Вернуться на главную страницу
Все глядят в Наполеоны. Но не все становятся...
«Лишь великие события рождают великих людей»
(Жан-Жак Руссо)
15 августа исполняется 250 лет со дня рождения одного из величайших, наиболее выдающихся по своей одарённости и личным качествам, одного из самых сложных и противоречивых людей во всемирной истории. И при жизни его, и вот уж два века после его смерти им восторгаются и его ненавидят, его ниспровергают и занимаются его апологией, сочиняют о нём легенды и мифы, боготворят и величают его «чудовищем». Разумеется, речь пойдёт о Наполеоне Бонапарте (1769-1821).
О Наполеоне написаны тысячи книг, а уж число более мелких работ о нём не подлежит подсчёту. Советская историческая наука дала великолепные монографии уроженца Киева академика Евгения Тáрле (1936 года) и Альберта Мáнфреда (1971-го). Свой посильный вклад в «наполеониаду» внесли и мы - статьёй «Наполеон Бонапарт, гений авантюры», открывшей в 2015 году на сайте «2000» спецпроект «Великие люди прошлого и современность» [https://www.2000.ua/specproekty_ru/
velikie-lyudi-proshlogo-i-sovremennost/napoleon-bonapart_-genii-avantyury.htm].
«Каждый имеет определённое суждение о Наполеоне» (Стендаль). «Все мы глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы...», - вынашивая за кружкой пива или чашкой кофе «наполеоновские планы» завоевания мира (вот только масштабы «мира», конечно, у всех людей разные, в зависимости от калибра личности). Плох, наверное, тот политик, который не мечтает стать Наполеоном, - ибо без непомерных амбиций в этой сфере человеческой деятельности делать нечего. Предварительные итоги работы правительства, как известно, принято подводить после первых ста его дней - сколько их было у Наполеона после триумфального возвращения в 1815 году.
А тут как раз приближаются 100 дней Владимира Зеленского, когда, наконец, придётся делать определённый вывод о том, представляет ли артист, сделавшийся благодаря изощрённым политтехнологиям президентом, в самом деле, какую-то политическую величину. Зеленскому-то к образу Наполеона не привыкать: ему уже довелось сыграть роль императора в кино - а одно это уже, знаете ли, «налагает». Правда, кино то, мягко скажем, не самого высокого художественного достоинства...
Ко всему вышесказанному остаётся припомнить, что к этому гипнотическому персонажу в треуголке чаще всего обращаются, силясь узреть будущее, поклонники спиритизма, а классический больной манией величия - да, это тоже Наполеон! Вот насколько въелся он в наше сознание, в архетипы нашего мышления и поведения!
Возвращаясь снова и снова к личности Наполеона Бонапарта, я полагаю, что в наше время актуальной является такая тема: откуда он взялся, в силу каких причин появляются время от времени - совсем нечасто - политические деятели такого размаха? В какой мере Наполеон явился продуктом своей эпохи, продуктом, прежде всего, Великой французской революции - и в какой мере он «сделал себя сам», раскрыв упорным трудом над собою свои незаурядные природные способности?
Человечество для выхода его из всестороннего кризиса нуждается сегодня в ярких, выдающихся, «великих» личностях. Нет, не в Наполеонах, конечно же, - ибо Наполеон, он может быть в истории одним-единственным только, неповторимым, да и действовал он в совсем других исторических обстоятельствах, чем те, что имеют место быть теперь. Миру сегодня требуются яркие лидеры, которые б осознали и сумели выполнить задачи, поставленные перед человечеством. Однако вместо этого повсюду плодится лишь политическая серость и бездарность, успешно раздуваемая, наподобие «финансовых пузырей», политтехнологами и имиджмейкерами.
И каждое последующее поколение политиков представляет явный шаг назад по сравнению с предыдущими. Видимо, это связано и с упадком, примитивизацией системы образования, штампующей под потребности рынка труда «специалистов», не ставя перед собою цели формировать думающих, разносторонне развитых людей. Однако, думается, главная причина заключается в том, что не происходит великих событий, единственно-то и могущих породить великих людей: кругом одни только пшики псевдореволюций да жалкие попытки перезапустить давно сгнившую и не работающую систему мироустройства. Оттого и возникает у нас до ужаса гнетущий душу вопрос: а способна ль, вообще, наша эпоха породить Великую Личность?
Одинокий юноша с книгой в руках
Важнейшая черта, отличающая вправду выдающегося исторического деятеля: любовь к книге, неутолимая страсть к чтению, стремление всю жизнь, до последнего вздоха, учиться, расширяя кругозор. Не способен изменить мир и остаться навек в памяти человечества тот политик, который погружён в интеллектуальную леность, который не считает нужным избавляться от невежества - и даже не осознаёт его.
А зачем ему, «добившемуся всего в жизни», учиться? Как заметил Наполеон, «невежда имеет большое преимущество перед человеком образованным: он всегда доволен собой». И на фоне некоторых самодовольных «лидеров» современности, путающих Австрию с Австралией и проявляющих свою государственную мудрость лишь в «Твиттере», Наполеон Бонапарт высится просто-таки сказочным исполином!
В Бриеннском военном училище угрюмый и нелюдимый юный корсиканец, считавший всех французов врагами, ни с кем не водил дружбу, избегая озорных мальчишечьих забав. По воспоминаниям, едва заканчивались занятия и вся ребятня гурьбою бежала во двор, Бонапарт направлялся в библиотеку и там погружался в труды Плутарха и Полибия. Круг его чтения с ранней юности впечатляет. Прежде всего, Бонапарт изучает историю человечества. Древний Восток: Египет, Ассирия, Вавилон. Античная классика. Молодой человек штудирует многотомные работы по истории Франции, Англии, Италии, арабского мира. Не просто читает - ему было свойственно писать конспекты, сопровождая выписки личными размышлениями.
И это при том, что он обладал невероятной памятью. Наполеон знал в лицо и по имени тысячи офицеров и даже рядовых солдат его армии, мог сходу вспомнить, когда, в какие годы, в котором полку, а то и батальоне, этот человек служил под его начальством. Как-то загремев во время службы его в полку на гауптвахту, Бонапарт обнаружил там завалявшуюся книгу по римскому праву. Прочитал. Через полтора десятка лет на заседании комиссии по выработке законодательства он цитировал древние законы, поражая присутствующих юристов своими знаниями из их области.
Помимо всех прочих его талантов, Наполеон, как никто другой, обращался с картой. В этом деле он превосходил даже начальника своего штаба маршала Бертье - учёного-картографа, между прочим-то! Математические способности и познания в естественных науках у Бонапарта также были выдающимися. Кстати, в Королевской военной школе в Париже среди его преподавателей были Лаплас и Гаспар Монж.
Но все эти природные задатки не развились бы, не обладай он титанической работоспособностью. Как отмечает Е. Тарле, «о своей гениальности он [Наполеон] упоминал часто с каким-то лёгким налётом иронии или насмешливости, а о своей работе - всегда с большой серьёзностью...». Бонапарт приучил себя спать всего пару часов в день и уже спозаранку, чуть ли не в четыре часа утра, приниматься за работу. «Я работаю всегда, работаю во время обеда, работаю, когда я в театре; я просыпаюсь ночью, чтобы работать», - говорил он с явной гордостью за себя.
Младший лейтенант артиллерии Бонапарт живёт впроголодь - ведь ему приходится отсылать большую часть его скудного жалования на содержание семьи, оставшейся без кормильца после ранней смерти отца. Зачастую его трапеза состоит из куска хлеба и стакана молока. Но всё свободное от службы время он посвящает самообразованию, он увлечённо читает и конспектирует. И даже находит какие-то денежки, чтобы выписывать из Женевы нужные ему книги! Как вспоминал старший брат Жозеф, когда Наполеон приехал домой в отпуск, он привёз с собою огромный сундук с книгами - куда больший по размерам, чем сундук с предметами обихода.
В части все скоро признали, что молодой офицер (а служить Бонапарт начал в 16 лет!) превосходит их всех по своим познаниям в артиллерии. Но он неустанно повышает свой профессиональный уровень и даже пишет трактат по баллистике «О метании бомб». Примечательно, что среди записей Бонапарта был и конспект по истории артиллерии - это очень важно: на мой взгляд, нельзя стать специалистом в своей области, не зная её истории; недостаточно для этого лишь в совершенстве овладеть современными технологиями, пренебрегая «допотопным старьём». Потому как для развития той или иной отрасли нужно понимать общую логику её развития.
Зима 1794/95 годов выдалась в воюющей Франции очень тяжёлой, голодной. Тяжела она была и для генерала Бонапарта, оставшегося после термидорианского переворота не у дел и без заработка. Однако он продолжает учиться, он посещает парижский Ботанический сад и обсерваторию, где слушает астронома Лаланда. На этот же период пришёлся один из пиков его увлечения шахматами - хотя об уровне его шахматного мастерства мнения современников и историков сильно разнятся.
Бонапарта отличала особенная тщательность подготовки военных кампаний; по выражению Е. В. Тарле, он был способен «одновременно видеть и деревья, и лес, и чуть ли не каждый сук на каждом дереве». Уже во время Итальянского похода начав думать об экспедиции в Египет, генерал взялся за чтение литературы о Египте и о Востоке в целом - чтобы понимать, в какой обстановке ему придётся воевать.
Наполеон являлся тонким знатоком классической французской литературы - и неизменно удивлял знанием её своих собеседников. В молодости он и сам пробовал перо - он писал и прозу, и стихи, и, в особенности, вещи философско-политического рода, и, говорят, писал вполне легко и свободно. Правда, с языками, современными и древними, у Бонапарта-то как раз были серьёзные проблемы: он и на не родном для него (sic!) французском языке до конца жизни писал с ошибками, да вдобавок ещё нередко допуская в речи итальянизмы. А ещё, заметим, Наполеону не давались танцы, важные в жизни офицера той поры, - и даже частные уроки ему не помогали.
Но особенно следует отметить основательное знакомство молодого Бонапарта с философией французского Просвещения: Руссо, Вольтер, Монтескьё, Рейналь, Мабли и др. Главный авторитет для юноши - Жан-Жак Руссо, о котором пылкий корсиканец отзывается в самых восторженных выражениях. Влияние просветителей на молодого Бонапарта несомненно; и можно с полным основанием говорить о том, что наш герой явился не просто продуктом Великой французской революции, но продуктом всего интеллектуального развития и общественного движения Франции XVIII столетия, всесторонне подготовившего политическую бурю 1789-1794 годов.
На революционной волне
При «старом режиме» Наполеоне Буонапарте - представитель обедневшего, мелкопоместного провинциального дворянства, да к тому же не принадлежавший к «титульной нации» (корсиканцы, вообще, были уравнены в правах с гражданами Франции лишь революцией), - не имел никаких шансов сделать серьёзную военную карьеру. Он был обречён всю жизнь служить под командой куда менее способных и умных, но зато родовитых начальников, и только Великая французская революция дала ему «социальный лифт», и вознёсший в итоге Наполеона на вершину Олимпа.
Иначе говоря, Бонапарт стал Наполеоном только лишь благодаря революции - и с этим утверждением вряд ли кто из историков станет спорить. Зато вопрос о роли Наполеона в революции - один из наиболее спорных и острых. И принципиальных.
«Не только старая, но и современная буржуазная историография, - пишет академик Тарле, - называет Наполеона завершителем революции. Это, конечно, не так. ...его ни в коей степени нельзя считать "завершителем" революции, а с полным правом необходимо считать её ликвидатором». В данном вопросе мы позволяем себе не согласиться с авторитетом академика: Наполеон, бесспорно, был ликвидатором французской революции, но при этом он - противоречие! - выступил и её завершителем, он был контрреволюционером и революционером в одном лице.
В той статье четырёхлетней давности мы выразили это следующим образом, в таких словах: «Наполеон, придя к власти, поставил точку в истории Французской революции, выступил её могильщиком, но при этом - как это ни парадоксально - утвердил и закрепил её основные результаты - однако только те, что были выгодны буржуазии. Здесь мы встречаем яркий пример диалектики исторического процесса - пример противоречивости тех или иных событий, а также великих людей - творцов истории». «Закрепив её основные [политико-экономические] результаты» - то есть зафиксировав, утвердив победившие капиталистические отношения, - Наполеон решительно пресёк возможное дальнейшее развитие революции, ненужное и опасное для пришедшего к господству класса, - пресёк его так, как это делает винодел, при производстве определённых сортов вина останавливая вовремя процесс брожения.
В конце концов, и сам Е. В. Тарле, определяя место и значение Наполеона во всемирной истории, справедливо утверждает: «Наполеон нанёс феодализму [во всей Европе] такие непоправимые удары, от которых он уже никогда оправиться не мог, и в этом прогрессивное значение исторической эпопеи, связанной с его именем».
Часть биографов Наполеона придерживается такой вот установки: изображать дело так, будто бы тот с самого начала был чёрствым и расчётливым карьеристом, примкнувшим к революции лишь ради карьеры. Разумеется, такая установка сама лишь преследует те или иные идеологические задачи. Ещё в официальной биографии Наполеона I, изданной при его племяннике Наполеоне III, всячески замалчивались факты его якобинской, революционной молодости. Должно быть, и Евгению Тарле пришлось придерживаться определённых идеологических постулатов 30-х годов, тем более что он начинал писать свою знаменитую книгу, находясь в опале, в ссылке.
Представление о юном Бонапарте-карьеристе - это, со всей очевидностью, не более чем проекция «взрослого», уже вознёсшегося на вершину власти Наполеона. И такой подход примитивен, поскольку он игнорирует противоречия формирования крупной исторической личности. В этом отношении книга Манфреда превосходит книгу Тарле, так как в ней больше внимания уделено молодым годам Бонапарта и в большей степени, с привлечением обширного материала, показано его становление.
В ранних сочинениях Бонапарта, а особенно - в известном «Ужине в Бокере», написанном и изданном в 1793-м и имевшем немалый успех среди революционной публики, автор выступает как руссоист, как последовательный республиканец и якобинец. Порою он высказывает очень левые взгляды, остро критикуя социальную несправедливость, царящую в обществе. Революцию Бонапарт встречает с большим воодушевлением, вступает в местный якобинский клуб - причём в обстоятельствах, при которых этот шаг не только не способствовал бы продвижению по карьерной лестнице, но, скорее, наоборот, препятствовал бы этому: он противопоставлял себя офицерскому кругу, в большинстве своём настроенном к революции враждебно.
Циник и карьерист с детства? Но в 17 лет Бонапарт пишет о себе такие строки: «Всегда одинокий среди людей, я возвращаюсь к своим мечтам лишь наедине с самим собою». Жизнь для него - «бремя», он не находит в ней смысла и - в его-то годы! - он думает о смерти. Здесь перед нами явно предстаёт пламенный и ранимый юноша, как бы сейчас сказали - пассионарного склада, желающий посвятить жизнь чему-то возвышенному, но не находящий в реальном мире возможностей для этого.
Любопытнейший факт: приятельство молодого, времён начала революции, Бонапарта с Филиппо Буонарроти (1761-1837), будущим бабувистом, участником «Заговора во имя равенства» Гракха Бабёфа, т. е. представителем самого левого, коммунистического течения во французской революции. Буонарроти, итальянец по национальности, родившийся в Пизе, вёл революционную деятельность на Корсике и останавливался в доме Бонапартов. Наполеон, в правление своё сославший всех оставшихся в живых бабувистов, включая Буонарроти, тем не менее, на острове Св. Елены тепло вспоминал о нём: «Это был человек, полный ума, фанатик свободы, но прямодушный, чистый, террорист и вместе с тем простой и хороший человек...»
Всё говорит о том, что Бонапарт становился тем Наполеоном, каким мы себе его привыкли представлять, уже только по ходу революции, когда, особенно - после термидора, всё сильнее проявлялись её негативные стороны и тенденции, такие как рост коррупции, продажности властных «элит», расхождение между их риторикой и действиями. Известно, что, начиная с 1792 года, перечитывая Руссо, Бонапарт уже высказывает несогласие с некоторыми положениями его социальной доктрины.
Позднее это переросло у него в неприятие «идеологов», всякой общественно-политической теории: так, император французов считал шарлатаном И. Канта и ни в грош не ставил политическую экономию, в частности - французских физиократов.
По-видимому, сильный надлом в душе Бонапарта произвело его поражение в борьбе за Корсику. С детства он грезил мечтой стать освободителем острова, однако реальный народ Корсики оказался очень далёк от возвышенно-античного идеала. Юноша боготворил вождя корсиканских сепаратистов Паскуале Паоли, видя в нём античного героя, сравнивая его с Ликургом и Солоном, но тот холодно отшвырнул своего преданного поклонника, а чуть позже перешедший в лагерь контрреволюции Паоли сделался его злейшим врагом. Спасаясь от преследований «паолистов», разгромивших их дом, семья Бонапартов и вынуждена была бежать с Корсики.
Будучи сильной личностью, Бонапарт не сломался под грузом этой неудачи и разочарований, но стал «злее», прагматичнее, стал действовать «для себя», в своих личных интересах, избавившись от наивно-юношеского революционного идеализма.
Противоречивость Великой французской революции нашла своё отражение в противоречивости её самого выдающегося (и при этом «блудного»!) сына. Наполеон - продукт революции, но продукт революции не столько в её восходящей, сколько в её нисходящей линии, превращавшей революционеров в контрреволюционеров.
Императора делает свита
Наверное, сам Наполеон, с его-то безмерным честолюбием и самомнением, с его-то пониманием роли личности в истории и роли полководца на войне, с таким утверждением не согласился бы. Да и личностное превосходство императора над его даже самыми выдающимися сподвижниками было, в самом деле, слишком велико. У него были превосходные генералы и маршалы - но почти все они, за немногими исключениями, являлись лишь идеальными исполнителями с крайне ограниченной инициативностью. Даже сам Бонапарт - из-за того, что ничего не решалось без него, без его участия, - как-то посетовал: «Не могу же я быть одновременно повсюду!»
Хотя он вовсе не стремился «сковывать» подчинённых: напротив, в приказах его, считающихся образцами ясности и чёткости, ставилась только общая боевая задача, но не навязывались средства её достижения. Но, видимо, слишком уж сильно Наполеон Бонапарт «давил» на окружающих авторитетом и своей гениальностью.
И всё же он был «сделан» своей свитой в том смысле, что блестящее военное искусство Наполеона опиралось на человеческий материал, порождённый Великой французской революцией. Революция создала массовую армию, основанную на всеобщей воинской повинности, и она по своим боевым и моральным качествам на голову превосходила наёмные армии вражеских феодальных государств. Основу её, как и любой, в принципе, призывной армии, составляло крестьянство - и ему было, за что проливать кровь: революция дала широкому слою крестьян возможность выгодно скупить землю, экспроприированную у дворянства и церкви. Состоятельное крестьянство не могло допустить возвращения Бурбонов и своры паразитов-дворян, и оно составляло одну из главных социальных опор наполеоновской диктатуры.
Говоря о том, что на войне всё решают «большие батальоны», Наполеон, сам того, возможно, не осознавая, признавал, что, в конечном итоге, массы решают всё.
«Армии республики, - говорил он, - совершили великие дела потому, что они состояли из сыновей крестьян и фермеров, а не из навербованных наёмников, у них были не дворянские офицеры, а новые офицеры, и у них было честолюбие». Он умел работать с этим материалом, щедро награждая отличившихся солдат и офицеров.
Революция отменила в войсках телесные наказания - и Наполеон подтвердил это. Он без колебаний расстреливал солдат за серьёзные проступки, но он считал недопустимой порку - потому что униженный, обесчещенный человек не может быть хорошим солдатом. Революция дала достоинство простому человеку, открыла возможности карьеры для самых одарённых выходцев из народа, и это в решающей степени обусловило несокрушимую мощь армий революционной Франции.
«Карьера открыта для талантов» - этим принципом руководствовался и Наполеон. Отличившихся солдат, при условии владения грамотой, он производил в унтер-офицеры и далее в офицеры. А для тех достойных этого, кто не умел читать-писать, Бонапарт организовывал курсы обучения грамоте («по пяти часов в день»).
Выдающимися военачальниками, маршалами Франции, революция сделала многих выходцев из самых социальных низов. Ожеро, сын лакея, практически без образования, вступив в Национальную гвардию, уже в 1793 году стал бригадным генералом. Сын торговца Удино в королевской армии прослужил всего три года - он уволился из неё именно из-за того, что не дворянам путь в офицеры был заказан. Славная военная карьера Удино началась с того, что он участвовал в организации добровольческих отрядов защитников революции в родном департаменте Мёз.
Маршал Ланн вырос в семье конюха. Мишель Ней, заслуживший у солдат звание, за которое любой офицер отдал бы с десяток орденов, - «Храбрейший из храбрых», в юности служил писцом и трудился на литейном заводе. Начав военную службу в 1788-м рядовым гусарского полка, будущий маршал участвовал в основных сражениях революционных войн, в 1794 году стал офицером, в 1796-м - генералом.
Биографы Наполеона обращают внимание на такой факт: практически никто из тех людей, с которыми он обучался в Бриенне или служил в полку, не вошёл в «когорту Наполеона» (самое яркое исключение - маршал Луи Даву, учившийся в Бриенне и сознательно примкнувший, несмотря на дворянское происхождение, к революции). Сегодня это кажется удивительным: мы привыкли к тому, что человек, пролезший в начальники, повсюду расставляет своих одноклассников, товарищей по двору - вообще, друзей юных лет. Но дело всё в том, что у Наполеона в юности и не было друзей. Почти все те, с кем он учился или служил, были людьми, чуждыми ему социально и идейно; большинство из них отвергло революцию, эмигрировало и служило затем в армиях государств, воевавших против Франции. С некоторыми из них Бонапарту довелось повстречаться на поле брани лично - как, например, с Ле Пикаром де Филиппо, с которым Бонапарт враждовал ещё с отрочества и который, как полковник английской армии, оборонял крепость Акко в Сирии в 1799 году.
Пико де Пикадю считался в Парижской военной школе лучшим учеником (даже лучшим, чем учившийся на «отлично» Бонапарт!). Поступив на службу к австрийцам, мсье Пикадю дважды - в 1805 и 1809 годах - попадал в плен к Наполеону и был им великодушно отпущен. Этот «лучший ученик» ничем, как офицер, не отличился - и этот конкретный пример, по-моему, хорошо показывает превосходство «недоучек» из офицерского корпуса революционной армии над старым дворянским офицерством.
Но сразу заметим следующее: целый ряд наполеоновских маршалов - тот же Удино, например, - начавший боевой путь пламенными революционерами, в итоге предал Наполеона, переметнулся к Бурбонам, докатился до крайней реакционности. Иные проявили колебания: Ней, скажем, служил вернувшейся власти; в 1815 году, однако, он, нарушив приказ короля, встал на сторону Наполеона - и за это после поражения «Ста дней», во время развёрнутого «белого террора», был расстрелян.
Объяснить все эти метаморфозы очень легко: так же, как и сам Наполеон, его соратники были продуктами противоречивой французской революции, продуктами не столько восходящей, сколько нисходящей её линии. Вот они и разлагались по мере разложения революционных порядков, по мере «эрозии» революционных принципов.
Однако совершенно уж одиозные личности занимали наивысшие должности в гражданской администрации Наполеона: такие, как печально знаменитый министр полиции Жозеф Фуше или шеф дипломатии Шарль Талейран - человек умный, проницательный (он первым разглядел в молодом генерале Бонапарте будущего диктатора и сделал ставку на него), но абсолютно беспринципный, прожжённый циник и интриган. Эти люди служили и революции, и императору, и Бурбонам.
Бонапарт, прекрасно зная цену этим господам и не доверяя им (он назначил специальных шпионов следить за Фуше), с самого начала - с переворота 18 брюмера - опирался на них. И рядом с ними он и сам не мог не становиться одним из них...
«Наполеоновская легенда» и противоречивость реальной истории
Признавая Наполеона величайшим человеком, мы, конечно, не позволим себе заняться его идеализацией, безудержным восхвалением достоинств и исторических достижений этого политического и военного деятеля далёкого уже от нас прошлого.
Такая линия в «наполеоноведении» известна как «наполеоновская легенда». Поначалу к её возникновению «приложили руку» революционные романтики и близкие к ним поэты, видевшие в Наполеоне борца за свободу: Байрон, Мицкевич, Пушкин, Лермонтов, Гейне. Однако очень скоро эта легенда стала служить целям социальной реакции, оправдывая и воспевая диктаторские режимы «твёрдой руки».
Наполеон выступил душителем свободы слова - он закрыл почти все газеты, поставив немногие оставшиеся под гнёт жесточайшей цензуры. Его нельзя назвать кровавым диктатором - масштабы репрессий при нём были намного меньше, чем при якобинцах и Директории. Однако он тоже казнил своих противников - как слева, якобинцев, так и справа, роялистов. Как военачальник, он совершил немало такого, что по современным понятиям квалифицируется как «военные преступления и преступления против человечности»: казни и грабежи мирного населения, расстрелы военнопленных (постыдный эпизод: в Сирии Бонапарт приказал расстрелять 4000 пленных турок, сдавшихся его подчинённым под обещание сохранения им жизней).
Полная беспощадность в борьбе, как отмечает Тарле, - характернейшая черта Наполеона; однако он вовсе не был патологически жестоким человеком. К насилию он относился сугубо прагматически: оно целесообразно и необходимо только в той мере, в какой того требует решение политических задач. Сам Бонапарт откровенно говорил о себе так: «Во мне живут два человека: человек головы и человек сердца. ...Я даже довольно добрый человек. Но с ранней моей юности я старался заставить молчать эту струну, которая не издаёт у меня уже никакого звука».
Известно, что больше всего император раздражался, когда льстецы начинали расхваливать его «доброту», - и он жёстко пресекал все такие разговоры. Он скорее потерпел бы, чтобы его называли «тираном» и «кровавым убийцей», чем «добрым государем». Доброту Бонапарт считал качеством, неприемлемым для правителя.
И он в этом был по-своему прав: ибо не бывает «добреньких» выдающихся политиков. Такими, в иконописном ангельском обличье, некоторых персонажей прошлого - определённого политического склада - нам может рисовать только лишь официозная политология и историография, одновременно всячески живописующая кровожадность идейно враждебных ей «диктаторов» и «тоталитарных режимов».
В действительности же, выдающийся политик, действующий в переломные времена, увы, просто не может не «замарать» свои «белые перчатки»; не может он избежать принятия непростых, неоднозначных решений - да, порою обрекающих на гибель многие тысячи людей. Игнорировать эту горькую истину и видеть во всём только личную, «маниакальную» злобность «диктаторов» либо «бесчеловечность» определённых, отрицающих существующий ныне миропорядок, идеологий, а не саму логику политической борьбы в кульминационные периоды истории, - это значит лицемерить. Так же, как лицемерят сами политики, изображая «доброту» к народу.
Возможно, кто-то сочтёт эти мои слова циничными, но это не цинизм - такова диалектика истории, понимание всей сложности и противоречивости исторических процессов и явлений - понимание, противоположное полудетскому представлению о человеческом обществе в контрастных чёрно-белых (или красно-белых) красках.
В конечном итоге, место того или иного деятеля в истории определяется не числом совершённых им «злодеяний» и не количеством погубленных жизней - оно определяется глубиной начатых или проведённых им прогрессивных общественных преобразований. Только это выносит ему окончательный приговор - да, с оговоркой о цене его достижений. Величие вождей французской революции и Наполеона в том, что они нанесли смертельный удар феодально-абсолютистскому миру и создали нынешнюю Европу. Глупо думать, что без революции и её жертв, сугубо мирным и эволюционным путём, Бурбоны и Габсбурги со всякими Виттельсбахами даровали б народам равенство граждан в правах, парламентаризм, свободу слова и печати и все те прочие ценности демократии, которые представляются ныне «чем-то само собой разумеющимся». Это всё - плоды французской революции, хоть для утверждения их и пришлось прибегать на определённом этапе борьбы к противоположным методам.
