Вернуться на главную страницу
Как я английскому недоучивал
В середине января знакомая предложила подменить её в школе английского. Сказала, что где-то пять занятий пройдут в начале февраля, а она к тому времени уже вернётся домой. Это было не первое предложение работы, но все предыдущие я отбрасывал. Во-первых, опасно. Со студенческой визой работать нельзя, поймают - депортация. Во-вторых, учёба не особо позволяла, слишком напряжно. Ну и в-третьих, особой нужды в деньгах не было, на самое необходимое и даже чуть больше стипендии хватало. Да и несмотря на то, что с середины января по март у нас каникулы, никуда уезжать я не собирался.
Через пару дней я поехал на собеседование. Перед этим я чуть поболтал с начальницей в мессенджере и отправил 20-ти секундную видеопрезентацию. Впрочем, «собеседование» и «начальница» - уж слишком громко сказано. Женщина, которая занимается школой - типичная домохозяйка, будто оживший плакат с социальной рекламы семейных ценностей. Её муж - художник. У него своя студия, которая, видимо, большую часть времени простаивает, потому скучающая жена решила устроить там школу английского. Сама она, кстати, по-английски почти не говорит, хоть и усердно его учит.
Она спросила, есть ли у меня опыт работы, как я обычно провожу занятия, как сам выучил английский. Опыт я, конечно же, выдумал, но очень скромный, чтобы не выглядело подозрительно, а о форме проведения занятия просто пересказал, как проводит занятия моя знакомая. Куда больше начальницу интересовал вопрос о моих планах на Китай. Сказала, что до этого в школе работал американец, но спустя полгода он уехал обратно в Штаты. Теперь она решила переключиться на иностранных студентов, которых так много в Ухане, потому что с ними не нужно заботиться о визах и прочих организационных вопросах. Проблема только в том, что студенты - народ непостоянный, приезжают ненадолго и у них всё время какие-то каникулы. Услышав, что я буду учиться в Ухане до 2021 года, она очень обрадовалась. Показала студию, напоила чаем и на этом всё.
Но погода испортила все планы. В конце января в Ухане похолодало и выпало уж слишком много снега, дороги даже покрылись льдом. Родители заперли свои чада по домам, и вся затея с английским накрылась. Я немного расстроился, ведь мало того, что уже присмотрел себе велик на таобао (китайский амазон), так ещё и каникулы в Ухане оказались той ещё скукотищей. Расстраиваться, впрочем, мне пришлось не долго.
«Из-за погоды класс собрать не удалось, - пришло мне сообщение, - но я хочу, чтобы вы обучали английскому моего сына. Согласны?». Это предложение меня обрадовало и немного напугало. Обрадовало, потому что за день до этого международный офис сообщил, что из-за каникул мартовская стипендия придёт не в начале, а в конце месяца, потому работа была теперь не велосипедным, а выживальческим вопросом. Напугало, потому что я рассчитывал подменять свою опытную знакомую и полностью перенять выработанный ею способ работы. А тут сразу один на один с сыном начальници, без какого-либо опыта и наверняка под присмотром мамы. Впрочем, испуг был преодолён внутренним «была не была» настроем, и я ответил «согласен».
Заранее я узнал, что моему ученику двенадцать, английский он учит уже пять лет, «but still can hardly open his mouth». Я встречал здесь студентов, которые всю школу учили английский, но тоже с трудом открывают свой рот. Из этого сделал вывод, что уровень у него нулевой.
На первое занятие я распечатал уроки двух учебников уровня А1 - один для студентов, другой для детей шести лет. Первый мне понравился своей логичностью и хорошими упражнениями, второй был очень ярким и сделан в виде комикса, специально для детей. Найти же что-то подходящее для подростков с начальным уровнем мне не удалось. Также распечатал фотки животных со всех континентов и фотки известных городов. В студии, точнее в классе, была большая карта мира. Думал бросать с ним кости, шагать по странам и находить соответствующую фотографию.
- Hello, Max! How are you? - встретил меня в классе улыбчивый пацан.
- Hey, Simon! I am fine, thanks, how are you?
- I am fine too, but feel a little tired. I want to sleep.
Я его прекрасно понимал, ведь занятие начиналось в десять утра, что для каникул было пыткой, но в тот момент я об этом не думал. Пацан говорил быстро, свободно, с хорошим произношением. Рот он открывал явно не hardly. Я сразу занервничал, ведь все мои заготовки были для него слишком простыми. Впрочем, скоро обнаружилось, что уровень у него не такой высокий, как мне показалось сперва, и свободно он себя чувствовал лишь говоря заученными фразами.
Здесь стоит сказать, что зубрёжка - главный способ обучения в Китае, а главная цель учёбы - экзамен. В изучении английского это оборачивается отсутствием гибкости в реальном использовании языка. Общался я с одной китаянкой, которая изучает прикладной английский. Её словарный запас куда больше моего и грамматика на высоте, но в разговоре она чувствовала себя менее уверенно чем я и даже просила иногда помочь. Если она не знала, как сказать что-то правильно, она отказывалась говорить вообще или лезла в словарь. Над каждой фразой долго думала. Я же, как и большинство иностранцев здесь, вытаскивал максимум из имеющихся слов и вертел английским как только можно, особо не парясь над правильностью, и стремясь лишь донести мысль до собеседника. Fluency, в общем, куда выше accuracy, что для китайцев создаёт впечатление высокого уровня владения языком.
С Саймоном была та же история. Если он не знал ответа на вопрос заранее, он либо отвечал «I don't know», либо отвечал одним ключевым словом. Мои заготовки оказались потому не такими уж и бесполезными, хотя и скучными. В книге он с лёгкостью сделал все упражнения, самое сложное из которых, правда, было вставить правильную форму глагола to be. С ручкой в руках и в письменных упражнениях он чувствовал себя куда свободнее, чем в разговоре, даже если последний был проще письменного упражнения. В игре с картой животные оставили его безразличным, зато очень заинтересовали города. Он узнал Нью-Йорк, Лондон и Париж; заинтересовался Сингапуром и Сиднеем, правда, совсем не знал, где они находятся. Слова Европа и Азия ничего ему не говорили. Также он не понимал, что ближе к экватору жарко, а чем дальше к полюсам - холоднее. Когда ему попалась картинка бурого медведя на фоне зимнего хвойного леса, он стал выбирать какую-то страну в Африке.
Несмотря на «деревянный» английский и скудные познания в географии, он показался мне весьма смышлёным парнем. Он был живой, энергичный и быстро всё схватывал. Он умел заинтересовываться и не боялся непонятного. А это для ребёнка куда важнее уже имеющегося запаса знаний.
С детьми я никогда не работал, больше всего в работе с ними меня пугает вредность и вопрос дисциплины. Вредные и капризные дети, особенно старше лет 4-х, которые уже могут соображать и говорить, бесят меня просто неимоверно. Особенно я боюсь тех чувств, которые они во мне вызывают. Недавно ходил со знакомыми играть в твистер на стадион. Только разложили игровое поле, как на него сразу же вбежал пацан лет семи-восьми. Он был в ботинках, наследил, растянул поле. Мои знакомые сюсюканьем пытались переключить его внимание на себя и увести с поля. Вскоре подбежал его запыхавшийся дедушка и попросил успокоиться, но малой вообще не реагировал, отмахивался и продолжал топтаться по твистеру. Единственное, о чём я мог думать в тот момент, это как бы не прибить его на месте. Не за твистер, а за полное игнорирование всех вокруг. Как с такими детьми работать - понятия не имею. С двенадцатилетним ребёнком я опасался какой-то подростковой, более изысканной, что ли, и подлой вредности, с которой я тоже не буду знать, что делать.
Саймон оказался странным сочетанием разбалованности маминого сыночка и полного послушания. Мы играли в игру: друг другу писали на стикерах название предмета в комнате, находили и лепили стикер на него. На одном из стикеров он написал Max и рассмеялся. Я прилепил себе новый бейдж и, обрадовавшись, что он начал шутить, решил продолжить в том же духе и написал Mother - его мать сидела в той же комнате, занимаясь чем-то в телефоне. Он подошёл к ней и так сильно хлопнул по спине, прилепливая стикер, что у той телефон с рук вылетел. Поскольку с другими детьми я до этого не работал, то нехотя сравнивал его всё время с собой и своими знакомыми в том же возрасте. Мама моя была далека от строгости, даже слишком далека, но сделай я такое, то отхватил бы очень не слабо. Вспоминая же строгих родителей некоторых одноклассников, то на такой выходке всё их детство сразу бы и закончилось. Я подофигел и думал, что сейчас начнётся скандал, но она лишь поправила очки, сняла стикер со спины, улыбнулась и продолжила залипать в телефон. Позже я не раз наблюдал, как он игнорил её, мог ударить ногой или оттолкнуть.
Со мной он, наоборот, был примером послушания, даже к концу занятий, когда успел привыкнуть ко мне. На первом уроке, тогда же, когда в стикеры играли, до конца занятия оставалось полчаса, а я уже не знал, чем заняться. Смотрю, у меня ещё остались несколько страниц с упражнениями из учебника. Предложил заняться ими. Саймон был весь на взводе, хотел бегать, прыгать, заняться чем-то активным. Всё его тело, каждым своим движение выражало желание двигаться. К тому времени я всё ещё нервничал и не смог придумать что-то на ходу, потому сказал ему сесть делать упражнения. На лице его выразилось сильное недовольство, он махал руками, вертел головой и прыгал, но сразу же пошёл к столу и взялся за учебник. Без малейшей попытки сопротивления, не сказал и слова, не сделал вид, будто не понял. И так во всём: чтобы я не сказал, он всё сразу же выполнял, даже если совсем не хотел это делать. В дальнейшем такое послушание превратилось в проблему, ведь я не мог понять, что ему интересно, что нравится, а что нет. На любой мой вопрос он отвечал «не знаю» и просто делал то, что я скажу. Не знаю, то ли он со всеми посторонними ведёт себя так, то ли это та самая конфуцианская традиция безусловного послушания учителю, но такой контраст в поведении меня удивил и заинтересовал.
На третьем уроке я снова просчитался со временем, и все мои заготовленные активности исчерпались к середине занятия. Но тут я вспомнил об игре «Морской бой» и предложил Саймону сыграть. С точки зрения обучения английскому, эта игра бесполезна, но к тому времени я понял, что его мать совершенно не следит за ходом занятия и никаких особых требований у неё нет, потому я совсем не парился по поводу языковой нагрузки этой игры. Тем более, что перед этим он хорошо поработал с текстом, и моя педагогическая совесть была потому не так уж и грязна.
После того, как я объяснил ему правила игры, его лицо засияло и сам он весь ожил. «Cool! It's so fun!", - сказал он, принимаясь чертить игровое поле. Сначала ему было сложно, постоянно путал игровые поля, не мог понять, почему не нужно стрелять в соседнюю клетку с убитым кораблём, терялся в своих отметках и стрелял в одни и те же места, забывал о раненых кораблях, ставил корабли впритык друг к другу и т.д. Несмотря на всё это, его интерес не только не угасал, как часто бывает при столкновении со сложностями, а, наоборот, разгорался.
- Понравилось? - спросил я его, когда мы доиграли.
- Да, очень!
- Хорошо играть в эту игру в школе, во время урока, так, чтобы учительница не увидела.
- На скучных уроках? Типа математики? - это был первый его вопрос, который он задал из интереса, а не потому, что должен был.
- Да, - сказал я улыбаясь, - особенно на математике. - И мы оба рассмеялись.
С этого момента наши занятия пошли как по маслу. Делали мы почти всё тоже самое, но его вовлечение стало сильнее прежнего. Мы начали часто просто болтать, причём он первый заводил разговор. Ну и самое главное - он начал выражать своё мнение о том или ином занятии.
- Так, а теперь поработаем с учебником, - сказал я на одном из уроков.
- Макс, а может не будем сегодня? Скучно заниматься по учебнику.
- Знаю, что скучно. Но как ты думаешь, почему мы его используем?
- Чтобы учить английский? - неуверенно предположил он.
- Конечно же, чтобы учить английский, но как учить?
Здесь он не нашёлся, что ответить, хоть и задумался.
- Играя, - начал я, - мы только говорим, ты учишься говорить и слушать. Работая же с учебником, ты учишься читать и писать. Потому без учебника никак. Но давай сегодня мы только прочитаем текст, а упражнения сделаем завтра, пойдёт?
- Да, давай.
Прочитав текст, он сказал:
- Ты знаешь, иногда учебник интересный. Мне понравился сегодняшний текст. Но упражнений всё равно делать не будем.
После этого разговора я совсем перестал париться над тем, что нам делать на уроке. Я всё так же составлял план занятия, но мы ему почти не следовали. Я лишь подготавливал главную игру и очередной урок в книге, а всё остальное мы уже вместе придумывали на ходу.
Когда я включал аудиозапись к уроку на своём телефоне, Саймон увидел мой плэйлист в плеере.
- Это твоя музыка? - спросил он.
- Да, слушаю в дороге. Узнаёшь что-то? - спросил у него, давая телефон.
- О! - радостно вскрикнул он. - Бруно Марс, он мне очень нравится.
- Включай.
Музыка заиграла, Саймон начал подпевать и пританцовывать. Я пользуюсь китайским приложением, где к некоторым песням можно включать клип, что я и сделал.
- Что это? - удивлённо спросил он.
- Это клип, видео к песне. Ты что не видел? - но он мне не ответил, всё внимание перешло к телефону.
В клипе началась сцена, где парень с девушкой, медленно приближаясь друг к другу, собирались поцеловаться. Саймон резко закрыл экран рукой и смущённо сказал:
- Ты что, мне нельзя это видеть.
- Оо..окей, - не нашёлся я, что ответить.
В тот день темой в книге были картины и их описание: кто изображён на картине, во что он/она одет и т.д. Поскольку мы занимались в художественной студии его отца, то вокруг нас было полно картин, на которых мы могли потренироваться. Были пейзажи и портреты. Все портреты - женские, но ни на одном из них не было даже малейшего намёка на какую-либо эротику. Кроме лица, шеи и рук больше ничего не было видно, даже плечи у всех были покрыты одеждой. Но когда мы приступили к описанию, отец Саймона, который в тот день работал над очередной картиной, подскочил к нам и сказал: «Мне кажется, он ещё слишком мал для этого». Сказал он это на китайском, поскольку вообще не знает английского, но я сделал вид, что не понял - уж очень не хотелось упускать возможность использовать реальные предметы в нашем окружении для урока. Саймон спас ситуацию - просто оттолкнул отца. Он так часто делал с мамой, когда та подходила к нам во время занятия.
Ситуации с клипом и картинами напомнили мне об одном свидании с двадцатилетней китаянкой. Я провёл её до дома и поцеловал, но она испугалась, словно я пистолет ей ко лбу приставил, и убежала, ничего не сказав. Это была не первая наша встреча, потому такой реакции я удивился.
- И что это было? - спросил я.
- Прости, - смущённо ответила она, - я растерялась, совершенно не знала, что делать. Ты знаешь, в Китае, пока мы учимся в школе, нам совершенно запрещают иметь отношения. У меня одноклассница и одноклассник встречались в 9 классе, так когда родители узнали, такой скандал поднялся, к директору ходили, их хотели в разные школы перевести, но в итоге развели по разным классам. Большинство студентов здесь, даже на втором-третьем курсе, никогда не были ни в каких отношениях. Я читала в книгах и смотрела в кино, но в жизни совсем не так.
Другая знакомая общалась с китайцем, который тоже рассказывал, что встречался с одноклассницей в восьмом классе. Говорил, скрывали ото всех, даже от друзей. Но долго так не выдержали и расстались. В общем, детство здесь консервируют как только можно. Не удивительно, что в общении со своими китайскими ровесниками мне кажется, будто я снова вернулся в старшие классы.
На нашем последнем занятии я решил показать Саймону свой универ. Мама привезла его на остановку и там же вручила мне бутылку французского вина и красный конверт. За восемь двухчасовых занятий я заработал 2400 юаней, где-то 350 зелёных. Впрочем, куда более ценная награда ждала меня впереди.
Прогуливаясь по универу, я удивлялся, что его интересовали совсем, на первый взгляд, неинтересные вещи, а вот то, на что стоило обратить внимание, вызывало зевоту. К примеру, он любит баскетбол, но огромное спортивное поле с множеством площадок и с неплохим окружающим видом оставило его совершенно равнодушным. Зато увидев закрытое куском ДСП окно в одном из совершенно обычнейших учебных корпусов, он минут пятнадцать заглядывал в окна, пытаясь что-то рассмотреть. В итоге мы сошлись на том, что это химическая лаборатория, потому что из стены выходила вытяжная труба. Нагулявшись между учебных корпусов и общаг, мы решили пойти покушать. Он очень хотел попробовать еду в студенческих столовых, но они все были закрыты, потому мы пошли в мак, который в Китае работает круглосуточно и без выходных, даже на новый год.
- Нравится макдональдс? - спросил я.
- Да, очень, только мама говорит, что вредно, потому мы не часто сюда ходим.
- Ну, мы ей тогда не скажем.
Взяв еду с собой, мы приступили к штурму универского холма. Штурм - слово подходящее. Холм весьма высокий, подъём крутой, но вид сверху однозначно стоит усилий. Не успели мы приступить к делу, как он уже запыхался. Останавливались на передышку мы раза три. Ступенчатая дорога шла серпантином, что снижало угол подъёма, но существенно удлиняло путь. На одном из поворотов я увидел резкую слегка протоптанную тропику, которая шла прямо к смотровой площадке.
- Ну что, может здесь пойдём? - решил я подшутить над выдохшимся учеником. Он окинул тропинку взглядом, задумался на секунду и, к моему удивлению, ответил:
- Идём.
Головой я понимал, что идея не очень хорошая, но именно поэтому мне хотелось воплотить её в жизнь. Помните же, первые сорок лет в жизни мальчика... Хватаясь за ветки деревьев и постоянно подскальзываясь на улетающих вниз камнях, мы всё же добрались до вершины, причём без происшествий, если не считать немного запачканные джинсы и сильной одышки. Впрочем, широкая улыбка на его лице говорила, что оно того точно стоило.
Вид со смотровой площадки на кампус и город совсем не привлёк внимание Саймона. Он осмотрелся бегло, и, сев на перила спиной к виду, открыл пакет с едой.
- Здесь не очень удобно кушать, ветер, люди. Идём в лес сидеть на камнях, - сказал я ему.
Мы зашли в какие-то хащи, нашли парочку здоровых камней и расположились на них. Он увлечённо вертел головой, оглядываясь по сторонам, взгляд выражал заинтересованность. Я уже подустал к тому моменту, потому и не пытался понять, почему кушать в окружении густых и невысоких деревьев, за ветвями которых особо даже неба не видно, куда интереснее, чем кушать с панорамным видом на город.
- Помнишь, на одном из уроков ты не знал, что значит слово пикник? - спросил я уминавшего картоху фри ученика.
- Да, я снова забыл, - виновато ответил он.
- Вот сейчас у нас с тобой что-то типа пикника: сидим на природе, кушаем, болтаем.
- О! Так пикник - это так круто! - обрадовался он. - Расскажу маме, и мы каждые выходные будем выбираться на пикник, мне очень нравится.
- Пикник это ещё такое. Я как-то раз ходил с друзьями в горы. Настоящие горы, а не холмы, как этот. Мы пять дней жили в палатках, готовили еду на костре и мылись в горных ручьях.
У пацана чуть бургер изо рта не выпал, услышав это.
- А вода в ручьях чистая? - спросил он.
- Очень, это же горный ручей. Там вода появляется от растаявшего снега на вершинах гор.
- Холодная?
- Ещё как. Чуть не отморозил себе всё, что только можно. Хочешь как-то пойти в такой же поход?
- Это очень интересно, но звучит сложно и немного страшно. Я лучше на пикники буду ходить.
- Мне тоже одного раза хватило, - сказал я.
Поболтав ещё немного, мы отправились обратно, к остановке, где его ждала мама. Большую часть двадцатиминутного пути мы молчали, изредка обмениваясь парой слов о чём-то вокруг, что привлекало его внимание. Люблю людей, с которыми можно идти рядом молча и при этом не чувствовать скуку или неловкость. Особенно круто, когда на это способен ребёнок.
Когда мы уже подходили к остановке, Саймон прервал наше недолгое молчание:
- Макс, ты мой лучший учитель.
Это застало меня врасплох, потому единственное, на что меня хватило, это сказать:
- Спасибо. Ты - мой лучший ученик.
Эти слова, собственно, и были той другой, долгосрочной, наградой, о которой я говорил выше. Долгосрочной, потому что к полученным деньгам я уже успел привыкнуть как к должному, а вот вспоминая его слова, до сих пор становится приятно. Не знаю, сказал ли он это лишь от впечатления именно тем днём (скорее всего), ведь у китайцев очень сильная страсть к путешествиям, или же это было резюме всех наших занятий (надеюсь).
Когда Саймон говорил обо мне с другими людьми, с родителями чаще всего, он называл меня «учитель». Мне было неловко от этого, особенно когда он говорил это на китайском - «лаоши». Я не чувствовал себя учителем, да и с работой справился, как мне кажется, не очень хорошо. Его английский мог продвинуться куда сильнее, будь я «учителем» чуть больше. Я, скорее, казался самому себе другом или приятелем, хоть и наёмным. Впрочем, не уверен, что этому пареньку больше было нужно - учитель или «искусственный» друг.
Работая с ним, я всё время вспоминал швейцара Жозефа - наставника Бельтова, героя книги «Кто виноват» А.И. Герцена. Жозеф смог воспитать Бельтова умным, порядочным и глубоко чувствующим человеком. Жозеф - один из самых ярких художественных примеров настоящего педагога, который своим трудом создаёт личность, а не винтик в механизме. С ним я себя ни в коем случае не сравниваю, но вспоминая его, у меня разгорается желание приносить своим трудом благотворное, созидательное влияние на человеческие жизни. Каким образом, в какой форме - понятия не имею. Но знать направление поисков своего места в жизни уже тоже не мало.
«Пока, Макс! Увидимся в марте», - сказала мать Саймона на нашей последней встрече, когда я провёл его до остановки. «Увидимся в марте» - надеюсь, это не только форма прощания.
leport.com.ua
