Вернуться на главную страницу
К 150-летию со дня выхода в свет «Капитала» и 200-летию со дня рождения Карла Маркса. Статья третья: Перечитывая старый конспект: структура и логика «Капитала». Часть 6.3: Исходный пункт истории капитализма.
Интересен такой методологический подход К. Маркса: лишь открыв законы развития уже зрелого, утвердившегося капитализма, он возвращается к исходному пункту этого развития - к вопросу о том, а как же капитализм, собственно говоря, возник, зародился. Данный вопрос исследован Марксом в «Капитале» в главе 24: «Так называемое первоначальное накопление». И сразу же Маркс указывает на трудность такого исследования, на затруднительность понимания исходного пункта капиталистического способа производства: «...накопление капитала предполагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость - капиталистическое производство, а это последнее - наличие значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Таким образом, всё это движение вращается, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы не можем выбраться иначе, как предположив, что капиталистическому накоплению предшествовало накопление "первоначальное" ("previous accumulation" А. Смита), - накопление, являющееся не результатом капиталистического производства, а его исходным пунктом».
Вот отсюда и понятно, чем обусловлен указанный методологический подход К. Маркса: нужно сначала выявить законы функционирования зрелого капитализма, законы капиталистического накопления как такового, чтобы на этой основе вскрыть тайну первоначального накопления. Маркс завершает первую часть «Капитала» тем, чем исторически капитал начинался. Таким образом, у Маркса в его главной книге просматривается следующая логическая цепочка: он исходит из логики товарного производства (в которой выражается предыстория капитала) - затем, раскрыв противоречие товара, он исследует логику капитала - и, наконец, Маркс переходит к истории капитала, к истории его становления. А уже понимание истории капитала, законов его развития позволяет понять, чем же капитал закончит. Марксова мысль возвращается от «омеги» к «альфе» - чтобы затем сызнова вернуться к «омеге»!
Понимание сущности первоначального накопления капитала - которое буржуазные политэкономы понимают примитивно: как процесс накопления денег у «успешных хозяев» - у Маркса основывается на понимании им капиталистического отношения: «Деньги и товары, точно так же как жизненные средства и средства производства, отнюдь не являются капиталом сами по себе. Они должны быть превращены в капитал. Но превращение это возможно лишь при определённых обстоятельствах, которые сводятся к следующему: два очень различных, противоположного сорта товаровладельцев должны встретиться друг с другом и вступить в контакт - с одной стороны, собственник денег, средств производства и жизненных средств, которому требуется закупить рабочую силу для дальнейшего увеличения присвоенной им суммы стоимостей; с другой стороны, свободные рабочие, продавцы собственной рабочей силы и, следовательно, продавцы труда. Свободные рабочие в двояком смысле: они не должны сами принадлежать непосредственно к числу средств производства, как рабы, крепостные и т. д., но и средства производства не должны принадлежать им, как это имеет место у крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, и т. д.; напротив, они должны быть свободны от средств производства, освобождены от них, лишены их. Этой поляризацией товарного рынка создаются основные условия капиталистического производства. Капиталистическое отношение предполагает, что собственность на условия осуществления труда отделена от рабочих. И как только капиталистическое производство становится на собственные ноги, оно не только поддерживает это разделение, но и воспроизводит его в непрерывно растущем масштабе. Таким образом, процесс, создающий капиталистическое отношение, не может быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда, - процессом, который превращает, с одной стороны, общественные средства производства и средства жизни в капитал, с другой стороны, - непосредственных производителей в наёмных рабочих. Следовательно, - даёт чёткое, предельно ёмкое определение К. Маркс, - т. н. первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства [тем же самым процесс первоначального накопления являлся и в нашей стране в 1990-е годы, только производителя отделили от средств производства, ранее находившихся в социалистической собственности, - К. Д.]. Он представляется "первоначальным", так как образует предысторию капитала и соответствующего ему способа производства [хотя, думается мне, предысторией капитала правильнее считать мелкое товарное производство, из которого капитал в своё время развился, - К. Д.].
Экономическая структура капиталистического общества выросла из экономической структуры феодального общества. Разложение последнего освободило элементы первого». Маркс исследует, каким образом в ходе разложения феодализма появился свободный - в двояком смысле свободный - пролетарий.
«Непосредственный производитель, рабочий, лишь тогда получает возможность распоряжаться своей личностью, когда прекращается его прикрепление к земле и его крепостная или феодальная зависимость от другого лица. Далее, чтобы стать свободным продавцом рабочей силы... рабочий должен был избавиться от господства цехов, от цеховых уставов об учениках и подмастерьях и от прочих стеснительных предписаний относительно труда.
[И в то же самое время] ...Промышленные капиталисты... должны были, со своей стороны, вытеснить не только цеховых мастеров, но и феодалов, владевших источниками богатства». Феодальные отношения и любые пережитки феодальных отношений (и прежде всего - помещичья собственность на землю и разнообразные пережитки «привязки» крестьянина к его земле) мешают становлению и развитию капиталистических отношений, и на их ликвидацию направлены были буржуазные революции, а также буржуазно-демократическая революция в России 1905 года.
«Исходным пунктом развития, создавшего как наёмного рабочего, так и капиталиста, было рабство рабочего. Развитие это состояло в изменении формы его порабощения, в превращении феодальной эксплуатации в капиталистическую. [Если же брать временные рамки, то]...Хотя первые зачатки капиталистического производства спорадически встречаются в отдельных городах по Средиземному морю [прежде всего и более всего - в городах Северной Италии - К. Д.] уже в XIV и XV столетиях, тем не менее начало капиталистической эры относится лишь к XVI столетию. Там, где она наступает, уже давно уничтожено крепостное право и уже значительно увял наиболее яркий цветок средневековья - свободные города».
Отделение непосредственного производителя от средств производства вовсе не было, если так можно выразиться, чисто экономическим процессом. Во многом оно, отделение это, осуществлялось методами прямого насилия, ярким примером чего, конечно же, служит т. н. огораживание, проведённое в Англии с чрезвычайной жестокостью. «В своей "Утопии" Томас Мор говорит об удивительной стране, где "овцы пожирают людей"», - пишет Карл Маркс. Вопиющее насилие в отношении «маленьких людишек», наглое разграбление государственной собственности, грубое попрание всех законов и норм морали - вот что со всей очевидностью роднит тот, состоявшийся в Западной Европе полтысячи лет назад процесс первоначального накопления капитала и схожий процесс, пережитый нами четверть века назад. И из этого можно сделать вывод, что первоначальное накопление капитала попросту и не может быть проведено иначе, не может быть проведено «честно и справедливо»!
«"Glorious Revolution" ["Славная революция" 1689 года, как компромисс между крупной буржуазией и частью дворянства, заложивший основы нынешней британской парламентской монархии - К. Д.] вместе с Вильгельмом III Оранским поставила у власти наживал из землевладельцев и капиталистов. Они освятили новую эру, доведя до колоссальных размеров то расхищение государственных имуществ, которое до сих пор практиковалось лишь в умеренной степени. Государственные земли отдавались в подарок, продавались за бесценок или же присоединялись к частным поместьям путём прямой узурпации [да-да, рейдерские захваты тоже отнюдь не наши "братки" придумали! - К. Д.]. Всё это совершалось без малейшего соблюдения форм законности. Присвоенное таким мошенническим способом государственное имущество наряду с землями, награбленными у церкви, поскольку они не были снова утеряны во время республиканской революции, и составляет основу современных княжеских владений английской олигархии. Капиталисты-буржуа покровительствовали этой операции, между прочим, для того, чтобы превратить землю в предмет свободной торговли, расширить область крупного земледельческого производства, увеличить прилив из деревни поставленных вне закона пролетариев и т. д. К тому же новая земельная аристократия была естественной союзницей новой банкократии... и владельцев крупных мануфактур, опиравшихся в то время на покровительственные пошлины».
Карл Маркс иронизирует по поводу «...того стоического духа, с которым экономисты рассматривают самые наглые нарушения "священного права собственности" и самые грубые насилия над личностью, если они требуются для того, чтобы заложить основы капиталистического способа производства». Для того чтобы заложить основы капиталистического способа производства, непременно требуются насилие и воровство - вот и господин Чубайс в своё время откровенно и честно признался: продажа за бесценок, разграбление и уничтожение предприятий советской промышленности были проведены им и его командой единственно для того, чтоб уничтожить коммунизм и сами материальные основы для его «возврата»!
«Разграбление церковных имуществ, - констатирует Маркс, - мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинных имуществ, осуществляемое путём узурпации и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность - таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путём удалось завоевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата».
У нового класса наёмных рабочих был ряд источников происхождения, причём на заре капитализма, помимо нормального механизма экономического принуждения к труду, для этого широко использовались и механизмы государственного насилия. «Люди, выгнанные вследствие роспуска феодальных дружин и оторванные от земли насильственной, осуществлявшейся толчками экспроприацией, этот поставленный вне закона пролетариат поглощался развивающейся мануфактурой далеко не с такой быстротой, с какой он появлялся на свет [т. е. сразу же, исходно, возникло и относительное перенаселение - К. Д.]. С другой стороны, люди, внезапно вырванные из обычной жизненной колеи, не могли столь же внезапно освоиться с дисциплиной новой своей обстановки. Они массами превращались в нищих, разбойников, бродяг... Поэтому в конце XV и в течение всего XVI века во всех странах Западной Европы издаются кровавые законы против бродяжничества. Отцы теперешнего рабочего класса были прежде всего подвергнуты наказанию за то, что их насильственно превратили в бродяг и пауперов». Попросту говоря, тех, первых наёмных рабочих зачастую загоняли в мануфактуры под страхом тюрьмы, а то и виселицы (в Англии XVI века за «бродяжничество» были казнены десятки тысяч человек!). Государственная власть целиком и неприкрыто стояла на стороне эксплуататоров, обеспечивая возникавшие мануфактуры дешёвой рабочей силой.
Сегодня повсеместно принято, что государство устанавливает минимальный размер заработной платы (МРОТ и т. п.) - и это кажется сегодня нормальным, чем-то само собой разумеющемся: дескать, государство же обязано заботиться обо всех своих гражданах, включая рабочих, обязано защищать их права и интересы! Но на самом деле, все эти меры соцзащиты - не более чем завоевания в борьбе рабочего класса. Тогда как в первые столетия капитализма всё было совсем наоборот: власть, действуя в интересах молодого и ещё не обладавшего достаточной мощью капитала, законодательно устанавливала как раз допустимый максимум заработной платы.
«...Нарождающейся буржуазии нужна государственная власть, и она действительно применяет государственную власть, чтобы "регулировать" заработную плату, то есть принудительно удерживать её в границах, благоприятствующих выколачиванию прибавочной стоимости, чтобы удлинять рабочий день и таким образом удерживать самого рабочего в нормальной зависимости от капитала. В этом существенный момент т. н. первоначального накопления [новый капиталистический уклад, покуда он не окреп, вообще нуждался в поддержке государства - отсюда политика протекционизма в те времена - К. Д.].
Класс наёмных рабочих, возникший в последней половине XIV столетия, составлял тогда и в следующем столетии очень ничтожную часть народа; его положение находило себе сильную опору в самостоятельном крестьянском хозяйстве в деревне и цеховой организации в городах. Как в деревне, так и в городе хозяева и рабочие стояли социально близко друг к другу [так и у нас, заметим, торгаши-базарники 90-х годов стояли социально близко к нанятым ими продавцам; «социальная стена» между капиталистами и пролетариями вырастает не сразу - К. Д.]. Подчинение труда капиталу было лишь формальным, то есть самый способ производства ещё не обладал специфически капиталистическим характером. Переменный элемент капитала сильно преобладал над постоянным его элементом. Вследствие этого спрос на наёмный труд быстро возрастал при каждом накоплении капитала, а предложение наёмного труда лишь медленно следовало за спросом. Значительная часть национального продукта, превратившегося позднее в фонд накопления капитала, в то время ещё входила в фонд потребления рабочего.
Законодательство относительно наёмного труда, с самого начала имевшее в виду эксплуатацию рабочего и в своём дальнейшем развитии неизменно враждебное рабочему классу, начинается в Англии при Эдуарде III Statute of Labourers, изданным в 1349 году. Во Франции ему соответствует ордонанс 1350 года, изданный от имени короля Жака». По этим законам тюрьма грозила как работодателю, который выдал зарплату большую, чем допускал закон, так и работнику, получившему её, - причём для последнего наказание было строже. И лишь в 1813 году, как отмечает К. Маркс, ограничительные законы были отменены. «Они стали смешной аномалией в эпоху, когда капиталист регулировал труд на своей фабрике посредством своего личного законодательства и при помощи налога в пользу бедных дополнял до необходимого минимума плату сельскохозяйственным рабочим».
Всё же последующее законодательство, теперь уже защищающее интересы рабочих, - результат их борьбы: «...лишь против воли, лишь под давлением масс английский парламент отказался от законов против стачек и тред-юнионов, после того как сам этот парламент с циническим бесстыдством в течение пятисот лет занимал положение постоянного тред-юниона капиталиста, направленного против рабочих». И в итоге, лишь под давлением пролетарской борьбы - того же чартизма в Англии, - рабочий класс добился всеобщего избирательного права, теоретической возможности проводить в парламент своих представителей - что, однако, в рамках буржуазной демократии, этой «демократии денег», практически редко реализуется.
К. Маркс исследует процесс разложения феодальных и становления новых, капиталистических порядков в деревне, показывая, в частности, как превращался в капиталиста-фермера, используя своё благоприятствующее положение, бывший управляющий господским имением - bailiff в Англии или régisseur во Франции. Он замечает также - и это весьма любопытное замечание с точки зрения понимания закономерностей первоначального накопления нашего времени: «...во всех сферах общественной жизни львиная доля попадает в руки посредников. Так, например, в экономической области сливки с предприятий снимают финансисты, биржевики, купцы, лавочники; в области гражданского права адвокат оплетает тяжущиеся стороны; в политике депутат значит больше, чем его избиратели, министр - больше, чем государь; в религии бог отодвигается на задний план святыми "заступниками", а эти последние - попами, которые, в свою очередь, являются неизбежными посредниками между "пастырем добрым" и его стадом».
Для формирования капиталистических отношений велико было значение тех социально-экономических процессов, которые протекали в освобождавшейся от пут погибавшего феодализма деревне. «...Экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только освобождает для промышленного капитала рабочих, их средства к жизни, материал их труда, но и создаёт внутренний рынок.
...Прежде крестьянская семья сама производила и перерабатывала жизненные средства и сырьё, которые по большей части сама же и потребляла. Это сырьё и жизненные средства превратились теперь в товары. ...Так рука об руку с экспроприацией самостоятельного прежде крестьянства, с его отделением от средств производства совершается уничтожение сельской подсобной промышленности, процесс разделения мануфактуры и земледелия [а то в прежние времена ремесленники в городе держали небольшие огородики за его стенами, да и скотинку свою они держали - К. Д.]. И только уничтожение сельского домашнего производства может дать внутреннему рынку данной страны те размеры и ту устойчивость, в которых нуждается капиталистический способ производства.
...[Но при этом] Только крупная промышленность с её машинами доставляет прочный базис для капиталистического земледелия, радикально экспроприирует подавляющее большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней деревенской промышленности, вырывая корни последней - прядение и ткачество. А следовательно, только она завоёвывает для промышленного капитала весь внутренний рынок». Рука об руку шли процессы становления капиталистических отношений в городе и в деревне - и, учитывая, что в деревне тогда жило подавляющее большинство населения, процессы там были, пожалуй, даже важнее. Однако это нисколько не умаляет значения городов, в которых ещё в Средневековье зародились первые ростки капитализма, в которых появились тогда первые капиталисты и первые наёмные рабочие (т. н. чомпи во Флоренции, ещё в 1378 году поднявшие самое первое в мировой истории пролетарское восстание).
«Генезис промышленного капиталиста не отличался той постепенностью, какою характеризовался генезис фермера. Без сомнения, некоторые мелкие цеховые мастера и ещё большее количество самостоятельных мелких ремесленников и даже наёмных рабочих превращались сначала в зародышевых капиталистов, а потом, постепенно расширяя эксплуатацию наёмного труда и соответственно усиливая накопление капитала, в капиталистов sans phrase [без оговорок]. [Кроме того]...Средние века завещали две различные формы капитала... ростовщический капитал и купеческий капитал». Однако... «Превращению денежного капитала, создавшегося путём ростовщичества и торговли, в промышленный капитал, препятствовал феодальный строй в деревне, цеховой строй в городе. Ограничения эти пали, когда были распущены феодальные дружины, когда сельское население было экспроприировано и отчасти изгнано. Новая мануфактура возникла в морских экспортных гаванях или в таких пунктах деревенской части страны, которые находились вне контроля старых городов с их цеховым строем. Отсюда ожесточённая борьба английских corporate towns против этих новых питомников промышленности». Старые города, упрямо державшиеся цехового строя и ведшие заведомо обречённую на провал борьбу против нового, прогрессивного уклада, зачастую приходили в упадок, зато поднимались новые города, шедшие в авангарде нового способа производства, такие как Ливерпуль или Манчестер. Поднимались они при этом не только на мануфактуре, но также и на колониальной торговле.
Колониальные захваты европейских держав и колониальная торговля, вообще, сыграли чрезвычайно важную роль в первоначальном накоплении капитала - и с ними связана одна из самых чёрных страниц в истории европейской цивилизации. «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих - такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления. За ними следует торговая война европейских наций, ареной для которых служит земной шар. Война эта начинается отпадением Нидерландов от Испании, принимает далее гигантские размеры в английской антиякобинской войне и теперь ещё продолжается в таких грабительских походах, как война с Китаем из-за опиума и т. д. [опиумные войны Англии и Франции против Китая, вызванные тем, что власти Поднебесной пытались пресечь ввоз западными купцами наркотика в свою страну, где население повально превращалось в наркоманов, - К. Д.].
Различные моменты первоначального накопления распределяются между различными странами в известной исторической последовательности, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией. В Англии к концу XVII века они систематически объединяются в колониальной системе, системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы в значительной мере покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, то есть концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция». Марксова цитата насчёт «повивальной бабки» частенько используется критиками марксизма как свидетельство «кровожадности» Маркса, его склонности к политическому насилию. Но мы видим, что она вырывается из контекста: у Маркса-то речь идёт как раз о том, что капитализм, этот «строй демократии», утверждался через грубейшее насилие! Все стенания «демократов» по поводу «слезинки ребёнка», пролитой из-за деяний «проклятых революционеров», - всё это чистейшее лицемерие и демагогия!
«В настоящее время промышленная гегемония влечёт за собой торговую гегемонию. Напротив, в собственно мануфактурный период торговая гегемония обеспечивает промышленное преобладание. Отсюда та выдающаяся роль, которую в то время играла колониальная система. ...Колониальная система провозглашала обогащение последней и единственной целью человечества». Можно отметить, что и в наше время первоначальное накопление капитала раньше всего развёртывалось в сфере торговли и всякого посредничества, оттуда уже захватывая промышленность (вспомним хотя бы посреднические кооперативы, учреждавшиеся при участии директората и паразитировавшие на госпредприятиях, или дельцов, разбогатевших на ввозе заморских компьютеров и оргтехники). Но вот чего у нас не было, так это колониальных захватов, колониальной системы. Скорее уж наоборот: республики бывшего СССР превратились в объекты неоколониального ограбления. А значит, доморощенная отечественная буржуазия, не имея возможностей грабить другие страны, с особенной силой должна была грабить собственную страну, свой народ.
Карл Маркс также показывает роль в первоначальном накоплении капитала государственного кредита - на котором неизбежно наживается зарождающаяся буржуазия, зачастую попросту разворовывающая полученные её государством денежные займы (всё равно ведь расплачиваться за долги будет трудовой народ, на который и ляжет затем вся мучительная тяжесть возрастающих налогов!). Именно, говорит нам Маркс: «Государственный долг делается одним из самых сильных рычагов первоначального накопления. Словно прикосновением волшебного жезла он одаряет непроизводительные деньги производительной силой и превращает их таким образом в капитал, устраняя всякую надобность подвергать их опасностям и затруднениям, неразрывно связанным с помещением денег в промышленность и даже с частноростовщическими операциями. Государственные кредиторы в действительности не дают ничего, так как ссуженные ими суммы превращаются в государственные долговые свидетельства, легко обращающиеся, функционирующие в их руках совершенно так же, как и наличные деньги». И ещё о роли в этих процессах растущих, словно грибы в тёплый дождик, банков: «...С самого своего зарождения банки, подкреплённые национальными титулами, были лишь обществами частных спекулянтов, которые оказывали содействие правительствам и, благодаря полученным привилегиям, могли ссужать им деньги».
«Вместе с государственными долгами возникла система международного кредита, которая зачастую представляет собою один из скрытых источников первоначального накопления для того или другого народа [она была источником накопления и для наших олигархов, причём западные кредиторы, очевидно, хорошо знали и знают, что выдаваемые ими займы на "развитие рыночной экономики и демократии" будут разворованы! - К. Д.]. Так, гнусности венецианской системы грабежа составили такое скрытое основание капиталистического богатства Голландии, которой пришедшая в упадок Венеция ссужала крупные денежные суммы. Таково же отношение между Голландией и Англией. Уже в начале XVIII века голландские мануфактуры были далеко превзойдены английскими, и голландцы перестали быть господствующей торговой и промышленной нацией. Поэтому в период 1701-1776 годов одним из главных предприятий голландцев становится выдача в ссуду громадных капиталов, в особенности своей могучей конкурентке Англии. Подобные же отношения создались в настоящее время между Англией и Соединёнными Штатами». А в наше время такие же отношения сложились между склоняющимися к промышленному упадку Штатами и Китаем, в который щедро вложился американский финансовый капитал, взрастив этим противника Америки!
Маркс вскрывает и истинную роль системы протекционизма, которая на деле «была искусственным средством фабриковать фабрикантов, экспроприировать независимых рабочих, капитализировать национальные средства производства и средства к жизни, насильственно сокращать переход от старого способа производства к современному». Причём «колониальная система, государственные долги, гнёт налогов, протекционизм, торговые войны и т. д. - все эти отпрыски собственно мануфактурного периода гигантски разрастаются в младенческий период крупной промышленности». Чтобы показать всю картину тех гнусностей, что сопровождали первоначальное накопление капитала в Европе, остаётся добавить к ней работорговлю. «...Ливерпуль вырос на почве торговли рабами. ...В 1730 году занимались торговлей рабами 15 ливерпульских кораблей, в 1751 году - 53 корабля, в 1760 году - 74, в 1770 году - 96 и в 1792 году - 132 корабля». «Хлопчатобумажная промышленность, введя в Англии рабство детей, в то же время дала толчок к превращению рабского хозяйства Соединённых Штатов, более или менее патриархального до того времени, в коммерческую систему эксплуатации. Вообще для скрытого рабства наёмных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента неприкрытое рабство в Новом Свете». Оттого-то и ренессанс рабства и работорговли в Восточной Европе наших дней представляется закономерным.
«...Если деньги, по словам Ожье, "рождаются на свет с кровавым пятном на одной щеке" [Marie Augier: "Du Credit Public"], то новорождённый капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят». В беспределе наших «лихих 90-х», регулярно дающих рецидивы и поныне, мы в полной мере увидели демоническую силу денег - «шальных» денег, рождённых «с кровавым пятном на обеих щеках»; и мы хлебнули крови и грязи новорождённого капитала сполна...
Итак, первоначальное накопление капитала - это всегда процесс отделения непосредственного производителя от средств производства; это был, по сути своей, процесс экспроприации мелких производителей. Далее последовательно развивается та самая экспроприация экспроприаторов, над которой изгаляются, высмеивая марксизм и стращая им обывателей, его критики; однако это происходит реально: разорение капиталистов, «пожирание мелких рыб всё более крупными» (как на известной замечательной гравюре Питера Брейгеля Старшего). И итогом всей этой истории экспроприации, связанной с тенденцией обобществления производства, и станет окончательная и полная, доведённая до логического конца экспроприация экспроприаторов. Карл Маркс выражает это в своих знаменитых эпических словах:
«Когда этот процесс превращения [первоначального накопления капитала - К. Д.] достаточно разложил старое [феодальное] общество вглубь и вширь, когда рабочие уже превращены в пролетариев, а условия их труда - в капитал, когда капиталистический способ производства становится на собственные ноги, тогда дальнейшее обобществление труда... и связанная с этим дальнейшая экспроприация частных собственников приобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не рабочий, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих.
Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства, путём централизации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов ["большая рыба пожирает малых" - К. Д.]. Рука об руку с этой централизацией... развивается кооперативная форма процесса труда во всё более и более широких, крупных размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление, экономизирование всех средств производства путём употребления их как средств производства комбинированного общественного труда, вплетение всех народов в сеть всемирного рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима ["глобализация"! - К. Д.]. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастают массы нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем и возмущения рабочего класса, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Экспроприаторов экспроприируют.
Капиталистический способ присвоения, вытекающий из капиталистического способа производства, а следовательно, и капиталистическая собственность, есть первое отрицание индивидуальной собственности, основанной на собственном труде. Отрицание капиталистического производства производится им самим с необходимостью естественно-исторического процесса. Это - отрицание отрицания. Оно снова создаёт индивидуальную собственность, но на основании приобретений капиталистической эры - кооперации свободных рабочих и их общинного владения землёй и произведёнными ими средствами производства.
...Там дело заключалось в экспроприации народной массы немногими узурпаторами, здесь народной массе предстоит экспроприировать немногих узурпаторов». На этих словах, пожалуй, можно и закончить изложение «Капитала», проигнорировав его последнюю главу 25: «Современная теория колонизации». Должно быть, я и так уже изрядно утомил читателя - да и утомился изрядно я сам.
Теперь нам нужно вернуться в далеко не радужные реалии сегодняшнего дня.
На итоговой пресс-конференции 2018 года президенту РФ В. Путину задали знаковый, маркерный вопрос: Возможна ли, учитывая фиксируемые социологами рост ностальгии населения по советскому прошлому и рост запроса на социальную справедливость, реставрация социализма в России? Путин - который, несомненно, изучал «Капитал» в школе КГБ, но насколько старательно, мы знать не можем, - ответил безапелляционно: Реставрация социализма невозможна. Этим самым он расставил все точки над «i», показав патриотам из лагеря «левых путинцев», чью сторону он занимает, интересы какого класса общества он выражает и защищает. Хотя, возможно, на Путина самого уже сильно давят «равноудалённые олигархи», которых тяготят западные санкции и которые ради сохранения своих капиталов готовы сдаться на милость заклятого геополитического противника, выторговав себе место младшего партнёра в системе капиталистического «мирового сообщества».
Однако нужно заметить, что и вопрос президенту был поставлен некорректно. Реставрации подлежит нечто старое, то, что должно было остаться в прошлом - но оно каким-то образом вдруг возвратилось к жизни. Была, мы помним, реставрация монархии во Франции - и была реставрация капитализма в Советском Союзе. Когда реставрируется старое, обветшалое здание, ему на какое-то время возвращается божеский вид, но рано или поздно оно снова начинает осыпаться, грозя завалиться на своих же жильцов и на прохожих. И если это здание не имеет художественной и исторической ценности, его придётся всё же однажды снести, чтобы на его месте - и даже, может быть, на его фундаменте - возвести новое здание, прочное и надёжное, такое, чтоб стояло на века, доставляя людям тепло и комфорт, принося им радость.
«Здание» капитализма точно художественной и исторической значимости уже не имеет - все заслуги капитализма остались в прошлом, и ныне он не несёт ничего, кроме бедствий трудящимся массам по всему миру, кроме разрушения окружающей среды и нарастающей угрозы новой мировой войны. Лучшее свидетельство того, что капитализм мёртв - это пример самóй буржуазной России: то, что её экономика стагнирует и не показывает возможностей для сокращения отставания от развитых наций, то, что её дутый экономический рост не улучшает положения народа, - и всё это никак нельзя объяснить одними только западными санкциями. А уж на Украине, в Молдавии и в не располагающих нефтью среднеазиатских республиках положение куда хуже, просто жуть - отчего оттуда разбегается, не видя перспектив, население.
Отреставрированное в 90-е годы и кое-как подлатанное в «тучные нулевые» «здание» постсоветского капитализма невозможно латать дальше - это не выход из тупика, в который зашли все республики бывшего СССР. Но, видимо, диалектику в школе КГБ курсант Путин таки недоучил. А диалектика, проверенная историческим опытом, такова, что эпоха реставрации (монархии ли, капитализма ли) неизбежно заканчивается победой того строя, который не сумел окончательно утвердиться и на какое-то время был реставрацией «отменён». Отрицание реставрации не есть реставрация. Потому что вопрос стоит о победе нового строя - и о том, с какими материальными и людскими потерями реставрация капитализма будет преодолена.
Вопрос о победе нового строя всё более встаёт сегодня ребром. «Капитализм является последней, самой развитой и самой противоречивой формой развития общественных сил в рамках классового неравенства. Развитие этих сил достигло такого уровня, что общество стоит перед выбором - или перешагнуть заветную грань и победить устаревшую форму своих собственных отношений, или погибнуть», - написал когда-то советский философ Михаил Лифшиц (1905-83) в работе «Карл Маркс и современная культура». Исторические судьбы капитализма, - да, как последней и самой противоречивой формы классово-антагонистического общества! - таковы, что его развитие может привести либо к гибели капитализма, либо к гибели человечества. А вот третьего, по-видимому, просто-напросто не дано.
