных приемов, а сам дух гегелевской философии, именно ее революционный дух. Притом слово «усвоил» будет неудачным даже в случае, если будет доказано, что он все-таки получил сведения о гегелевской философии от тех людей, которые ее хорошо знали. Шевченко, в полном соответствии с духом гегелевской философии, ее переоткрыл. И даже если результат оказался не такой, как у Гегеля, то дело ведь не в результате, который, как известно, сам по себе является "мертвыми костями", а в результате вместе с путем его достижения. Притом путь даже важнее, поскольку именно он определяет результат.
Так вот, "узловые точки" того пути, по которому шел Шевченко, странным образом совпадают с гегелевскими. Как и у Гегеля, отправной точкой пути, которым следовал Шевченко, был романтизм. Ведь Гегель шел не непосредственно от Канта, а от Канта в переработке Гердера и романтиков. Как и Гегель, Шевченко прошел «соблазн» атеизма французского образца. И, что я считаю самым главным, как и Гегель, Шевченко сумел преодолеть это искушение. Он усвоил от французского атеизма только аристократическое по своему происхождению презрение к церкви (а в дополнение еще и чисто плебейскую ненависть к ней). Но, как и Гегель (а может, в отличие от Гегеля, это только понял), Шевченко, будучи украинским поэтом, а не немецким философом, глубоко прочувствовал и ограниченность этого атеизма, его формальность, ненародность, а нередко и антинародность. Именно таким, чисто антинародным, был нередко атеизм эпохи Просвещения. Лучше всех эту точу зрения выразил Вольтер: «Если бы бога не было, его стоило бы придумать, иначе как бы богатые могли защищать свои богатства от бедных». В основе этой антинародности была буржуазность, которую Вольтер «гениально угадал». В любом случае, Шевченко, как и Гегель, обращается к идеям периода Реформации. Но если Гегель проводит быстрее лютеранскую линию, то Шевченко - мюнцеровскую. Точнее, он углубляется еще дальше - до Гуситского движения, где специально выделяет Яна Жижку. Причем поэма «Еретик» была не просто плодом поэтической фантазии, но и результатом скрупулезного изучения материала. А.С. Афанасьев-Чужбинский вспоминал: «Шевченко рассказывал мне, что прочел все источники о гуситах и эпохе, им предшествовавшей, какие только можно было достать, а чтобы не наделать промахов против народности - не оставлял в покое ни одного чеха, встречавшегося в Киеве и других местах, которых расспрашивал о топографических и этнографических подробностях»[2].
Если взять Шевченковскую поэму «Мария», то там евангельская история трактуется во вполне гегельянском духе. Если не в духе самого Гегеля, то точно в том же духе, что у гегельянца Д. Штрауса в его «Жизни Иисуса». И дело здесь не в самом подходе, согласно которому библейская история пересказывается как реальная история из жизни простых людей. В таком подходе не было бы ничего оригинального. Этот же сюжет мы находим и в пушкинской «Гавриилиаде». Но там он решается в чисто буржуазном духе, и если уж искать философские истоки пушкинского подхода, то это будет Гольбах с его издевательством над Священным писанием. У Шевченко не то. Там нет не только ни тени издевательства, но даже малейшей иронии. Евангельский сюжет о непорочном зачатии, хоть и истолкован в романтическом духе, но смысл в нем глубоко социальный. Можно не сомневаться, что если бы Шевченко пришлось писать поэму о судьбе сына Марии, то он бы оказался кем-то вроде Еремы Галайды с "Гайдамаки", а может, учитывая его божественное происхождение, и предводителем восставших. И можно не сомневаться, что это получилось бы куда более весомо и жизненно, как субтильно-символистское «В белом венчик из роз впреди Иисус Христос».
Недаром Тарасом Шевченко увлекался М. Бакунин. Ведь он был живым доказательством его теории о «врожденной» революционности крестьянства. Но нельзя забывать, что свою теорию Бакунин создавал, находясь под влиянием теории Гегеля. Можно предположить, что Гегель бы увлекся феноменом Шевченко не в меньшей, а даже в большей степени, чем Бакунин. Не исключено, что он бы восхищался им больше, чем он увлекался Наполеоном. Наполеон был хоть каким, но дворянином. Шевченко же был не просто простолюдином, то есть представителем угнетенного класса, но был рабом в прямом смысле этого слова. То есть рабство составляло часть его личного опыта, который, как считает Гегель, является началом познания. И вот этот раб превращается не просто в человека, но в человека именно в гегелевском смысле, то есть в человека мирового масштаба, человека, воплотившего в своей деятельности всю мощь мирового духа. Чем не иллюстрация к гегелевской диалектике раба и господина!? А то, что Шевченко был человеком именно этого, гегелевского масштаба, очевидно уже из того, что им увлекается Бакунин - один из виднейших учеников Гегеля. Известно также, что фигура Шевченко интересовала и другого известного последователя Гегеля - Карла Маркса.
К сожалению, на данный момент у нас нет сведений о том, заинтересовался Маркс Шевченко "с подачи" Бакунина или самостоятельно, но даже в первом случае его можно привлекать как еще одного «свидетеля мирового духа» для доказательства нашего тезиса. Впрочем, даже интереса к судьбе Шевченко тесно связанных с декабристами российских масонов как представителей предыдущего исторического периода в «становлении мирового духа» было бы вполне достаточно для доказательства этого тезиса. В полном согласии с "Феноменологией духа", Шевченко заставил всех этих представителей духа признать себя в качестве равного. Причем Шевченко «знал себе цену». В обвинениях Шевченко в неблагодарности к царю и царице, которые выдвигает в его адрес Белинский в известном письме к П. Анненкову, есть и другая сторона. Ведь царская семья по милости участвовала в выкупе поэта из неволи. Это было и признанием его таланта, и знаком особого внимания. Представьте себе на секунду на месте Шевченко даже самого богатого современного олигарха. Как они гордятся знаками милости даже ложных, бутафорских сегодняшних монархов! Тарас Шевченко же себя чувствовал с монархами не просто ровней, а понимал их полное ничтожество, "недействительность", выражаясь по-гегелевски, уже тогда, когда они еще имели полную власть над миром и его собственной судьбой. Он и против бога готов был восстать. В этом смысле Шевченко, если можно так выразиться, местами перегегельянил самого Гегеля.
1. Пихорович В.Д. Философские взгляды Тараса Шевченко. Материалы II Международной научно-практической конференции «Философия и художественная культура в хронотопе технического вуза». Киев. 12 декабря 2019 с. 111-115.
2. Чужбинский А. Воспоминания о Т.Г. Шевченке // Русское слово. — 1861. — № 5. 13. цит. по Тарас Шевченко. Зібрання творів: У 6 т. — К., 2003. — Т. 1: Поезія 1837-1847. — С. 287-296; С. 716.
