Вернуться на главную страницу
Понятие личности в контексте осознания деятельности
Долгий и противоречивый путь практических и духовных исканий прошло человечество, прежде чем Бенджамин Франклин заявил, что «человек - это существо, производящее орудия труда». В контексте определения Б. Франклина Э.В. Ильенков в своем фундаментальном труде «Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении» говорит следующее. «Согласно логике Маркса и Энгельса, конкретное теоретическое представление о человеке, конкретное выражение «сущности человека» может быть образовано ... путем рассмотрения как раз тех различий и противоположностей - классовых, профессиональных и индивидуальных, - от которых Фейербах отворачивает взор. «Сущность человека» реальна только как развитая и расчлененная система способностей, как многосложная система разделения труда, образующая соответствующих своим потребностям индивидов - математиков, плотников, ткачей, философов, наемных рабочих, предпринимателей, банкиров или лакеев...»1.
Разберем более конкретно существенный момент деятельности, на который указал советский философ, - разделение труда - с позиций буржуазных экономистов, использующих в своих размышлениях логику философов-материалистов, созерцающих мир (Локк, Спиноза), и с позиции Маркса, вошедшего изнутри в логику движения исторического человека, благодаря совершенному владению гегелевским диалектическим методом восхождения от абстрактного к конкретному.
Cогласно этому методу, для того, чтобы понять любую вещь, нужно обнаружить исходную абстракцию, с которой начинается понимание вещи. Такую абстракцию Ильенков называет конкретной, содержательной, так как она действительно содержит в себе в возможности абсолютно все определения вещи. Определение Б. Франклина Ильенков и считает такой содержательной абстракцией.
В свою очередь, именно методологическая незрелость привела политэкономов Адама Смита, Сэя, Рикардо и др. к положению, что сущность человека эгоистическая, всегда и во всем людьми движет частный интерес.
Карл Маркс в своей ранней работе «Экономическо-философские рукописи 1844 года» досконально разбирает заблуждения буржуазных теоретиков. К. Маркс цитирует абсолютно уверенного в своей правоте А.Смита: «Разделение труда обязано своим происхождением не мудрости человеческой. Оно есть необходимый результат медленного и постепенного развития склонности к обмену и взаимной торговле продуктами... Имея дело с другими людьми, мы взываем не к их человечности, а к их эгоизму»2.
Находясь на позиции созерцания, А.Смит все свои рассуждения последовательно укладывает в формальнологическую цепочку. Древний лесной охотник не имел наконечников для копий, а житель скалистой местности - теплых шкур для укрывания от холода, но мог в совершенстве обрабатывать кремень и придавать ему надлежащую для охоты форму. Как быть в такой ситуации? Обменять или отнять. Война и торговля. При капитализме мы наблюдаем то же самое. Следовательно, торговля - это родовое неизменное состояние человека. И чем больше война заменяется торговлей, тем человек цивилизованней, ближе к своей собственной форме. Нужно только побольше моральных проповедей попов от науки. «В цивилизованном состоянии «каждый человек живет обменом и становится своего рода торговцем, а само общество есть, собственно говоря, торговое общество» (см. Дестют де Траси. «Общество, это - ряд взаимных обменов; в торговле - вся суть общества»)»3. Все предельно логично. Но только на первый взгляд.
Посмотрим, как К.Маркс осуществляет критику А.Смита and Сo. Резюмируя сказанное политэкономами, Маркс вскрывает противоречие, старательно затушевываемое формальным, недиалектичеким пониманием понятия человек. «Разделение труда и обмен, это - те два явления, при рассмотрении которых политэконом кичится общественным характером своей науки и тут же, не переводя дыхания, бессознательно высказывает заключающееся в ней противоречие, а именно обоснование общества при помощи необщественных, частных интересов»4. В критическом анализе Маркс фиксирует критерий истинности деятельности - противоречие - в данном случае своей, в отличие от непротиворечивой «наблюдательности» буржуазных экономистов. Этот критерий был добыт в очень непростой и многосложной борьбе мнений, убеждений, откровений мыслителей прошлого, и лишь исходя из этого критерия, мы можем заключить об общественной, а не частной сущности человека.
И именно исходя из этого критерия, можно обнаружить истину самой учебно-исследовательской деятельности. Обучающая, воспитывающая, исследующая деятельность - всегда моя, только моя, всецело моя, абсолютно моя, но имеющая своей целью осуществить синтез всеобщих определений человека. Но способ синтеза субъективного и объективного моментов в деятельности как таковой существенно отличен от «синтеза» «общественной науки» Адама Смита с частным интересом человека, который она проповедует.
На этом моменте хотелось бы остановиться поподробнее. Зададимся вопросом: исчезнет ли разделение труда при коммунизме? Даже глубоко не владея Логикой, но имея развитое воображение, можно смело дать отрицательный ответ. Разделение труда обретет новое качество - оно перестанет быть безмерным. Но что будет масштабом измерения разделения труда? Масштабом станет сама личность - человек, способный в себе, собой синтезировать всеобщие определения действительности. Или иначе: человек свободный, обладающий универсальной понимающей способностью.
В коммунистическом обществе разделение труда возвращается в свое природное лоно, обогащенное отрицанием себя товарностью и отрицанием этого отрицания. Разделение труда в товарном обществе основывается на частной собственности. Но если материальный прогресс общества на его ранних товарных стадиях давал могучий взлет человеческого духа - Древняя Греция - то на пике капитализма наблюдается прямо противоположная картина. Маркс зло иронизирует по этому поводу в «Капитале». «Антипатр, греческий поэт времен Цицерона, приветствовал изобретение водяной мельницы для размалывания зерна, этой элементарной формы всех производительных машин, как появление освободительницы рабынь и восстановительницы золотого века! «Язычники! О, эти язычники!» Они, как открыл проницательный Бастиа, а до него еще более премудрый Мак-Куллох, ничего не понимали в политической экономии и христианстве. Они, между прочим, не понимали, что машина - надежнейшее средство для удлинения рабочего дня. И если они оправдывали рабство одних, то как средство для полного человеческого развития других. Но для того, чтобы проповедовать рабство масс для превращения немногих грубых и полуобразованных выскочек в «выдающихся прядильщиков», «крупных колбасников» и «влиятельных торговцев ваксой», - для этого им недоставало специфических христианских чувств»5.
В уже упомянутой работе «Экономическо-философские рукописи 1844 года» Маркс напрямую говорит, что частная собственность при капитализме, как определяющая составляющая способностей индивида, уродует человека. «Частная собственность сделала нас столь глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т. е. когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т. д., - одним словом, когда мы его потребляем, - хотя сама же частная собственность все эти виды непосредственного осуществления владения в свою очередь рассматривает лишь как средство к жизни, а та жизнь, для которой они служат средством, есть жизнь частной собственности - труд и капитализирование»6.
Разберем более детально «жизнь», которая является целью потребления. Рабочий выносит на рынок единственный товар, которым он владеет - способность к труду, «рабочая сила». Капиталист покупает этот товар. После акта купли-продажи рабочий не принадлежит себе - товар уже принадлежит капиталисту. После начала производственного процесса товар «рабочая сила» оживает и начинает производить стоимость, как возмещающую переменный капитал, т.е. затраты на содержание рабочего, так и прибавочную стоимость. Здесь происходит тройное отчуждение рабочего - от продукта труда (поскольку продукт принадлежит капиталисту), от себя самого (поскольку с началом производственного процесса товар «рабочая сила» принадлежит капиталисту) и от родовой сущности человека, поскольку дурная бесконечность производства гонит рабочего жить не жизнью рода, а своей обособленной единичностью. Или по-другому: отчужденный труд человека, во-первых, «отчуждает родовую жизнь и индивидуальную жизнь, а во-вторых, делает индивидуальную жизнь, взятую в ее абстрактной форме, целью родовой жизни, тоже в ее абстрактной и отчужденной форме»7 .
Выделим логическую составляющую производственного процесса при капитализме. Индивидуальная и родовая жизнь отчуждены друг от друга. Границей индивидуальной жизни является начало производства. Индивидуальная жизнь «погибает» с началом функционирования товара «рабочая сила». Начинается жизнь бесконечная, родовая, которая ввиду отчужденности от индивидуальной имеет форму дурной бесконечности. В свою очередь, эта бесконечность родовой жизни оконечивает себя в новом акте купли-продажи «рабочей силы». Такой бесконечный прогресс перехода конечного в бесконечное и обратно, согласно логическим законам, должен быть снят в истинно бесконечном. Но где его обнаружить? Только в процессе разотчуждения, в котором свободная и творческая деятельность индивида делает его всесторонне развитым человеком, личностью.
Личность - это индивид, снимающий своей деятельностью конечную индивидуальность и человеческий род. Именно здесь существование человека отождествляется с сущностью. Именно здесь человек обретает свою тотальность - способность в деятельности за счет универсальной понимающей способности преобразовать любую вещь вселенной. Именно здесь всесторонне развитый человек и удерживает, и разрешает противоречия, о которых говорил Э.В. Ильенков: «плотник - (математик, ткач, философ)».
Впервые такие личности стали появляться в античности. Это происходило оттого, что труд рабов, как метко заметил Маркс, проявлял себя как «средство для полного человеческого развития» свободных граждан. Древняя Эллада являет человечеству идеал такой личности в лице Сократа.
Конечно, Сократ возник не вдруг. Родство человека и природы, первоначально выраженное в превращенной форме в религиозно-мифологическом мировоззрении, с появлением первых философов (VII-VI в.в. до н.э.) начинает обретать форму знания. Первые философы - все стихийные материалисты, и единство мира они видят в его материальности. Человек - лишь частичка этого мира. Поэтому ни о какой рефлексии деятельности в контексте всеобщего взаимодействия здесь речь пока не идет. Единственно, что должен делать истинный человек, - это следовать мировому логосу, т.е. oсвобождаться от своего мнения и овладевать мышлением, поскольку «одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит» (Парменид).
Но вот появляется Анаксагор и заявляет, что началом всего является не вода, не огонь, не воздух, а ум. Но ум - это уже атрибут человека, хотя явно у Анаксагора нигде об этом не говорится. Просто ум сам по себе. Согласно Гегелю, в уме «Анаксагора, представляющем собою еще совершенно формальную определяющую самое себя деятельность, определенность еще совершенно неопределенна, обща и абстрактна, а следовательно, еще совершенно бессодержательна»8. Но именно с Анаксагора начинается путь осознания деятельности, вплоть до обнаружения ее чистой формы в трудах Гегеля и Маркса.
Что же является содержанием деятельности? Этим вопросом задается Гегель при переходе от анализа учения Анаксагора к софистам. «Наивному мышлению более древних философов... противостоит теперь сознание. Между тем как до сих пор субъект, когда он размышлял об абсолютном, продуцировал лишь мысль, и его уму предносилось это содержание, теперь делается дальнейший шаг; этим шагом вперед является понимание, что это содержание не есть целое и что в объективную целостность существенно входит также и мыслящий субъект»9.
И уже тезис первого софиста обретает вселенское звучание: «Человек есть мера всех вещей». Но потребовался двухтысячелетний путь развития практической деятельности и философии, чтобы ощущающая мера Протагора стала категорией разума, позволяющей наиболее полно раскрыть родовую сущность человека в понятии, субъекте, личности.
Сократ сделал первый шаг по указанному пути - отождествил себя, как познающего субъекта, с субстанцией человека - деятельностью. Позиция софистов снимается афинским мыслителем, - объективная действительность для него есть также не некое предполагаемое содержание, - мысль Сократа находится в единстве с жизнью полиса, но теперь уже не внешним, а внутренним образом, и из этого единства, как целого, осуществляется движение диалектического диалога философа по поиску истины.
Но, тем не менее, Сократ был казнен. Но и его смерть оказалась тоже своеобразным диалогом, - c одной стороны, диалектический метод софистов, подвергающий отрицанию неопределенное тождество позиции обывателя, - с другой, - непосредственность истины, которой не было и не могло быть при измерении мира чувствами. Доводя до крайности различие взглядов собеседника на «вещь», Сократ делал разности представления «живыми» в деятельности по обнаружению всеобщей этической формы. Соответственно и жизнь философа, и его смерть, зафиксированные в их противоположности, в «существенном различии» (Гегель), и в разрешении этого противоречия, впервые в истории человечества осуществили полагание собственной формы человека.
Отныне все движение философской мысли (за исключением позитивизма) будет совершать движение, исходя из этого основания. Отныне принципом движения философии становится свобода. Самоопределение истины.
И Аристотель откроет миру форму форм, определяющую себя. И Лукреций будет искать «свободную волю». И Августин, впервые за двенадцать веков до Декарта в своей «Исповеди» скажет - я мыслю, следовательно, существую. И Спиноза определит Бога как самотворящую субстанцию. И пантеизм «Я» Фихте - все об этом - о самотворении.
И Гегель - вершина классической философии, в которой снято все движение познающей себя мысли.
И Маркс - в «Капитале» и сопутствующих работах - о сократовской свободе. Ведь не случайно Маркс называл Сократа «воплощенной философией».
Свобода... Как много и часто произносилось это слово в истории человечества! И, надо сказать, не всегда с чистыми помыслами. Буржуазный идеал Великой французской революции имел своим девизом: «Свобода, равенство, братство». Но какого субъекта порождает «свобода», завязанная на отношения эксплуатации и собственности? - Только субъекта отчужденных форм.
Собственная форма человека иная - в ней он становится субъектом исторического процесса. Человек в своей чистой форме - личности - творит историю в той же мере, в какой он творит самого себя.
Но возможно ли творчество без противоречия? Вопрос риторический, особенно для тех, кто не по указке сверху, а по велению души открыл томик Платона. Но ведь и противоречия бывают разные - одни только кажутся противоречиями, другие - истинные. Как их отличить? Ведь при анализе наличного бытия очень легко впасть в грех позитивизма. Сколько здесь различий! И отличие приезжих в большие города от местных жителей, и разность возрастов работающих, а уж сколько «противоречий» можно надумать, если, скажем, приезжие на заработки разных национальностей! Можно, конечно, эти различия заострить (что, увы, и делают), но кто выигрывает от этого? Человек?
Поэтому, конечно, чтобы судить о свободе, нужно обладать ее всеобщей мерой. А это невозможно без философии. Поэтому так и опасно, c точки зрения суда собственной совести, идти работать учителем в современную школу, не войдя досконально в мир философии. Ведь, по сути, учитель, не обнаруживший в собственном философском поиске понятие личности, - это палач. Более того - он хуже палача - палач знает, что ему рубить, где и как, - невежественный учитель рубит наугад.
Но именно Марксу и принадлежит заслуга, что он, войдя в наличное бытие капитализма в его наиболее развитой к тому времени форме (Англия), сумел обнаружить «существенные различия» капитализма, противоречия, разрешение которых полагает истинно человеческое развитие. Это противоречия, возникающие в сфере производства, - между наемным рабочим, продающим свой труд, и капиталистом, покупающим товар «рабочая сила». Противоречие между трудом и капиталом. Или еще шире - между производительными силами и производственными отношениями. Здесь и надо искать современному учителю, не лишенному зачатков совести.
И здесь, конечно, проблема. В условиях господствующего принципа бытия указанное противоречие неразрешимо. Но кто-то его должен разрешать, cогласно логике саморазвития действительности? Получается, что противоречие и разрешимо, и неразрешимо. Неразрешимо, поскольку его некому разрешать, т.к. общество производит исключительно «профессиональных кретинов» (Маркс), не способных удержать в себе противоположности; разрешимо, поскольку оно не просто различие, а противоречие, а значит предел «профессионального кретинизма» должен «схлестнуться» с неограниченным самовозрастанием капитала.
Так кто же является субъектом разрешения противоречия между трудом и капиталом? Маркс, Энгельс, Ленин утверждают - пролетариат, cамый революционный при капитализме класс. Но почему он самый революционный? Потому что, во-первых, самый организованный, тем же капиталом, а во-вторых, самый обездоленный, ему нечего терять кроме своих цепей. Но разве такое состояние может научить уму? Ведь исходное чувство здесь ненависть. Пусть классовая, пусть предельная, но, тем не менее, ненависть. Насколько она соответствует собственной форме человека?
Гегель в своих трудах неоднократно отмечал, что человек по своей природе скорее зол, нежели добр. Но к кому ближе «человеческое зло» Гегеля, - к пролетариату, ненавидящему в своем пределе класс капиталистов, или «эгоистическому человеку» буржуазных экономистов - Смита, Cея, Рикардо - видевших сущность человека, как отмечалось выше, в торговле товарами?
Почему именно участие в производстве с точки зрения Маркса порождает в пролетариате субъектность? Почему, cобственно, не торговля? Ведь разве торговый работник не трудится? Разве не затрачивает энергию, продавая товар?
Здесь, конечно, есть определенная тонкость - работник торговли тоже продает товар, а точнее два товара - один, который создал рабочий производственной сферы, второй - свои услуги по продаже первого товара. На производстве рабочий продает товар «рабочая сила», в сфере обращения рабочий продает товарные услуги, также являющиеся товаром. Вот из этой всеобщей продажности, «всеобщей проституции» (Маркс) и делается вывод, что человек по своей природе - торгаш. Но это всеобщее наличного бытия капитализма в развитой форме. А вовсе не всеобщее человека.
Революционная интеллигенция и призвана помочь пролетариату обнаружить сущность человека. В «Тезисах о Фейербахе» Маркс определяет ее как «совокупность всех общественных отношений». И вся задача в том, чтобы сделать эту «совокупность», этот «ансамбль» (более точный перевод Ильенкова) человеческими.
И здесь, понятно, проблема начала, которая, повторюсь, уже решена классической философией. Начинать построение человеческого ансамбля нужно с себя. Но как в себе начать именно с себя? Ведь для начала в себе нужно найти именно Сократа, а не Фрейда. Выколоть глаза, как это делали древние?
Но и Сократ с чего-то начинал - пространство поиска уже было определено софистами - «человек есть мера всех вещей» (Протагор). Но если Сократ снимал в своем диалоге деятельность натурфилософов, Анаксагора и софистов, то мы обладаем уникальной возможностью снять в определении себя все движение философской мысли, - от Парменида до Гегеля. Мы способны задать как начальную причину своей деятельности, так и конечную, совместить их. Положить в основание собственного движения понятие; то есть, мы должны обнаружить понятие понятия - с этого и начинается личность.
Понятие или, по-другому, понимание сути дела, обнаруживает себя в деятельности как универсальная понимающая способность, т. е. способность собственной мерой измерять любую вещь. Но как удается понятию совмещать меры? Получается одно из двух - либо у понятия собственной меры вовсе нет, и оно продажно пресмыкается перед вещью, дабы сохранить свое величие; либо - понятие иррационально, его гибкость лишь проявляет себя, но рациональными способами необъяснима.
У Гегеля понятие выводится из бытия и сущности, рационально, без всякой мистики. Ленин, штудируя «Науку логики», хоть и «отбрасывает боженьку», в вопросе гибкости понятия крайне внимателен к Гегелю. «Гениальна основная идея: всемирной, всесторонней, живой связи всего со всем и отражения этой связи - материалистически перевернутый Гегель - в понятиях человека, которые должны быть также обтесаны, обломаны, гибки, подвижны, релятивны, взаимосвязаны, едины в противоположностях, дабы обнять мир»10.
Понятие действительно «обнимает мир», но делает это изнутри. Но, получается, чтобы измерять мир понятием, эту понятийную меру я должен уже иметь внутри себя. Но ее-то откуда взять - из книги Гегеля? Но есть ли какой-то иной путь?
Ведь если мы говорим, что стол квадратный или - на улице темно, то невольно соотносим свои представления с понятием «квадратности», взятым из геометрии, понятием «темного», почерпнутым из естествознания. Но при построении личности задача ставится обнаружить связь всех понятий вещей - «всемирную, всестороннюю, живую», - отыскать начало этой связи в себе.
И здесь, конечно, нужно искать не в нейродинамических структурах мозга, а, еще раз отметим, в той области, где искал Сократ. Но где начало моего «я» в нашей капиталистической действительности? Вне общества я себя не найду. Человек рождается не «фихтеанским философом», как справедливо замечает Маркс при анализе товара в 1 главе «Капитала». Но тем не менее, даже для того, чтобы понять эту 1 главу Ленин предлагает проштудировать всю Логику Гегеля. Иначе ничего не поймешь.
Естественно, глядясь в другого человека как в зеркало, я взращиваю в своей душе (субъективности) отношение к себе. Но как перейти от непосредственности созерцания другого как себя к субъектности, к я как я? Если понятие способно осуществить синтез многоразличных определений любой вещи, то согласно логике движения понятия, должен существовать изначальный, первичный синтез.
У Гегеля таким началом является бытие тождественное ничто. Но как это тождество положить в основание движения личности? Любое наличное бытие предмета уже будет определенным бытием. Очевидно, все-таки, Маркс прав, - вглядеться в другого человека тебе все-таки придется - это и будет твоим изначальным непосредственным бытием. Но, согласно Гегелю, понятие здесь еще не положено. А что же нужно для полагания основания? Снять бытие и осуществить рефлексию во всех ее определениях вплоть до противоречия. Приведем еще один отрывок из конспекта Ленина, где Владимир Ильич, разбирая переход от рефлексии к основанию, расставляет свои, личностные акценты в переводе текста немецкого философа. «Мыслящий разум (ум) заостривает притупившееся различие различного, простое разнообразие представлений до существенного различия, до противоположности. Лишь поднятые на вершину противоречия разнообразия становятся подвижными и живыми по отношению одного к другому - приобретают ту негативность, которая является в н у т р е н н е й п у л ь с а ц и е й с а м о д в и ж е н и я и ж и з н е н н о с т и»11.
Cделаем и мы небольшой акцент. Этот замечательный пассаж был написан Гегелем в контексте предельного определения рефлексии. Именно здесь, а не ранее, появляется категория противоречия. Но это не значит, что этой категории не было при рассмотрении движения бытия - она была, но не в явном виде. Ведь и изначальное тождество бытия и ничто можно представить в виде противоречия, однако здесь нет еще «существенного различия», которое наступает лишь в рефлексии.
Но как осуществить такую рефлексию в становлении личности? Какие создать условия для ее осуществления? Помните, у Ильенкова - хотите, чтобы человек стал личностью, cоздайте условия, чтобы он не мог не стать ею. И здесь, коль речь зашла о рефлексии, на помощь приходит Фихте, - вот она, гибкость понятия!
Если в первичном бытии по освоению предметного мира человек вглядывался в предметы и действия с ними окружающих, как в себя, то в рефлексии ему необходимо вглядеться в себя, как в другого. То есть, вычленить в трансцендентальном ключе свой мир. Создать его с чистого листа и обнаружить в этом небытии бытия существенные различия. И здесь нужно только не мешать.
Конечно, эта первичная схема понятия личности требует развития, оживления. Но прежде чем это сделать, зафиксируем претензии ученых-психологов в адрес философии, что, дескать, философы исследуют что-то свое, а дело становления субъективности так и производится наощупь. В частности, критические замечания в адрес философии высказывались 5.12.2017г. содокладчиком Н.Н. Авдеевой на дискурс-семинаре «Проблема общения в контексте культурно-исторической концепции» в Институте психологии РАО, который проводила кафедра ЮНЕСКО «Культурно-историческая психология детства» МГППУ в рамках магистерской программы «Культурно-историческая психология и деятельностный подход в образовании». Хотя в основном докладе Е.О. Смирновой были ссылки и на Л.С. Выготского, и на философское основание учения Льва Семеновича - Спинозу - но это были действительно лишь ссылки, как фото презентации, как дань памяти классику психологии. Потому так уверенно и заявила содокладчик, что философия в психологии сейчас недейственна. Увы, утверждение-вопрос содокладчика Авдеевой Н.Н. остался без ответа. А подискутировать хотелось бы, и не в рамках положенных 5 минут для реплики.
Начнем с конца означенного семинара. В заключительном слове после всех обсуждений профессор Е.О. Смирнова отметила: «Если честно, то само понятие деятельности для меня проблема. Наше понимание деятельности отлично от философского, но в чем оно заключается - я не знаю». Чувствовалось, что докладчик облегчила душу. Но и лицо сохранила, мы, мол, психология, не то, что вы - философия. У нас и предмет тоньше, и к человеку мы ближе. А то, что вы, философы, не способны модифицировать ваше понимание деятельности к нашему «тонкому предмету», так это от лени философов. Да и выпить философ не дурак. Валяет ваньку, вместо того, чтобы дело делать - развивать понятие деятельности.
Сразу вспомнился старый советский фильм - «Точка, точка, запятая». Там ученика тоже обвиняли в том, что он лентяй, - сидит на уроке физики в 9-м классе и смотрит в окно. А тот возьми, встань и скажи: «Я не понимаю, что такое электрический ток». Насколько поступок героя фильма по внешней форме похож на исповедь Е.О. Смирновой, настолько эти моменты разные по сути. Парень не знал, что такое электрический ток, поэтому ничего и не делал. Профессор психологии не знает, что такое деятельность, но упорно ставит психологические эксперименты с детьми. Правда, потом кается, как и положено православному человеку. Но дело понимания деятельности от этого вперед не движется.
Конечно, отмежевание психологии от философии - сюжет не новый. Весь путь развития экзистенциализма как раз в этом ключе. Чем же не угодила психологам деятельность, понимаемая в классической философии как чувственная, предметно-преобразующая? В чем провинился Гегель, оставивший в наследство человечеству глубочайшее и точное исследование деятельности в ее собственной, логической форме? Ведь если не понять Логики Гегеля, то Спиноза, Выготский, Лурье, Леонтьев, Эльконин так и останутся картинками с презентации.
Отвечая на претензии психологов, совершим свою исповедь с позиции «устаревшего» понимания деятельности. И также начнем с Выготского и его обращения к Спинозе. Но более детально, учитывая исторический контекст. Почему именно это обращение породило могучий взлет психологического гения? И почему сейчас обращение «только к Спинозе» ничего не дает практикующему педагогу-психологу?
Гегель в своих трудах постоянно возвращается к мысли о том, что каждый философ выражает свое время, не может из него «выпрыгнуть». То же самое относится и к психологам. Начало XX века - время предельно обострившегося противоречия между материализмом и идеализмом. И не только в психологии, шире - поиск и нахождение философских материалистических оснований в движении наук. И надо сказать, что Выготский в психологии попадает в ситуацию, близкую той, в которой оказался Ленин в 1908 году, когда начал борьбу за материалистическую диалектику в книге «Материализм и эмпириокритицизм». Вопрос нужно было решить принципиально, - либо мы строим психологические исследования, исходя из объективной действительности, либо мы неизбежно скатываемся в идеализм, в какие бы красивые одежды он не рядился - рефлексология, бихевиоризм, психоанализ и т.д. В своем базисном труде «Исторический смысл психологического кризиса» Выготский развенчивает «научность» основных психологических учений своего времени, выявляя их явную идеалистическую направленность. Не случайно, уже в одной из первых своих работ - «Психология искусства» Лев Семенович берет эпиграфом слова Спинозы из «Этики». ««...Того, к чему способно тело, до сих пор никто еще не определил... Но, говорят, из одних лишь законов природы, поскольку она рассматривается исключительно как телесная, невозможно было бы вывести причины архитектурных зданий, произведений живописи и тому подобного, что производит одно только человеческое искусство, и тело человеческое не могло бы построить какой-либо храм, если бы оно не определялось и не руководствовалось душою. Но я показал уже, что они не знают, к чему способно тело, и что можно вывести из одного только рассмотрения его природы...»12.
Но философия Спинозы - это не «мертвый Спиноза». Это не лейкопластырь, который можно приложить к растущей душе ребенка и получить личность. Не забудем, что в Боге Спинозы мышление - атрибут субстанции, а человеческое мышление лишь модус. То, что не дали сделать Спинозе границы времени - рефлексия учения - должны, обязаны сделать ученые философы и психологи, развивающие исследования Выготского.
На кухне Ильенкова, из которой вышло столько замечательных философских и психологических умов, главный тост был - «за Спинозу». Но детально конкретизировать «понимание Спинозы» Эвальд Васильевич, в силу трагических обстоятельств своего времени, не успел. Советский мыслитель лишь всесторонне разработал во втором очерке «Диалектической логики» понимание термина «мыслящее тело», в котором, по словам Ильенкова, «и заключается подлинный «краеугольный камень» всей системы» Спинозы. «Живой, реальный мыслящий человек - единственное мыслящее тело, с которым мы знакомы, - не состоит из двух декартовских половинок - из «лишенного тела мышления» и из «лишенного мышления тела»... Мыслит не особая душа, вселяемая богом в человеческое тело как во временное жилище (и непосредственно, как учил Декарт, в пространство «шишковидной железы» мозга), а самое тело человека»13.
Ильенков оставил нам в наследство дальнейшее определение мыслящего тела, вплоть до осознания себя «ансамблем всех общественных отношений» (Маркс). В философии такое определение всегда происходило через свою противоположность. Omnis determinatio est negatio. Поэтому и в процессе онтогенеза философское основание - Спиноза - должно само себя определять через свою противоположность - философию Фихте. И это вовсе не является «изменой делу материализма», а наоборот, есть необходимый момент определения основания.
В практическом ключе это выглядит так, - ребенок, уже ощутивший себя мыслящим телом, освоив как можно большее количество предметов человеческой культуры, уже готов зафиксировать противоречие - вещей много, они все разные, а я - один и способен с ними управляться. Если без подсказки взрослого малыш сам задумается над этим парадоксом, то это будет уже предбытием субъекта, причем ближайшим, - моего Я еще нет, но противоречие, его рождающее, уже есть. Но как это противоречие разрешить?
Здесь на помощь приходит наукоучение Фихте. Повторюсь, понять Спинозу без Фихте невозможно - это два абсолютно равных и два абсолютно противоположных представителя научного отражения действительности. Гипостазирование (обособление в идеальной форме) человеческого Я - необходимый шаг онтогенеза. Понятно, что здесь есть некое насилие к свободе. Но происходящее в форме самонасилия. Выход в идеальную форму происходит в совместно-разделенной деятельности педагога и ребенка.
Ребенку должно быть задано изначальное тождество единичного, особенного и всеобщего. А это возможно только в слове. И причем на достаточно раннем этапе развития, когда появляется первая потребность самостоятельно строить из слов (рисунков, игр, лепных изделий) некие образы. Воображать свой мир. Мир, каким ты хочешь его видеть.
Таким образом, позиция свободного созерцания реального бытия (Спиноза) снимается самостоятельным творением идеального бытия (Фихте). Но и учение Фихте в движении субъективности тоже, хоть и необходимый, но все-таки момент, определяемый также своей противоположностью - учением Спинозы. Изначально данное спинозистское основание возвращается из своего инобытия, отрицая свое отрицание.
Вот это и есть истинный Спиноза. Профессор А.Д. Майданский постоянно удивляется, откуда взялось у Ильенкова «мыслящее тело», если в текстах Спинозы этого термина нет. Отдавая дань уважения Ильенкову, тем не менее, А.Д. Майданский жестко критикует его. «Образцы поразительно глубокого проникновения в логику Спинозы соседствуют у Ильенкова с грубо-материалистическим смешением модусов мышления, «адекватных идей», с образцами чувственного восприятия, возникающими из движения живого тела по пространственным контурам внешних тел»14.
В контексте полемики с А.Д. Майданским отметим, что в текстах Спинозы нет и «ансамбля всех общественных отношений». Но именно этот «ансамбль» и появляется у голландского мыслителя, если диалектически развивать его философию в качестве основания становления личности, что Ильенков и подтвердил в Загорском эксперименте со слепоглухонемыми детьми.
Один из воспитанников Загорского интерната, Александр Суворов, ставший ныне профессором психологии, вспоминает, что довольно рано почувствовал тягу к стихотворному творчеству. Позже, под руководством Ильенкова и Мещерякова, пришло увлечение философией. И первая книга, которую Ильенков посоветовал прочитать Суворову, была «Этика» Спинозы. Почему Эвальд Васильевич дал своему воспитаннику именно эту книгу? Ильенков отлично понимал, что Александр своей ежедневной, ежечасной жизнью и борьбой уже создал «своего Спинозу». С самого раннего детства мыслящее тело слепоглухого Александра Суворова познавало вещи окружающего мира, двигаясь по их контуру, а стихийная рефлексия этого процесса осуществлялась в стихах. Развившееся в результате идеального творчества воображение существенно помогало движению в реальном мире. Не случайно профессор А.В. Суворов в своих лекциях любит повторять слова Ильенкова, что без развитого воображения человек не перейдет и улицу.
Сам Э.В. Ильенков никогда не изменял Спинозе, постоянно осуществляя круги, все более конкретизируя человеческое основание как субстанциальное. Увлекаясь в детстве созданием мультфильмов (а ведь мультипликация - это тоже Слово), в зрелом возрасте Ильенков творит свой мир, свой предмет философии. И после разгрома «этого предмета» официальной философией не сломался, а проверил его на практике. Четверка Загорских воспитанников, закончивших психологический факультет МГУ, - подтверждение истинности идеального мира Ильенкова. А также и ответ на пресловутый вопрос - какая практика является критерием истины?
К сожалению, в педагогике указанная выше схема была осуществлена лишь в коммуне Макаренко, где четко работал основной принцип Фихте - то, что ты сотворил, и есть ты сам.
1 Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. - М.: РОССПЭН. 1997. C. 111.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 42. - М.: Политиздат, 1974. С. 140-141.
3 Там же. С. 141.
4 Там же. С. 144.
5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 23. - М.: Политиздат, 1960. С. 419-420.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 42. С. 120.
7 Там же. С. 92.
8 Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн. 2. - СПб.: Наука, 2006. С. 5.
9 Там же.
10 Ленин В.И. Философские тетради. - М.: Политиздат, 1965. С. 131.
11 Там же. С. 128.
12 Спиноза Б. Избранное. - Мн.: Попурри, 1999. С. 419-421.
13 Ильенков Э.В. Диалектическая логика: Очерки истории и теории. - 2-е изд., доп. - М.: Политиздат, 1984. С. 28-29.
14 Майданский А.Д. Предисловие / Бенедикт Спиноза: pro et contra / Вступ. статья, сост., коммент. А.Д. Майданского. - СПб.: РХГА, 2012. С. 28.
