Вернуться на главную страницу
Маяковский на Кубе. «Блек энд уайт». 14 апреля - 90 лет со дня ухода из жизни Поэта Революции
«С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.
Вот и сейчас как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль
И Маяковский лёг виском на дуло»
(Владимир Высоцкий)
О Маяковском можно писать много, бесконечно много. Два года назад, к 125-летию со дня рождения главного певца Октябрьской революции, мы опубликовали статью: «Владимир Маяковский - поэт и "фабрика радия"» [http://propaganda-journal.net/10297.html], в которой, помимо прочего, разбираются филологические аспекты поэтического творчества Маяковского, его вклад в развитие русского языка.
Но есть в биографии поэта один эпизод, который малоизвестен (так, я не без труда разыскал стоящие материалы в Интернете - хотя, возможно, я смог бы найти больше, знай я испанский язык!), но который достаточно интересен: пребывание В. Маяковского на Кубе. В то время она - жалкая полуколония Соединённых Штатов, «американская сахарница», совмещённая с борделем, недогосударство, в котором сменяли друг друга реакционные, марионеточные режимы. Но через треть столетия Куба станет авангардом социалистической революции в Западном полушарии - и она сбережёт это звание, удержит знамя революции даже после того как оное знамя выбросят, растопчут самые, казалось бы, передовые и культурные нации Евразии!
На Кубе, в Гаване, Маяковский пробыл всего-навсего один день: 4 июля 1925 года он на пассажирском лайнере «Espagne» зашёл в гаванский порт - судно должно было пополнить запасы угля, высадить часть пассажиров, чтобы уже на следующий день продолжить маршрут в направлении на мексиканский Веракрус. Позади были две недели плавания по Атлантическому океану. «Пароход "Эспань" 14000 тонн. Пароход маленький, вроде нашего "ГУМ'а" [странное сравнение, не правда ли? - К. Д.]. Три класса, две трубы, одно кино, кафе-столовая, библиотека, концертный зал и газета. Газета "Атлантик". Впрочем, паршивая», - так описывал условия своего путешествия сам наш герой в очерках «Моё открытие Америки», и являющихся-то, собственно, единственным скупым источником сведений о его пребывании на Кубе.
Весьма интересна его характеристика определённого контингента пассажиров из первого класса: «Люди странные: турки по национальности, говорят только по-английски, живут всегда в Мексике, - представители французских фирм с парагвайскими и аргентинскими паспортами. Это - сегодняшние колонизаторы, мексиканские штучки». А ещё говорят, будто глобализация, «космополитизация» буржуазного класса, который стремится с неудержимой силою в лондоны, покупает себе «выгодные» паспорта, переходит с родного языка на английский и утрачивает свою национальную принадлежность, началась только в конце прошлого столетия!
3 июля Владимир Маяковский писал Лиле Брик: «Сейчас подходим к острову Кубе - порт Гавана (которая сигары), будем стоять день-два... Жара несносная». Далее он пожаловался на скуку плаванья («12 дней воды это хорошо для рыб и для профессионалов открывателей, а для сухопутных это много») и на затруднённость общения из-за незнания французского и испанского. Зато заметил: «Много работаю».
Скучно... В тот же день - 3 июля, - находясь посреди безбрежной Атлантики, В. Маяковский сочиняет стихотворение «Мелкая философия на глубоких местах»:
Превращусь
не в Толстого, так в толстого, -
ем,
пишу,
от жары балда.
Кто над морем не философствовал?
Вода.
Маяковский был одним из первых, если не первым советским гражданином, побывавшим на Кубе, - после 1917 года республика прервала дипломатические отношения с нашей страной, и восстановлены они были только в 1942-м, на почве участия Кубы в антигитлеровской коалиции. Вообще, на момент открытия Америки Маяковским одно только лишь государство на континенте официально признало Союз Советских Социалистических Республик - Мексика, в августе 1924 года.
Красавицу Гавану Владимир Владимирович увидел с борта судна «белой» - «и стройками и скалами», как он рисует её в путевом очерке. «Подлип таможенный катерок, а потом десятки лодок и лодчонок с гаванской картошкой - ананасами». Мелкие «коммерсанты» («самозанятые» по-нашему) принялись «втуливать» свой нехитрый съестной товар - ну, прям как в постсоветских электричках (Маяковский, наверное, мог бы сравнивать это с «мешочниками» периода Гражданской войны и разрухи). Двое из торгашей, конкурируя, переругались, и Маяковский замечает с юмором: «...два гаванца ругались на чисто русском языке: "Куда ты прёшь со своей ананасиной, мать твою..."». Это в старой России ананасы ел проклятый буржуй - к сожалению, не в последний день свой ел он, как оказалось! - а на Кубе это обыденная еда: «гаванская картошка», не диковинный вовсе фрукт - так себе, «ананасина»!
Поэта поразил тропический дождь, хлынувший в момент схода не берег. Нет, не дождь даже - «дождина»: «Что такое дождь? Это - воздух с прослойкой воды. Дождь тропический - это сплошная вода с прослойкой воздуха». Какой меткий, точный образный поэтический язык! В трёх кратких предложениях выражена суть природного явления - тогда как обыватель пять минут изливал бы свои впечатления. И это притом, что, в принципе, «пейзажной лирикой» поэзия Маяковского бедна...
От стихийного бедствия Маяковский укрывается в пакгаузе, заставленном под самую завязку контрабандным спиртным для отправки его «в недалёкие трезвые Соединённые Штаты». На этикетке бутылки виски он читает надпись: «Black and White» - крепко врежется ему в память этот бренд! На контрабанде алкоголя в США периода «сухого закона», отменённого только в 1933 году Рузвельтом, обогатилась буржуазия не только Кубы. Этот период стал всамделишным «золотым веком» в истории Бермуд, Багамских островов, Сен-Пьера и Микелона и других океанских пунктов, через которые в богатейшую и «трезвейшую» страну мира текли потоки «огненной воды» и куда толпами приезжали «оттянуться» американские туристы. На контрабанде поднялась чикагская мафия, все эти «бутлегеры» под «крышей» Аль Капоне и ему подобных «романтических» персонажей. «Я - истинный бизнесмен, дающий людям то, чего им хочется», - говорил упомянутый мафиозный главарь, с потрохами покупавший на «заработанные» им деньги политиков и журналистов. Интереснейшее, между прочим, общественное явление - «сухой закон» в Штатах!
Можно пофантазировать на тему того, позволил ли себе товарищ Маяковский - заядлый курильщик - насладиться гаванской сигарой в дополнение к отменному гаванскому рому. Известно, что как-то в голодные времена начала 20-х Лиля Брик прислала ему посылку из Риги: разные недоступные в то время в России деликатесы (кофе, сахар, шоколад, овсянка и сало - да!) - и ещё там были гаванские сигары.
Маяковский - пролетарский, революционный поэт; как он сам себе называл, обращаясь к «товарищам потомкам», - «агитатор, горлан-главарь»; и в новой для себя стране он не столько восторгается её красотами и экзотикой, сколько отмечает социальные контрасты: «За пакгаузом - портовая грязь кабаков, публичных домов и гниющих фруктов. За портовой полосой - чистый богатейший город мира. Одна сторона - разэкзотическая. На фоне зелёного моря чёрный негр в белых штанах ["белые штаны", ну, точно как в Рио, куда так мечтал попасть Остап Бендер; только не знал, видимо, великий комбинатор, что Гавана - вот "чистый богатейший город мира"! - К. Д.] продаёт пунцовую рыбу, подымая её за хвост над собственной головой. Другая сторона - мировые сахарные и табачные лимитеды с десятками тысяч негров, испанцев и русских рабочих». Последнее, надо признаться, ставит в тупик - неужто на Кубе в те времена было много рабочих из русских эмигрантов?
«А в центре богатств - американский клуб, десятиэтажный Форд, Клей и Бок - первые ощутимые признаки владычества Соединённых Штатов над всеми тремя - над Северной, Центральной и Южной Америкой. Им принадлежит почти весь гаванский Кузнецкий мост: длинная, ровная, в кафе, рекламах и фонарях Прадо; по всей Ведадо, перед их особняками, увитыми розовым коларио, стоят на ножке фламинго цвета рассвета. Американцев берегут на своих низеньких табуретах под зонтиками стоящие полицейские». (Автор сам делает примечание: коларио - это такой цветок, а Ведадо - район роскошных вилл богачей в Гаване.)
Под впечатлением от увиденного в Гаване В. Маяковский - который, по его признанию, «с детства жирных привык ненавидеть», - напишет, на следующий же день, 5 июля, одно из самых своих известных стихотворений - «Блек энд уайт»:
Если
Гавану
окинуть мигом -
рай-страна,
страна что надо.
Под пальмой
на ножке
стоят фламинго.
Цветёт
коларио
по всей Ведадо.
В Гаване
всё
разграничено чётко:
у белых доллары,
у чёрных - нет.
Поэтому
Вилли
стоит со щёткой
у «Энри Клей энд Бок лимитед».
До революции негры и мулаты составляли четверть населения Кубы; ныне ж одних только мулатов там около половины жителей плюс 10 % негров - одна из причин резкого изменения расового состава в том, что среди тех, кто эмигрировал с острова после революции, абсолютное большинство составляли именно белые, до 1959 года преобладавшие в привилегированной зажиточной прослойке общества.
За океаном - на Кубе и чуть позднее в Соединённых Штатах - Владимир Владимирович столкнулся с откровенным расизмом, с антагонизмом Black and White.
Конечно, с тех пор и в Штатах многое изменилось. Но от того, что с расовой сегрегацией формально покончено - и дошло ведь даже до того, что негр, столетие тому обречённый чистить обувь белым богачам, стал президентом Америки! - ещё контрастнее сделалось социальное неравенство. Процветание кучки негритянской буржуазии и выбившихся «в люди» звёзд спорта и музыки не отменяет бедствий масс чернокожих, до уровня которых неуклонно скатываются и миллионы белых working poor. А тут, во время эпидемии коронавируса, обозначился такой вот факт: очень большой удельный вес в Нью-Йорке чернокожих бедняков среди заболевших и умерших. COVID-19 пожинает в богатейшей стране мира «социальные жертвы»!
Итак, негр Вилли стоит со своей щёткой, надеясь заработать своё сентаво, а...
Рядом
шла
нарядная Прадо.
То звякнет,
то вспыхнет
трёхверстный джаз.
Дурню покажется,
что и взаправду
бывший рай
в Гаване как раз.
Наверное ж, и на Кубе сегодня немало таких граждан, кто томно вздыхает по «хрусту французской булки» (или «американского гамбургера») в благословенные времена, когда в «свободной и демократической» стране правили бал свои «юнкера»!
Чернокожий чистильщик обуви Вилли, забитый и неграмотный, у которого «в мозгу... мало извилин», сунулся было к «сигарному королю» Энри Клею спросить, почему так несправедливо устроен мир, - и не угодно ль тому самому делать белый сахар! Но вместо ответа получил Вилли, как это у нас говорится, «в дыню». Да, беднякам «такой вопрос не проходит даром», они должны «сидеть и помалкивать»!
Вытер
негр
о белые подштанники
руку,
с носа утёршую кровь
Негр
посопел подбитым носом,
поднял щётку,
держась за скулу.
Откуда знать ему,
что с таким вопросом
надо обращаться
в Коминтерн,
в Москву?
Не ведал Маяковский, что всего спустя полтора месяца, 16 августа 1925 года, в Гаване будет основана Коммунистическая партия Кубы - которая в 1928 году вступит в Коминтерн! Первым её генеральным секретарём стал совсем ещё юный, 21-летний (!) Хулио Антонио Мелья (1904-29), вынужденный, однако, в самом скором времени эмигрировать в Мексику - где он будет убит в 1929-м агентами кубинской охранки.
А на следующий год после посещения В. Маяковским Кубы родится Фидель Кастро! Может, это русский поэт занёс на остров свой революционный флюид?
Между прочим, первый мемориал в честь В. И. Ленина на Кубе был создан ещё в январе 1924 года, сразу же после смерти вождя, тогда, когда потрясённый поэт начал писать свою известную поэму, - и считается, что это был самый первый памятник Ленину за пределами СССР! Это место в районе Гаваны, называющемся Регла, известно как Холм Ленина. Инициатором создания мемориала, человеком, посадившим на холме посвящённое Ленину оливковое дерево, выступил алкальд (мэр) Реглы социалист Антонио Бош. Оливу неоднократно вырывали полицейские, но рабочие всякий раз сажали священное для них дерево заново. А в 1930 году у подножья Холма Ленина разыгралась трагедия: при разгоне первомайского рабочего собрания полицией были убиты двое человек, несколько людей получили ранения.
Куба стала для Маяковского своего рода «точкой входа» в Америку: после неё были Мексика, пережившая незадолго до того свою бурную революцию, и США. Через месяц после посещения Гаваны - 6 августа - Маяковский под впечатлением от Нью-Йорка напишет стихотворение «Бродвей», в котором предвосхитит более поздний «Советский паспорт» с его чеканной гордостью за советское гражданство:
Я в восторге
от Нью-Йорка города
Но
кепчонку
не сдерну с виска.
У советских
собственная гордость:
на буржуев
смотрим свысока.
Маяковский популярен в Латинской Америке, среди тамошних левых: ещё в 1920-е годы его там начали переводить и печатать, причём в оформлении его книг принял участие и прославленный художник Диего Ривера. У Маяковского учились революционные поэты Латинской Америки и всего Третьего мира, такие как Пабло Неруда и Назым Хикмет. Это неудивительно: ведь Владимир Маяковский адресовал своё творчество «человеку улицы», а значит, и жителям фавелл и «барриос», тем из них, кто готов и способен порвать с окружающим их убогим миром невежества и преступности, вставая в ряды сознательных борцов за социальное освобождение.
