Логос поэзии

2009-05-23  Евгения Босенко Версия для печати

 

"Душа имеет самовозрастающий логос"
Гераклит

В античной философии логос - это всеобщий закон бытия. Логос один, ему подчиняется космос, природа, человек. Но есть ли логос у души-психеи, личности? На первый взгляд - нет. Сколько в истории человечества совершено глупостей, что называется, от души. Сколько алогичных, бессмысленных, вредных поступков. У каждого свои причуды, чужая душа - потемки. Выкидывают номера, совершают непредсказуемые фокусы, удивляют и окружающих, и себя наши современники. В душах царит хаос. И, тем не менее, ищите скрытый логос, указывает древний философ Гераклит. За внешней случайностью - скрытая необходимость, сказал бы Гегель. Логос души диалектичен, поэтому он "саморазвивающийся" логос. Человек не рождается личностью, а становится в долгом и сложном противоречивом становлении. Взрослеет, мудреет, развивается. Автор художественного произведения находится в вечном поиске скрытого "логоса души". Его долг намекнуть читателю, что за частным поступком персонажа кроется закономерность, объяснить человечеству, в чем его эйдос (сущность по Платону). Смотрят все, но увидеть способны не многие. Как сказал Гераклит, "глаза и уши плохие свидетели у тех, кто имеет грубые психеи". Видеть и понимать увиденное - разные вещи. Поэзия развивает "тонкость нравов" (Аристотель), обостренную чувственность, чуткую душу, открытую для постижения сверхчувственного.

У С.Я. Маршака есть философское стихотворение о Великом городе, которое начинается со слов: "Все то, чего коснется человек, приобретает нечто человечье". Там есть и такая фраза: "А Летний сад - "Онегина" глава". Летний сад - физическая реальность, истоптанная туристами и местными жителями. А вот увидеть в нем пушкинский образ способен не каждый, только определенной культуры человек, с развитым воображением, понимающий поэзию и историю, способный уловить диалектику чувствен­ного и сверхчувственного.

Литературный герой чувственно-сверхчувственный. Его поступки имеют скрытый социальный смысл, внутренний подтекст, зависящий от социального статуса героя. Хотя литературный персонаж в руках автора, но свобода вымысла не беспредельна. Есть логика образа, которой необхо­димо следовать. Искусство - тот магический ключ, который открывает сердца других людей. Тут происходит распредмечивание общественных отношений прошлых и настоящих. Художник - агент рода человеческого, как и все другие, но особого назначения. "Агент особого назначения" - помогает понять, пережить, распредметить скрытый смысл чужой жизни и в чувствах прожить ее, как свой собственный опыт.

Интересен вообще феномен вымышленного героя. Так Пушкин писал своему другу: "Ну и номер выкинула моя Татьяна". С симпатией относясь к своей героине, автор оставил ее несчастной. Почему же великий поэт не мог сделать счастливым конец романа Евгения и Татьяны, ведь он же сам их придумал? Все дело в историческом типе личности, которому правдивый художник должен следовать. Нет абстрактного человека вообще, каждый является совокупностью общественных отношений. Если Татьяна - русская дворянка, да еще из глухой провинции, а не дама французского полусвета, то она и поступает соответст­венно традициям своего круга. Французской дворянке ничего не стоило совмещать благоприс­тойный брак с адюльтером, что было не раз описано классиками. Героиням Бальзака, Стендаля, Мопассана вряд ли пришло бы в голову сказать любимому мужчине: "Но я другому отдана и буду век ему верна".

Исторической правдой в тексте не мог поступится Жан-Жак Руссо. В философско-педагогическом романе "Эмиль или о воспитании" он, сделав заявку о возможности форми­рования идеального человека, даже намекнув, что воспита­телем является сам Жан-Жак, оставляет взрослого Эмиля не только несчастным, но и безнравственным. Хотя тем самым компрометируется его педагогическая система. Он, также как и Пушкин, не мог переступить через историчес­кую закономерность: в безнрав­ственном обществе невозможно искусственно создать отдельного идеального человека. Руссо мог бы воскликнуть, подобно Пуш­кину: ну и номер выкинул мой Эмиль. Еще бы, подвел великого философа с его концепцией воспитания идеального человека.

Эпоха формирует и поэта и публику. Маркс писал, что ткацкий станок, который не работает - не есть станок, железная дорога, по которой не ездят - не есть железная дорога. Следуя этой логике, стихи, которые не читают, вряд ли можно назвать стихами. Должна возникнуть поэтическая среда, настроенная на восприятие поэзии. Такая среда еще недавно существовала. Лет тридцать назад поэты собирали стадионы слушателей. Звучали исключи­тельно серьезные стихи без песен, плясок, спецэффектов. Похоже, если бы завтра появил­ся гениальный поэт, калибра Пушкина, его бы просто не заметили. У большинства людей нет потребности в поэзии.

Девушка может петь о потерянной любви, а скряга - о потерянных деньгах - нет, как писали классики. Может, все дело в том, что скряга-буржуа становится героем нашего времени? Именно этого антиромантичного героя ждут многие современные девушки. Они тоже предпочитают слушать и петь о деньгах, а не о любви. Поэзия воспевает чувства человека к человеку, а капиталу свойст­венно полное бесчувствие, голый чистоган.

Случается, что поэт созвучен не своей эпохе. М. Цветаева предсказала будущее своего творчества: "Моим стихам, как благородным винам, наступит свой черед". Действительно, на волне всенародной любви к поэзии в шестидесятых годах возник интерес и к камерной лирике Серебряного века. То было время открытия поэтов прошлого и настоящего. А сейчас, похоже, всенародное "закрытие". По крайней мере, студентам ничего не говорят имена М. Цветаевой, Б. Пастернака, А. Ахматовой (Ахметовой, как сказал один политик, перепутав с фамилией известного олигарха). На вопрос, кто писал письмо Онегину, студенты ответили - Наташа Ростова. Как-то "Комсомольская правда" провела интеллекту­альный конкурс с награждени­ями. Предложили выбрать ответ: Татьяна Ларина а) вышла замуж за Онегина, б) вышла замуж за генерала, в) не вышла замуж вообще. В форме подобных тестов по болонской системе предлагают принимать экзамены в вузе по курсам философии, всемирной куль­туры, эстетики.

В. Белинский писал, что сентиментальность и мечта­тельность, несмотря на их смешную сторону, были великим шагом вперед для молодого общества. "Карамзин реформой языка породил тонкий вкус и создал публику. Тогда-то и поэзия вошла как элемент жизни общества. Красавицы и молодые люди толпами броси­лись на Лизин пруд, чтобы слезою чувствительности поч­тить память горестной жертвы страсти и обольщения" [1, 177].

Изменилось общество - изменился и порог чувствитель­ности. Уже у Белинского заметна легкая ирония. Тем более не трогают слезы бедной Лизы людей ХХI столетия, как и слезы Катерины из "Грозы", как и страдания молодого Вертера. А ведь в ХIХ веке этим историям искренне сочувство­вали, они даже породили моду на самоубийство от несчастной любви. А теперь вызывают лишь улыбку. Трудно с позиции нашего времени серьезно отнестись к молодому человеку, который подобно Вертеру, сутками рыдает в ногах возлюбленной. Даже самая сентиментальная современница послала бы его подальше: "Пойди, наконец, дорогой, займись чем-нибудь полезным". Проверено на студентках: скучна и не вызывает особого сочувствия Юлия, "милый идеал" Руссо, в том числе тем, что не боролась за свою любовь, позволила выдать себя замуж насильно. В ХIХ веке роман "Юлия или новая Элоиза" был очень популярен в Европе. Множество дворянских девушек, среди них и Татьяна Ларина, в упоении тайно читали его. Тайно - так, как в то время поведение Юлии казалось крайне неприличным, а сейчас - даже слишком скромным. Очень изменились представле­ния о приличии за двести лет. Похоже, под влиянием Юлии, которая первая делает свое признание возлюбленному, пишет свое письмо и Татьяна. (В текст поэмы вкралась ошибка: "любовник Юлии - Вольмар", - написано у Пушкина. В тексте Руссо любовника Юлии зовут Сен-Пре. А Вольмар - законный муж, за которого ее выдали замуж без любви).

Распространено мнение, что поэт воспевает вечные чувства, которые не подвластны времени. И самое вечное - любовь, которой "все возрасты покорны". Но это - иллюзия. Чувства конкретно историчны, меняются вместе с ходом истории. Любовь не вечна в том смысле, что выражение этого чувства различно в различные эпохи в различных классах. Традиции ухаживания, призна­ния не раз менялись в истории человечества. Когда-то Вертер был секс-символом Германии, но не волнует наших совре­менниц.

От эпохи к эпохе менялся идеал женского поведения. То, что шокировало, казалось непристойным, позднее превра­щалось в норму. Изменение вкусов, тоже отражается в произведениях искусства разных эпох. У нидерландского художника ХVII века Терборха есть картина с двумя противоположными по смыслу названиями. Вначале она называлась "Неприличное предложение", позднее ее переименовали на "Отеческое внушение". Все дело в покрое платья молодой женщины. Оно - длинное с рукавами, но без высокого ворота. Современникам было ясно, что раз на полотне у женщины открытая шея, значит, она из публичного дома. Через сто лет, когда оголили шею все, сюжет стал непонятен. Тогда монетку в руках, изображенного на картине мужчины, перерисо­вали на кольцо. И картина стала восприниматься вполне благо­пристойно. Татьяна Ларина, как и другие скромные девушки, уже свободно носила платья с оголенными плечами. И никому это не казалось неприличным.

Менялся и идеал женской красоты. Приверженцы чистого искусства противопоставляли вечную красоту Венеры Милосской изменчивым политическим принципам. С тех же позиций

Тургенев заявлял, что Венера Милосская для него "несомненней политических принципов 1789 года (года французской буржуазной революции). На это Г. Плеханов заметил, что Венера соответствовала эталону многих эпох, но не всех. В Средние века Венер считали дьяволицами и били камнями (как и забивали до смерти живых красавиц, считая ведьмами). Потому античные статуи дошли до нас с отбитыми руками и носами. В эпоху Возрождения человечест­во вернулось к античному идеалу красоты. "Пришло такое время, когда античные дьяволицы стали нравиться людям белой расы. Время это было подготовлено освободи­тельным движением в среде западноевропейских горожан. То есть как раз тем движением, которое самым ярким образом выразилось именно в принципах 1789 года" [3, 178], - писал Г. Плеханов.

Татьяна носит платья а-ля античность: с завышенной талией и оголенными руками. Такие платья вошли в моду во Франции после революции. Руссо предлагал одежду на манер античных туник, как антитезу парикам и корсетам, которые носились аристократи­ческой знатью. Концепция "естественных нравов" Руссо вытекает из политических принципов "естественного права". Их и стремился воплотить в жизнь его ученик Робеспьер, возглавляя револю­цию 1789 года.

У Гегеля есть такой афоризм: "сова Минервы вылетает в сумерках". Что должно означать: осмысление общественных событий проис­ходит с большим опозданием. За это берется наука и искусство. Понимание сути бывает выражено более точно в искусстве, чем в науке. Поэт может быть более проница­тельным, чем политик, и уловить сущность там, где историк учитывает лишь эмпирические факты. Особенно результативно художественное чутье в моменты социального кризиса, на пороге скачкообраз­ного перехода в новое общественное качество. Только "тонкая, обостренная человечес­кая чувственность, развитая сила воображения отреагирует на такое положение раньше остальных, сильнее и точнее. Она зафиксирует наличие объек­тивно-конфликтной ситуации, так сказать, "по собственному самочувствию", по разладу своей организации с совокупной кар­тиной действительности" [2, 270].

Автор не всегда знает, какой исторический тип он изобразил. Особенно это касается пере­ходных эпох, на стыке прошлого и будущего. Так философ Т. Гоббс в "Левиафане" рассуж­дает об абстрактной "природе человека", о человеке вообще. На самом деле, описан предста­витель определенного класса - буржуа, который стоял уже на пороге Европы Нового времени.

Гоббс, Паскаль обозначили смену исторических типов средствами философии. Шекспир, Сервантес обрисовали приход нового времени средствами поэзии, Рембрандт - живописи. Искусство это сделало полнее, хотя более стихийно, чем другие формы культуры. В индивидуальном поведении героев литературы заметна всеобщая тенденция. Дон Кихот не просто чудак из испанского захолустья, а уходя­щий с исторической арены тип дворянина-рыцаря. Именно потому, что уходящий, он не только трогательный, но и смеш­ной. "Человечество весело рас­стается с прошлым" (К. Маркс). Его верный, а может и не очень верный, оруженосец Санчо, наоборот, приходящий тип. Тот самый, которого описал Гоббс. Для него нет законов чести, но есть хитрость и здравый смысл, так необходимый для первона­чального накопления капитала. На гравюрах он изображается с увесистым денежным мешочком на поясе, похоже, втихаря позаимствованным у хозяина. Санчо Пансо вскоре похоронит рыцаря и начнет свой маленький бизнес, например, откроет трактир или станет ростов­щиком. У него все впереди.

Шекспир отразил переход "веселой старой Англии" к "мрачной, пуританской". Иными словами, выразил противоречие уходящего Возрождения и приходящего буржуазного времени. Противоречие прошло через его душу, поэтому он то плачет, то смеется. Из-под его пера выходят то искрометные комедии, то мрачные трагедии. Его герои раздираемы страс­тями. Такова английская действительность на стыке двух эпох. Даже персонажи не англичане тоже выражают те же общественные антагонизмы, например, принц датский. "Не­ладно что-то в датском коро­левстве", как и во всем мире. Нет гармонии, лада и в душе Гамлета. Вопрос "быть или не быть?" демонстрирует принци­пиальную неразрешенность господствующего противоречия.

Один вымышленный герой может точнее отразить опреде­ленную жизненную фазу, чем описание множества истори­ческих событий и многих реаль­ных их участников. Так и образ Онегина - один единственный дворянин, изображенный масте­ром, - дает больше для понимания сути дворянства на исходе полутора тысячелетней истории существования этого класса, чем объемные научные фолианты на эту тему.

Личность вымышленного литературного героя, как и реального человека, противо­речива, так как выражает противоречивую действитель­ность. В "Онегине" Пушкин впервые в русской литературе это противоречие обнажил. Согласно канону классицизма со времен Буало и Корнеля, герои жестко делятся на положитель­ных и отрицательных. Одни - воплощение добра, другие - носители зла. Такие установки приняты в преподавании литературы в средней школе. К героям Пушкина такая однозначность не подходит. На вопрос учительницы о положи­тельных качествах Татьяны Лариной ученики дружно ответили заученной фразой из учебника: "Татьяна для Пушкина - милый идеал". Что вам еще могу сказать?

С Онегиным посложнее, чем с Татьяной. Как сказал о нем автор: "сей ангел, сей надменный бес". С одной стороны, глубокие знания науки, культуры, философии, с другой стороны, барин, со всеми барскими предрассудками и капризами. Подобно критическая литера­тура характеризовала и его автора, а также Толстого, Тургенева и других образова­нных дворян этого времени.

Многие литераторы отвора­чивались от политики, провоз­глашая девизом своего творчества "искусство для искусства". Были такие периоды и в жизни Пушкина. Принято преувеличивать аполитичность поэта и поэзии. При этом не учитывают, что вместе с обществом развивается и человек. Общественная индиф­ферентность, только небольшой отрезок его жизненного пути, который не следует возводить в абсолют. Как правило, это негативная реакция личности на усиление консервативных тенденций в обществе. Почти у каждого значительного деятеля искусства был период активного интереса к общественным проблемам, опыт общественно-политической деятельности. Например, лорд Байрон, с которым часто сравнивали Пушкина, выступал в англий­ском парламенте в защиту рабочих-луддитов, поставлял оружие итальянским карбона­риям, воевал за свободу греческого народа. Уход в романтизм был следствием политического разочарования. У Пушкина политическая апатия наступила после поражения декабристов, которым он искренне сочувствовал. Плеханов приводит множество примеров из истории, когда вместе с революционным изменением общества, возвра­щались в политику сторонники "искусства для искусства". После французской революции худож­ники Давид, Делакруа, поэт Готье и другие страстно поже­лали служить народу. Но русская действительность была не так динамична, как француз­ская. И рано ушедший Пушкин, и жившие дольше Тургенев, Герцен, Толстой так и не дождались каких-либо карди­нальных перемен в обществе.

Литературно-философской критикой XIX века был отвергнут подход к анализу произведения, когда вместо исторической, то есть диалектической, критики, где ставилась цель видеть героя и автора в конкретных развивающихся общественных условиях, давалась критика эмпирическая, согласно которой характер произведения выводился из особенностей и биографических деталей жизни автора. Заслугой Белинского, как представителя исторической критики пушкин­ской поэзии, было, по мнению Плеханова, то, что он осветил факелом философии тайну эпохи, градус исторической широты и долготы того места пути, на котором застал поэт человечество. Это так, но все же и биография интересна, если не возводить ее в абсолют. Художественный эффект усиливается, когда общественная эпоха отражается в личной судьбе художника. Пушкин -дворянин, поэтому на мир смотрит глазами русского помещика. Он идеализировал помещичий быт, поэтому само отрицание похоже на одобрение и любование.

"Лишние люди" не очень удачный термин для обозначения общественного явления. Онегин считался самым типичным из "лишних". Чацкий - "старший брат" Онегина, Печорин - "младший". Эти герои и их живые прототипы - порож­дение и отражение своего общества. Поэтому их появ­ление - необходимость, а не случайность. Задача философ­ской критики - объяснить суть лишних людей из состояния общества того времени-без­временья. Тридцатые-сороковые годы для России стали периодом реакции и репрессий после поражения. А. Герцен сам был из поколения "лишних", поэтому, с такой горькой проникновенностью, пишет про трагедию своего поколения, как "промежуточного кольца", которое вышло из былого и не дошло до грядущего, как "ночь между заходом и предыдущим восходом". Для истории это лишь приходящий миг, но для отдельного поколения - целая жизнь. Так можно всю жизнь прожить в темноте, не зная, что такое солнце. Героизм поступка невозможен, но остается возможность проявить героизм чувств. Невозможность дейст­вовать сублимируется в искусство.

Известно, какие теоретичес­кие споры велись среди европейских философов по поводу положения Гегеля: "все действительное разумно, все разумное действительно" (консервативное правогегельянство и революционное левогегельянство). В России по этому тезису менялась вся концепция литературной деятельности. "Все действительное - разумно" толковалось как следование объективной логике, принципу отражения, натурализму в искусстве. Вторая половина тезиса соответствовала поворо­ту в искусстве от объяснения действительности к ее изме­нению. И литература, и критика стали призывать к поступку, действию по преобразованию общественных отношений.

С изменением общественной ситуации появилось и более критическое отношение к "лишним людям". По мнению Герцена, их поэтизировали без меры. Они ушли кто в могилу, кто в чужие края, кто в вино. Онегин и его поколение не делают, в конце концов, ничего, в бездействии состарится оно. Название романа Тургенева "Отцы и дети" не случайно. Отцы - "боязливое поколение, пришедшее после разгрома декабристов", дети - разно­чинцы, народники, нигилисты. Пришли люди политического дела. Таким хотел изобразить Базарова Тургенев. Катализа­тором их появления, "бро­дильным ферментом" Герцен считал литературу и литера­турную критику. Но не вымышленные, а реальные нигилисты осудили Тургенева за депоэтизацию Базарова. В их "кружках саморазвития" не было той грубости, скепти­ческого отношения к любви, которое превалирует в образе этого героя. Главный упрек Базарову - занятие чистой наукой. В этом осуждении - особый нравственный кодекс революционера, долг перед народом. От блестящей карьеры ученого ради революционной деятельности отказались Кро­поткин, Лавров, Бакунин и многие талантливые, образован­ные специалисты.

В изменении общественной ситуации причина разного отношения Белинского и Писарева к Татьяне Лариной. Если первый относился к этой героине с симпатией, то второго явно раздражала пассивность Татьяны. Между написанием их критических статей произошло важное событие - крестьянская реформа, в которой дворянство повело себя крайне реакционно. Изменилось и представление о назначении женщины в обществе. Молодые девушки покидали свои "дворянские гнезда", оканчивали педагогические и фельдшерские курсы, шли в народ вместе со своими единомышленниками, выходили за них замуж по любви. С народнических позиций "бледная немощь Татьяны" (Писарев) совсем не казалась такой привлекательной, как предыдущему поколению.

Гегелю принадлежит мысль, что личность - это противоречие частных воль и всеобщих сил. Поражает, насколько поэты ХХ века желали присовокупить свои частные воли всеобщим задачам народа. Маяковский считал, что цель поэта - переделать мир, а поэзия должна светить теми лучами, той энергией, которую можно претворить в живое дело. "Мы диалектику учили не по Гегелю, бряцанием боев она врывалась в стих". Во время суровых испытаний всего народа разлом проходил через сердце поэтов. Речь, прежде всего, идет о предвоенном и военном поколении, которое сейчас несправедливо критикуют. Говорят, что они - беспечные, недальновидные, думающие не самостоятельно, а по указке, не имеющие своего мнения. Такой взгляд настойчиво насаждает телевидение. Из стихов, никогда при жизни не опубликованных, видно другое. Молодые поэты тридцатых годов предвидели и готовили себя к предстоящим испытаниям. Они знали, что им придется защищать Родину, и знали от кого. Никакие пакты о ненападении не изменили их точку зрения. У Павла Когана, автора веселой "Бригантины", есть очень серьезная поэма, написанная до войны "Последняя треть". Там есть и такие слова, адресованные людям пятидеся­тых годов. Когда их опубли­ковали, шли уже шестидесятые. Поэтому это обращение звучало особенно трогательно и запомнилось: "Когда-нибудь, в пятидесятых,/ Художники от мук сопреют,/ Пока изобразят их, / Погибших возле речки Шпрее". Никто из нас, школьников, не вникал, где эта речка. Но стихи запомнились. И вот во время студенческой практики, мы, уже двадцати­летние, стоим в центре Берлина с видом на рейхстаг, на мосту. Вдоль набережной проходит берлинская стена. "Что за река?", - спрашиваем у проходящего немца. "Это есть Шпрее", - отвечает он. Так вот какой намек был в поэме тридцать восьмого года, опубликованной в сборнике "Стихи поэтов, погибших в войну". Двадцатилетний Павел Коган предвидел, что предстоит война с фашизмом, и готов был в ней погибнуть. Почти во всех стихах этого сборника есть тра­гические пророчества. Н. Майо­ров в довоенном стихотворении "Мы" говорит о судьбе своего поколения, которое "ушло недолюбив, не докурив последней папиросы". "Мы не от старости умрем, от старых ран умрем" - писал С. Гудзенко. Он дейст­вительно умер тридцати­летним от ран. Многие, имея бронь, ушли добровольцами и не вернулись.

Возможно, сейчас самое не поэтическое время за последние двести лет. Есть выражение: когда пушки стреляют - музы молчат. Вопреки ему, музы не молчали, когда гремели пушки, танки, самолеты двух мировых войн и нескольких революций ХХ века. А сейчас в мирной тишине - молчат. О чем они молчат?

___________________

Список литературы:

1. Белинский В. Избранные философские сочинения. Т. 2. - М., 1948. - С. 177.

2. Ильенков Э. Об идолах и идеалах. - М., 1968. - С. 266

3. Плеханов Г. В. Письма без адреса. Искусство и общест­венная жизнь. - М.

 

 

культура