Вернуться на главную страницу
Эрнст Юнгер: человек в стихии войны
Зачем сегодня читать о Первой мировой войне? Зачем ворошить события столетней давности, совершая путешествие сквозь кромешный ужас, которого мир не знал никогда прежде? Ведь и без этого известно, что война несёт смерть и разрушения, равно как и то, что нежелание отдельного индивида в ней участвовать не остановит её неумолимой железной поступи.
Вот только мы редко задумываемся, что такое представление о войне как о большой катастрофе возникло как раз в двадцатом веке, после мировых войн. Предшествующая литература изобилует сюжетами о доблести воина, проявляющего в битве исключительное бесстрашие и отвагу. А смерть в бою неоднократно воспета в мировой культуре как в высшей степени благородный поступок.
В начале прошлого столетия среди молодых людей преобладал взгляд на войну как на возможность стяжать себе славу и занять высокое положение в обществе под стать героям из рыцарских романов.
Начало двадцатого века в Европе было отмечено стремительным увеличением благополучия. «За сорок мирных лет экономика окрепла, техника ускорила ритм жизни, научные открытия наполняли гордостью души современников; начался подъем, который во всех странах Европы был ощутим почти в равной мере. С каждым годом все красивее и многолюднее становились города. <...> И оттого на мир снизошла упоительная беззаботность, ибо что же могло прервать этот подъем, остановить взлет, черпавший в самом себе все новые силы? Никогда Европа не бывала сильнее, богаче, прекраснее, никогда не верила она так глубоко в свое прекрасное будущее» - писал о начале ХХ века австрийский писатель Стефан Цвейг. Жизнь была спокойной и размеренной, несмотря на то, что это спокойствие и благополучие было куплено ценой жесточайшей эксплуатации Европой своих колоний и собственных рабочих. Газеты пестрели заголовками о возникающих повсеместно конфликтах: англо-бурская война, русско-японская война, революция 1905 года, балканские войны - всё это оставляло европейских мещан совершенно равнодушными как нечто далёкое от них и никоим образом не влияющее на их уютный и стабильный мирок. Однако всеобщее напряжение росло, и каким бы сильным ни было желание его не замечать, стало ясно, что вскоре должно было произойти что-то, что перевернуло бы мир до основания, стряхнув с него вековую пыль предшествующего уклада жизни. Европа накануне Первой мировой войны напоминала пороховую бочку, и выстрел в Сараево запустил неотвратимое.
Среди интеллигенции европейских стран преобладали мнения, что война поможет расправиться со всё чаще возникающими социалистическими движениями и движениями за независимость от империй, что она обогатит империи новыми территориями или вернёт старые. Но какими бы разными ни были причины, побуждавшие империи вступить в войну, каждая из империй была решительно убеждена, что она будет короткой и победоносной.
В Германии объявление войны было встречено восторженным одобрением общества. Воодушевлённые женщины провожали своих мужей и возлюбленных на фронт, бросая им под ноги цветы. А новоиспечённые солдаты пели радостные песни, смеялись и веселились в предвкушении своего участия в большом историческом событии, где каждому из них наверняка предстоит совершить славный подвиг. Многие полагали, что эта война повлечёт за собой большие перемены к лучшему, полное обновление жизни и освобождение от всех старых и обременительных невзгод.
Среди них был и Эрнст Юнгер, который в 1914 году едва успел окончить школу. С самого детства он мечтал о захватывающих дух приключениях и путешествиях в экзотические страны. Спокойная жизнь в его родном городе казалась ему нестерпимо пресной и ограниченной. Поэтому за год до начала Первой мировой он сбежал из дому, чтобы вступить в ряды Французского Иностранного Легиона, однако очень скоро усилиями своего отца был вынужден вернуться.
В своей нетерпимости к рутине и жажде к преодолению монотонности бытия Юнгер очень схож с Ярославом Гашеком, чешским писателем, молодость которого тоже пришлась на годы Первой мировой. Однако способ разрешения от этой рутины оба писателя понимали совершенно по-разному.
Известие о начале войны Эрнст Юнгер встретил с радостью и надеждой на исполнение своих мечтаний о приключениях, освобождении от скучной, мелочной жизни. Поэтому он сразу же записался добровольцем в Ганноверский пехотный полк, взяв с собой блокнот для записи своих свершений. И впоследствии из этих записей возник роман «В стальных грозах», ставший одним из самых значительных литературных произведений о Первой мировой войне.
«Фронт ждал нас. Тяжело нагруженные, но радостные как в праздничный день, маршировали мы на вокзал. В моем пиджачном кармане находилась маленькая книжечка; она предназначалась для моих ежедневных заметок. Я знал, что вещи, которые нас ожидают, будут неповторимыми, и я направлялся к ним с высочайшим любопытством», - писал Юнгер о начале своей службы. Его маленькая книжечка наполнялась записями при каждом удобном случае до самого конца войны. В первые же дни его романтические представления о войне разбились вдребезги, однако он не впал в пучины разочарования и принялся изображать её действительное обличие.
Стало ясно, что поле битвы - это не усыпанная цветами долина, где противники сходятся в честном сражении, а изоранная снарядами, начисто выжженная земля, под сырыми пластами которой, подобно кротам, снуют солдаты по узким ходам траншей и штолен. Здесь не было места ярким мундирам с блестящими пуговицами, а было только бесконечное рытьё земли и обустройство новых траншей, постоянное напряжение от пролетающих в непосредственной близости снарядов, холод, сырость, паразиты. Но даже в таких условиях люди старались сохранить своё человеческое лицо.
«На участке первого взвода перед своим блиндажом стоял фельдфебель X. Когда я удивился, что вижу его в такой ранний час, он рассказал, что подстерегает большую крысу, лишающую его по ночам сна своей возней. При этом он обозревал свой до смешного маленький блиндаж, который он окрестил "виллой Леберехт Хюнхен"».
Стремление дать имя всему, что встречается впервые, - удивительная человеческая черта. Слово как одна из форм, в которой воплощается мысль, выражает в себе включение обозначаемого им предмета в деятельность, его преобразование. Так первооткрыватели неизвестной земли первым делом дают ей имя, а затем и каждой реке на ней, каждому лесу, холму и озеру - так же, как это было в их родном краю. И вот они уже идут не по дикой земле, а, скажем, у подножия горы Франклина. Так и фельдфебель Х. не хотел мириться со своим диким существованием в крысиной норе, но единственное, что он мог сделать, чтобы очеловечить её - это дать ей имя, в котором было его воспоминание о далёкой мирной жизни. Примечательно, что при этом у самого фельдфебеля имени нет, а только одна лишь заглавная буква «Х». Для Юнгера оно не существенно. Как и сам фельдфебель, который далее упоминался лишь пару раз, в особенности когда прямое попадание снаряда уничтожило его маленький блиндаж с забавным названием.
От окружающих людей Юнгер дистанцируется настолько далеко, насколько это вообще возможно. Они попадают в поле его зрения зачастую лишь в момент выполнения задания или в момент их гибели. В этом смысле его произведение, по форме напоминающее дневник, на самом деле им не является. Личное не имеет для него значения, весь фокус внимания Юнгера заостряется на самих событиях и на том, как отдельные люди, подхваченные разбушевавшимся вихрем этих событий, служат делу победы.
Поэтому эти отдельные люди сливаются в неразличимую толпу, а их истории, чувства и отношения и вовсе не раскрываются. В этом наиболее резко явствует контраст между изображением человека на войне у Юнгера и у Гашека: от человека как безликого живого орудия войны до являющегося во всей полноте своих чувств человека, который активно противостоит войне.
В художественном изображении такого грандиозного события, как мировая война, недостаточно просто запечатлеть окружающую действительность. Автору также необходимо занять определённую позицию в отношении к идеям, которые преобладают в обществе. Юнгер, будучи типичным представителем немецкой молодёжи начала двадцатого века, поддерживает войну всецело, от начала и до конца. Ярко и точно описывает он чувства, охватывающие его во время сражений: яростное желание победы и жгучее разочарование поражения.
«Здесь судьба народов подвергалась железному суду, речь шла о владении миром. Я догадывался, пусть до конца и не сознавая, какое значение имел этот час, и думаю, что каждый понимал, что личное исчезает перед силой ответственности, падавшей на него».
Впоследствии эти чувства с новой силой будут резонировать в обществе, подпитывая «воинский дух великой расы». Они будут находить отклик среди желающих реванша немцев, среди тех, кто считал, что до «владения миром» оставалось всего чуть-чуть, если бы вдруг не произошла капитуляция Германии на условиях, которые её несправедливо ограничивали. Пройдя сквозь огненные бури войны, вырывая одну победу за другой, вчерашние рабочие больше не хотели оставаться угнетённым классом - они хотели освобождения. Однако интернациональная социалистическая революция, вспыхнувшая в Германии в конце войны, потерпела поражение, и в обществе возымели верх совершенно другие идеи. Юнгер внёс свой вклад в оформление этих идей в своих философских эссе, говоря о том, что рабочий должен отказаться от понимания себя как пролетария в пользу понимания себя как воина, «мобилизующего мир средствами техники».
Юнгер воспевает бешенный гром стальных гроз, восторгается многоголосым рёвом орудий и заревом тысяч одновременно выпущенных снарядов. Его очаровывает сокрушительная сила, с которой эта буря сметает всё на своём пути. И это неудивительно - вряд ли бы нашёлся человек, которого бы не впечатлило такое проявление величия человеческого духа. Вот только оно было направлено не на созидание, а на разрушение.
Человеческая деятельность усложняется быстрее, чем осознаётся, поэтому в формах общественного сознания она представляется не объединённой деятельностью общества, а чем-то внешним по отношению к нему, чем-то ему противостоящим. Таким образом непонимание закономерностей развития общества приводит к мистификации процессов, которые в нём происходят. Отсюда и представление о войне как высшей необходимости, уничтожающей старое и освобождающей место для нового. Ведь Первая мировая война ознаменовалась таким колоссальным рывком в использовании достижений техники, а также такой небывалой катастрофичностью последствий, что её осмысление - дело ещё не одного будущего поколения.
Название «В стальных грозах» содержит намёк на сходство со стихией. Потому как «маленькая победоносная война» вышла из-под контроля и совершенно неожиданно для всех участников обернулась на затяжную позиционную. Но лабиринты окопов были только первым кругом ада. Всё нечеловеческое напряжение, накопившееся за годы подземного существования на позиции, разразилось в чудовищной силы сражениях. Да что там существование позиций - всё напряжение в обществе, нараставшее в течении многих десятилетий, достигло своего апогея. Весь ад Данте целиком не идёт ни в какое сравнение с одной только битвой на Сомме, общие потери в которой составили более миллиона человек убитыми и ранеными. Разве мог Данте вообразить себе, что с неба будет идти не огненный дождь, а целый ураган из тяжёлых снарядов, каждый из которых способен снести дом подобно карточному? И что это всё происходит далеко не в центре земли, а на самой её поверхности? И что руководит этим всем не высшая сила, а человек?
Вряд ли бы это мог представить себе кто-либо до того, как это произошло. Подобно искре, в считанные минуты разрастающейся пожарищем по сухой траве, военное вторжение Австро-Венгрии в Сербию за несколько месяцев переросло в войну, в которую были втянуты десятки миллионов людей со всего мира. Человек дал волю своему невиданному прежде могуществу, вдохнул жизнь в железных исполинов, пышущих огнём и смертоносными газами, и застыл перед всем этим в благоговении и ужасе. Не это ли чувство породило в культуре двадцатого века целые сонмы сюжетов о противостоянии человека и машины, вышедшей из-под его контроля? Ведь назначение техники в первой мировой войне оказалось таким ужасным, что было и не разглядеть человека, скрывающегося за орудиями.
Поэтому артиллерия в романе Юнгера выступает как отдельное действующее лицо, она «говорит» словно сама по себе. А в людях по другую сторону баррикад он видит лишь безликих «томми», которых можно рассматривать исключительно как мишени.
Сегодняшняя война всё сильнее стремится обезличить «живую силу», уменьшить непосредственный контакт между бойцами. Больше не нужно бросать на штурм огромные полчища - достаточно лишь точной корректировки артиллерийского огня с позиции, которая может находиться за десятки километров от цели, откуда последствия уничтожения будет и вовсе не видно. Это сводит «человеческий фактор» в военном ремесле к минимуму, что несомненно сказывается на улучшении его качества.
Однако тенденция к обезличиванию сегодня обнаруживается не только на войне, но и повсеместно в любой деятельности. Современный человек оценивается в обществе как представитель какой-либо профессии, и она полностью определяет его личность. Деятельность стала настолько сложной, что у человека не остаётся сил и возможностей, чтобы основательно заниматься ещё чем-то кроме своей профессии. В то же время он становится максимально взаимозаменяемым, потому как ценность в нём имеют только его умения как специалиста. Так же как в «гансах» и «томми» видели лишь средство для достижения победы, в современных менеджерах, фрилансерах и вообще всех работниках видят лишь средство для получения прибыли.
Беспокоясь о насущных сегодняшних проблемах, может казаться, что события бурного двадцатого века потеряли всякую актуальность. Однако сходство нашей современности с событиями начала прошлого столетия не может не бросаться в глаза. За несколько десятилетий с момента последней мировой войны мы тоже наблюдаем небывалый рост технологий и уровня жизни. В нашу повседневность плотно вошли лучшие достижения техники, но о том, что люди, производящие для нас эту технику, живут в жалких каморках или настоящих трущобах, мы стараемся не думать. Европа становится всё чище, всё экологичнее, избавляясь от производств, которые просто переносятся в «развивающиеся страны», где живущие за чертой бедности люди готовы работать на них за бесценок. 10- и 12-часовой рабочий день, отмены которого в тяжёлой борьбе добивались рабочие в конце XIX века, сегодня снова стал обычным делом. А в сверхсовременной Японии появилось даже новое понятие «кароси», означающее смерть на работе от крайнего изнеможения. Вместе с тем растёт и количество военных конфликтов по всему миру, однако большинство людей, не смотря наличие гаджетов и доступность информации, не в состоянии даже перечислить эти конфликты. Наш сегодняшний мир пугающе похож на то, каким он был сто лет назад, накануне Первой мировой войны. А мы всё так же обеспокоены единственно своими мелкими, собственническими интересами, прячась за укромными стенами комфорта и мещанства. Однако это стены воздушных замков - они не уберегут, если вдруг снова прогремит роковой выстрел над пороховой бочкой.
Никогда не стоит забывать, что настоящее обусловлено прошлым, и в нём не разобраться, если не пытаться понять процесс его становления. Первая мировая война продемонстрировала доведённое до крайности пренебрежение к человеческой жизни. Однако сегодня это пренебрежение вовсе никуда не исчезло. Оно приняло другие формы и не обязательно подразумевает собой физическое уничтожение человека. Понимать причины этого явления - это первый шаг к его преодолению.
Лепорт
