Вернуться на главную страницу
На чужих фронтах
Во-вторых, английская буржуазия не только эксплуатировала ирландскую нищету, чтобы ухудшить положение рабочего класса в Англии путем вынужденной иммиграции ирландских бедняков, но она, кроме того, разделила пролетариат на два враждебных лагеря. Не происходит гармонического соединения революционного пыла кельтского рабочего и положительного, но медлительного нрава англосаксонского рабочего. Наоборот, во всех крупных промышленных центрах Англии существует глубокий антагонизм между английским и ирландским пролетарием. Средний английский рабочий ненавидит ирландского как конкурента, который понижает заработную плату и standard of life. Он питает к нему национальную и религиозную антипатию. Он смотрит на него почти так же, как смотрели poor whites южных штатов Северной Америки на черных рабов. Этот антагонизм между пролетариями в самой Англии искусственно разжигается и поддерживается буржуазией. Она знает, что в этом расколе пролетариев заключается подлинная тайна сохранения ее могущества.
Карл Маркс, Т.16 ПСС «Генеральный Совет - Федеральному Совету романской Швейцарии»
После того, как дебаты о миграционной политике, cтоль же морализаторские, сколь запутанные, окончательно разгорелись, настало время более основательно разобраться в этом вопросе. Это в первую очередь значит - понять, где в этом вопросе правильная классовая позиция.
Официальная точка зрения, которую большинство левых, к сожалению, разделяют без всякой критики, гласит, что попытка интеграции беженцев состоялась, и вопрос лишь в том, была ли эта попытка успешной или нет. В этой позиции отсутствует простая мысль: интеграция никогда и не была желаемой целью; хотя из фактов конкретной политики следует именно это.
Но какая же цель преследуется, если в страну постоянно ввозятся новые национальные меньшинства, которые и не должны быть интегрированы? Эта цель - намеренный раскол населения. В последние годы можно было наблюдать, как успешно действует эта стратегия, и как беспомощны все попытки хоть что-то ей противопоставить. Эта беспомощность прежде всего базируется на том, что никто даже не пытается поставить правильные вопросы.
Любое капиталистическое общество - это власть ничтожного меньшинства над огромным большинством. Как и любой небольшой правящий класс, класс владельцев капитала стоит перед основной проблемой: он очень сильно уступает угнетаемым в численности, и как любой другой правящий класс до него, он реагирует на эту проблему с помощью трех стратегий:
- Создание системы подавления в виде полиции и тюрем,
- Создание системы коллаборационизма угнетаемых, которая поддерживается с помощью идеологии или, к примеру, школьной системы,
- И использование любой возможности, чтобы расколоть угнетаемые классы.
В Германии техника раскола используется особенно широко. Основание для этого - мощная сила, которой некогда обладало немецкое рабочее движение, и тот факт, что теория марксизма имеет глубокие корни в немецкой философской традиции.
Самая простая и нередко недооцениваемая форма этого раскола - различие между разными группами трудящихся по их доходу, оно создает иллюзию, что якобы тот, кто получает большую зарплату, вносит более ценный вклад в общественный процесс производства, чем тот, чья зарплата ниже. Такой мощный разброс зарплат - это не непосредственное следствие капиталистического способа производства, а именно целенаправленная стратегия капитала (позорным образом поддерживаемая профсоюзами) - это легко увидеть, сравнив, например, подобный разброс в Швейцарии и здесь. В Швейцарии недавно была выдвинута народная инициатива ограничить зарплаты менеджеров потолком, составляющим двенадцатикратную минимальную на данном предприятии зарплату. Эта инициатива была отвергнута с аргументом, что во всей Швейцарии имеется лишь горстка предприятий, где менеджеры получают бОльшую зарплату, чем названная. В ФРГ же самая низкая и самая высокая зарплата внутри одной фирмы могут легко различаться более, чем в сто раз.
Непосредственно в области этого разброса доходов находится также раскол между мужчинами и женщинами. ФРГ - единственная высокоиндустриализированная страна, где различие доходов между полами выше 20 процентов, и это только учитывая почасовую зарплату. С учетом же биографических данных создается еще более мощная разница. Также и здесь речь идет не о «естественных следствиях», а о целенаправленной стратегии - в соседней Франции эта разница составляет всего несколько процентов.
Еще один глубокий раскол - это раскол между областью старой ФРГ и аннексированной территорией ГДР. Также и эта разница поддерживается постоянно с удивительным упорством.
И наконец - это разрыв, демонстрируемый любой статистикой бедности, между рожденными в Германии немцами и приехавшими мигрантами.
Может быть, это случайность? Просто так вышло? Разумеется, нет. Раскол рабочего класса - центральное средство угнетения; он усиливается с помощью любых доступных средств и постоянно расширяется. Достаточно обратить внимание на регулярно повторяемые сеансы унижения граждан ГДР (которые подаются для вида в качестве «переработки исторических травм»), чтобы заметить, что отчуждение и презрение друг к другу поддерживаются целенаправленно, даже внутри собственной нации.
Это уже не первый раз, когда немецкий капитал следует примеру Соединенных Штатов. Когда после окончания Второй Мировой войны политика Рузвельта снова начала сворачиваться (это был длительный процесс, при котором 95%-ный налог на сверхприбыль держался до 1972 года), особое значение имели два процесса: постоянный приток новых (причем даже лучше, если нелегальных) мигрантов и целенаправленное усиление расового раскола. Гражданское движение, которое возникло в качестве реакции на все это, сумело частично остановить это усиление, но остановилось в итоге перед комбинацией из усиленного угнетения и наполнения черных гетто наркотиками; от этого выиграл лишь небольшой слой черных карьеристов, которых, естественно, интересуют лишь их собственные проблемы, таким образом от революционного по сути стремления к равенству остался лишь идиотский фасад «политики идентичности».
В этой стратегии решающим фактором была не легальная, а как раз незаконная миграция. Достаточно большая группа рабочих, начисто лишенных прав, осуществляла именно такое давление на зарплаты, которое требовалось. А поскольку американский закон легализует по крайней мере второе, рожденное в стране поколение, должен быть обеспечен постоянный приток новых нелегалов. Лояльность в этом вопросе так называемого либерального среднего класса, чья работа предполагает некоторое образование (так что они не конкурируют непосредственно с нелегалами), покупается возможностью для них нанимать дешевых домработниц и нянек.
Следующие, экономически весьма важный аспект стратегии США - это целенаправленный «брейн-дрейн» через американские университеты и грин-кард. Здесь идет речь о вербовке уже обученных работников из других стран, практически со всего мира. Таким образом экономятся средства на государственное образование в США, эти средства платят другие, более бедные страны.
Нынешнее состояние США напоминает то, что было в начале 30-х гг, но правда, без тогдашнего сильного рабочего движения - массовое обнищание, палаточные городки безработных по все стране, более 40 миллионов людей, чье выживание зависит от талонов на еду. Тем не менее, в стране относительно спокойно. Высокий процент криминала играет здесь большую роль. Он полезен во многих отношениях. Потребители наркотиков выключаются из поля политической активности, их соседи заняты тем, чтобы защититься от наркоманов, а гигантская рабская сила тюремной индустрии получает регулярное пополнение. С точки зрения тысячной части населения на верхушке - это идеальное состояние.
История миграции в ФРГ начинается еще до основания этого государства. На территорию западной республики попадают многие миллионы переселенцев из бывших немецких восточных земель. Это первый случай, когда интеграция была нежелательна. Эти переселенцы в течение многих лет жили в лагерях. И лишь когда стало ясным, что их нельзя непосредственно послать на следующую войну, и что их политическая лояльность под вопросом - в 1952 году состоялась демонстрация КПГ за право на квартиры для беженцев в Бонне, к которой внезапно присоединились толпы - начались серьезные попытки создать возможности для разумного расселения и рабочих мест для этих людей. Одновременно для этой группы немцев делалось абсолютно все, чтобы она сохранила свою старую идентичность; через Союзы изгнанников и государственное финансирование поддержки их специфических восточных обычаев было создано и поддерживалось то, что на языке немецкой миграционной политики называется «параллельным миром». Беженцев расселяли преимущественно компактно в закрытых жилых районах, чтобы они не вздумали почувствовать себя обычными гражданами нового государства.
Вторая фаза истории миграции следовала образцу «брейн-дрейна» и была нацелена на молодую республику ГДР. Целенаправленно вербовались обученные специалисты, в особенности, научные работники и медики. Пока эта вербовка была легким делом, в расширение западных университетов инвестировалось немного. Лишь когда постройка стены прекратила этот поток, на короткое время в ФРГ был реализован доступ в университеты также и для детей из рабочих семей. Можно сказать, короткий расцвет демократии в ФРГ конца 1960-х-начала 1970-х - это прямое следствие Стены. Ни в один другой момент истории Западной Германии социальные лифты наверх не были такими мощными...
Одновременно с открытием университетских дверей для детей местных рабочих состоялся первый крупный импорт иностранной рабочей силы. Итальянцы, португальцы, испанцы, греки, югославы ехали в страну до начала 1970х. В конце этой волны, которая, к неудовольствию немецкого капитала, замывала в страну иногда и вполне классово сознательные силы, приехали турки, которых набирали целенаправленно из самых отсталых регионов страны.
Эта волна миграции была результатом политического решения. Была еще возможность использовать рабочую силу женщин, которая к тому моменту использовалась очень мало. Но это имело с точки зрения капитала два недостатка. С одной стороны, требовались государственные вложения в уход за детьми, чтобы освободить рабочую силу женщин. С другой, эти женщины к тому моменту могли бы с успехом потребовать финансового равенства (так произошло в соседней Франции, где был предпринят именно этот шаг). Таким образом, один из важнейших расколов рабочего класса мог бы быть преодолен. Немецкий капитал решился вместо этого на еще один дополнительный раскол. Между этой волной миграции и последней (действительными и мнимыми сирийцами) состоялось еще много других: «переселенцы» и российские немцы, беженцы из Югославии, где немецкий капитал участвовал в войне, легальные и нелегальные постоянные и временные мигранты из разных стран Восточной Европы, нельзя забывать и «внутреннюю миграцию» после аннексии ГДР. Иногда эта стратегия частично терпела поражение - восточные европейцы быстро заметили,что в других западных странах платят больше, и многие польские строительные рабочие поехали дальше, во Францию и Великобританию, вместо того, чтобы торчать здесь вечно на планке низкооплачиваемого раба. Но однако легко заметить, что независимо от состояния конъюнктуры экономическая модель немецкого капитала делает ставку на постоянный приток по возможности не владеющих языком, бесправных и прежде всего беззащитных рабочих, и время между волнами новой миграции редко превышает десять лет. Американская модель была с успехом внедрена.
Первый вывод, который необходимо следует из этой истории миграции - тот, что каждая волна миграции - целенаправленная атака капитала на рабочий класс. Это не субъективное ощущение, а объективная реальность. Лишь ясно осознав этот момент, можно сформировать правильную стратегию.
Итак, рассмотрим вопрос интеграции. Желательна ли интеграция? Интеграция в том смысле, что все ее участники рассматривают себя как часть одного и того же государственного народа, как часть одного и того же рабочего класса, и как таковые, формулируют общие интересы и стараются защитить их в противостоянии правящему классу? Ну конечно же, нет. То, чего хочет капитал, можно уложить в два слова «покой на фирме», и на практике означает: они не должны ни понимать друг друга, ни дружить, они только не должны драться между собой на территории предприятия. Если интеграция выходит за эти рамки, она вредит интересам капитала.
Политическая риторика, однако, постоянно трещит об интеграции, по крайней мере с тех пор, как она вычеркнула из словаря слово «ассимиляция». Утверждается, что эта страна принимает мигрантов с раскрытыми объятиями. Как же это выглядит на практике?
На практике мы давно живем в многонациональном государстве. В яслях, которые посещали мои близнецы, присутствующие там сорок детей имели корни в двадцати различных странах (включая моих детей с их отцом из Нигерии). В детском саду и начальной школе немецкий был «лингва франка» в интернациональной смеси десятков языков и культур. Наблюдалась всеобщая риторика «мы за пёстрый мир», которая ничего не меняла в том, что те дети, которые плохо владели немецким, безжалостно отсортировывались в будущие жертвы хауптшуле; и это неизбежное следствие того, что учителя не имеют ни малейших знаний в области преподавания немецкого как неродного языка.
Чтобы многонациональное государство могло функционировать, причем в том смысле, что каждый гражданин имеет равные права с другими, необходимо прилагать много усилий. Это означает равные права не только в отношениях с учреждениями, которые должны быть обеспечены в равной и доступной по возможности степени для каждого; права существуют также в области культурной жизни. До сих пор немецкие формуляры и анкеты на иностранных языках - уже большое достижение, и возможно, некоторые госучреждения так великодушны, что предоставляют переводчика (может быть, низкоквалифицированного, но в любом случае плохо оплачиваемого), однако действительно равноправное предоставление государственных услуг пока еще даже не попытались ввести ни в одном населенном пункте этого государства. Безъязычие многих проживающих здесь людей в отношениях с госслужбами, как и с системой здравоохранения и образования, принимается как что-то естественное.
Если кто-то хочет понять, как выглядят условия настоящей интеграции со стороны государства, он должен оглянуться назад, на Советский Союз. В каждом регионе, где общегосударственное национальное меньшинство составляло большинство, каждый государственный документ должен был составляться на двух языках. Мой друг как-то побывал в Карелии, где проживают финны (карелы и финны вместе составляют около 9 % населения Карелии - ред.) . Тамошний театр играл пьесы по очереди на русском и карельском языках, но чтобы в каждом случае понимание было доступно всем, каждое кресло было оборудовано наушниками для синхронного перевода на другой язык...
Вообразите немецкий городской театр, где треть спектаклей шла бы на языках мигрантов! В Мюнхене более сорока сцен, если считать и небольшие театральные проекты. И ни один из них не играет на каком-либо языке национального меньшинства. Разве что итальянцы могут порадоваться, когда идут в оперу; но там интересы немецкой публики в понимании текста обеспечены визуальным переводом. Никто не пришел к мысли сделать турецкие, греческие, сербские, хорватские или русские подстрочники, не говоря уже об обратном переводе. Мюнхенский Камерный театр играет спектакли Орфана Памука - но по-немецки.
На подобные размышления у нас сразу можно услышать возражения, что это, дескать, роскошь. Но культура - не роскошь, она - необходимое средство самовосприятия людей. Культура, как и политика, техника - это то, с помощью чего общество воспринимает само себя. Если некоторым частям общества преграждают путь к культуре, им не позволяют осознать себя и свою позицию в этом обществе, осмыслить ее; таким образом интеграция состояться не может.
Итак, отметим, что сегодняшняя ФРГ по факту является многонациональным государством, однако не ведет себя как таковое.
То, что речь здесь идет не о незнании, а о нежелании, особенно хорошо заметно в секторе образования.
На временном промежутке более 20 лет дети в особенности дети турецких мигрантов в ФРГ по большей части не были интегрированы в нормальную школьную систему. Предполагалось,что они же все равно вернутся на «родину», и поддерживались специальные формы обучения, где преподавание немецкого было несущественным. Учебные планы оставались под контролем «родных правительств», это означало, что более низкий образовательный уровень бедных стран сохранялся в ФРГ. Таким образом целое поколение было не допущено к нормальному общему образованию.
Когда наконец по крайней мере для большей части посещение нормальных немецких школ стало обычным делом,в школах не было предпринято никаких шагов, чтобы как-то приспособиться к измененному составу учащихся. Следствие - следующее поколение с плохим знанием двух языков (и возможно, еще худшего английского как «первого иностранного»). Ни возможности изучать родной язык как предмет не были созданы, ни обучение учителей не было приспособлено к новым требованиям. В программе обучения учителей до сих пор методика преподавания немецкого как неродного языка не является обязательным предметом, хотя это совершенно не новое слово в науке - то, что второй язык изучается иначе, чем родной. Во всей Баварии для учителей всех государственных школ есть только один курс повышения квалификации по этому абсолютно необходимому предмету - двухгодичный курс на 24 места в год. 24 учителя во всех начальных школах, хауптшуле, реальных и гимназиях во всей Баварии... При таких темпах потребуются тысячелетия, пока эти действительно необходимые, базовые навыки появятся у педагогов.
Если после очередной нынешней волны миграции зеленые политики квакают о том, что надо ввести в школах арабский язык как предмет, на фоне вышесказанного все это выглядит как особая форма безумия. Реальное последствие измененного состава учеников было и остается другим - словарь в учебных материалах был упрощен, так что теперь и немецкоязычные ученики обязаны владеть не более, чем тремя тысячами слов на немецком. В некоторых случаях, например, в преподавании латыни, это создает настоящий дурдом, когда абсолютно точный и легко запоминаемый перевод латинского слова заменяется неудобным, потому, что только последний содержится в усеченном словаре. Но это, безусловно, гораздо дешевле, чем поднять уровень немецкого языка у всех.
Если некоторые сейчас предупреждают, что миграция ведет к снижению стандарта образования, к сожалению, они правы. Поскольку основная задача, которую ставят политики, гласит: это не должно стоить ни цента! Так, например, и инклюзия просто провозглашается, но дополнительные средства на нее не выделяются. И это тоже приводит непосредственно к ухудшению образования. И пусть кто-нибудь скажет мне, мол, политики так глупы, чтобы не увидеть этого следствия - последнее поколение имело еще не настолько плохую систему образования.
Даже те шаги, которые подаются как «культурное сближение», оказываются на поверку нередко мерами экономии или дальнейшими этапами выхолащивания. Если в меню столовой для всех вычеркивается свинина и вводится птица, это попросту дешевая курятина заменяет более дорогое мясо, а так называемое «уважение к культуре», которым это прикрывают - попросту дешевая отговорка, чтобы красиво оформить отнятие очередного социального блага. Ничто не мешает праздновать в садиках также сахарный Байрам или день рождения Будды, для этого совершенно не нужно отменять процессию в день святого Мартина. Но как правило, выбирается наиболее дешевая и сердитая версия. Просто ничего не будем праздновать, и никто не почувствует себя обиженным. Таким образом проигрывают все.
Нет, то, что вытворяет политика в области образования, в любой федеральной земле, не имеет никакого отношения к тому, чтобы создать хотя бы предпосылки к интеграции. Однако есть и одно-единственное исключение. Система профессионального образования была перестроена. Занятия были настолько изменены и конкретизированы, что даже при плохих языковых предпосылках учащиеся получают необходимые знания. Почему? Потому что профессиональное образование - единственный сектор, чьей основной целью не является лишь репродукция классовых отношений. Вся система, от начальной школы до гимназии следует основной цели: тех, кто находится выше, оставить выше, а тех, кто был ниже, придержать там. Куда относятся мигранты, там уже четко определено - вниз. Однако профессиональные училища должны выпускать в соответствующем секторе квалифицированную рабочую силу, причем столько, сколько учеников в нее попадет. Только в этой области неудача ученика - это неудача школы. Поэтому лишь в этой области знания передаются таким образом, что школа действует интегративно.
Пример профессиональных училищ показывает, что немецкая образовательная система в принципе может приспосабливаться, то есть должна быть в состоянии справляться с разнообразным пестрым потоком учеников. То, что это не происходит - следствие политической воли. Немецкое государство отказывает мигрантам в интеграции.
В немецком дискурсе о миграции есть две господствующие позиции. Одну можно опознать по слову «мультикультурализм», другую - по слову «ведущая культура». Трезво рассматривая, обе эти версии одинаково безумны и бесчеловечны.
Мультикультурализм, если взглянуть на его рекламу - что-то вроде возвращения национальной политики Советского Союза. Однако реальное восприятие других культур (а восприятие предполагает и контакты) нежелательно, лишь демонстрация по возможности лишенных содержания атрибутов, что-то вроде фольклора для туристов без необходимости путешествовать. Иконография «Мы за пёстрый мир» практически списана с советских плакатов, однако правовые и политические предпосылки даже не рассматриваются. Это и нелегко при условиях капитализма. Чужак присваивается как рекламная фигурка «шоколадного мавра Саротти», как декоративное расширение, колониальный товар. О том, что миграция - насильственный процесс, который для многих заканчивается болезненным провалом, полностью умалчивается. Создается небольшой социально-педагогический аппарат опеки, люди радуются расширенному меню, политики даже порой задумываются (какая смелость!) о том, чтобы дать мигрантам избирательные права на местных выборах, однако попытка действительного правового равноправия могла бы задеть собственную зону комфорта. Даже бывший образцовый в отношении мульти-культи город Франкфурт сумел произвести один-единственный театр для представлений на языках мигрантов. Идеал мультикультурной тусовки - простое накопление так называемых «пустых сигнификантов», то есть нагромождение символов, потерявших содержание и таким образом, какое-либо значение в культуре.
Другая сторона дискурса, следование «ведущей культуре», все еще находится где-то на позиции споров об эмансипации евреев в XIX веке и требует подчинения «ведущей культуре». Естественно, под этим понимается исключительно культура господствующего класса и исключается значительная часть немецкой культуры, которая развивалась в противостоянии правящим классам. «Ведущая культура», разумеется, не включает Эйслера и Брехта («мультикульти», конечно, тоже нет), но зато много «фольклорного». Народ, как точно заметил Брехт, не является «фольклорным». Самые крупные сокровища баварской народной культуры пронизаны сопротивлением, возмущением и совершенно не в духе вкусов элиты. Поэтому и от немецкой культуры остается своего рода туристический фольклор, в данном случае - то, что развили такие забавные баварские крестьяне в позапрошлом столетии для развлечения британцев, проводивших каникулы в Альпах.
Живая культура возникает всегда в центре общественных противоречий. От этого сейчас мало что осталось. Так что неудивительно, что студенты в области искусства почти исключительно приходят из кругов высшего слоя, который не имеет ничего против существующих общественных отношений. По меньшей мере, с введения законов Харц4 и уничтожения системы социальной помощи - которая всегда была также системой скрытого финансирования бедных художников, пусть и на низком уровне, окончательно исключено, что искусство будет гладить против шерсти. Достаточно сравнить уровень культурных достижений ушедшего немецкого государства на востоке с сегодняшним в высокоценимой федеральной республике. Какая культура должна здесь, простите, «вести», и куда?
Принцип советской политики был очень прост: обеспечение максимальной свободы культуры и политического представительства при условии полного соблюдения законов. Юстиция ФРГ сейчас находится на пути к полному правовому нигилизму. Высокопоставленным лицам с приятной улыбкой дозволяется все, на пенсионерок за кражу съестного обрушиваются громы и молнии, то есть открыто и бессовестно практикуется классовая юстиция во вкусе домартовского периода (под этим понимается исторический период до революции 1848 года, реакция, консерватизм и обывательство - прим. пер); во всех областях постоянная несправедливость обеспечивается банальным образом: учреждения в тех немногих случаях, когда несправедливость угрожает дойти до суда, запросто исправляют отдельные документы вместо того, чтобы вернуться к законной практике; уголовное право переводится на английский язык, при этом о результатах адвокаты заранее договариваются, чтобы не проводить процесса, и таким образом тот, кто может оплатить лучшего адвоката, выигрывает процесс с самого начала. Сложные случаи по возможности вообще не рассматриваются, зато тюрьмы переполнены нарушителями дорожного движения. Можно снова перечитать раннюю статью Маркса о преследовании сборщиков хвороста в княжеских лесах, и это будет вполне актуально; надо только заменить хворост на пустые бутылки или контейнеры, и перед глазами уже встанет множество современных «уголовных дел»...
Особенно впечатляющие случаи можно увидеть в отношении мигрантов последней волны. Чеченец-исламист, который зарезал свою жену, получает приговор только за «убийство по неосторожности», потому что он же только три месяца находится в Германии и никак не мог знать, что здесь запрещено убивать жен. В прежние времена немецкий юрист навел бы справки, как там с правовым полем в Чечне, и узнал бы, что и там убивать жен вообще-то запрещено, и судил бы в соответствии с этим.
В Австрии (прошу прощения, но такой случай мог бы произойти и здесь, просто уж очень он яркий) был оправдан иракец, который изнасиловал десятилетнего мальчика в бассейне, объяснение: он не мог понять слова «нет».
Это особенно изощренная форма расизма, потому что она рассматривает мигрантов, как будто они идиоты, только что слезшие с деревьев, без малейших представлений о человеческой морали. Если юстиция действует так, она сигнализирует остальному обществу: это идиоты, и им разрешено быть идиотами. Вариант «исключительного права» - один из лучших методов, чтобы разжигать вражду между разными группами населения в многонациональном государстве. Как уже сказано, максимальная свобода культуры и политическое представительство при полном соблюдении законов - это принцип, при котором интеграция может быть действительно удачной. Единственный принцип, который до сих пор в человеческой истории удачно работал.
Однако ФРГ отказывается от соблюдения законов; браки с детьми допускаются, преступления рассматриваются так, как будто в странах происхождения мигрантов не существует уголовного права (хотя на этой планете нет ни одной страны без уголовного законодательства), а благодаря тому, что тюрьмы переполнены нарушителями дорожного движения и другими бедняками, даже в случаях насильственных преступлений не подается заявление на арест как меру пресечения. Поддержать классовую юстицию важнее, чем настоять на соблюдении закона в отношении новых мигрантов. Это имеет огромный смысл, если взглянуть с точки зрения «верхней тысячи», которой ведь не грозит обычная мелкая преступность (которая и сама охотно совершает преступления, но вовсе не мелкие) - в конце концов, нам не хватает еще пары кирпичей до постройки настоящего американского рая, где высокий уровень преступности в бедных кварталах - очень важный фактор. При этом делать одну группу бедняков равнее других - очень удобно для разжигания взаимной ненависти и полезно для укрепления господства.
Может быть, некоторые действия немецкого государства нужно оценивать иначе. В течение десятилетий действия немецких учреждений в отношении группы турецких и курдских мигрантов рассматривались как услуга турецкому правительству. Терпимость по отношению к явным фашистам вроде «Серых Волков», контроль немецких мечетей турецким министерством религии, преследование левых турецких организаций - все это делалось так, как будто речь идет о Турции. Учитывая реальное ранговое положение государств, такое восприятие абсурдно. Империалистический центр, подобный ФРГ, не оказывает услуг полуколониальным странам вроде Турции. Господин не чистит сапог слуге.
Но все эти действия можно рассматривать и иначе. То, что необходимо было предотвратить любым путем - левая ориентация этих относительно больших групп.
Правительство немецкого капитала оказывало услугу лишь себе самому, работая для того, чтобы турецкие мигранты рассматривали себя в первую очередь как турки, затем - как мусульмане, и в первую очередь - как нечто иное, чем их немецкие коллеги. Тут подходит самая реакционнейшая из идеологий, а то, что она отлично разводится в этнических загонах, было хорошо известно уже из опыта поселившихся в Германии нацистских коллаборантов (для тех, кто хочет знать больше о связи между нацистами и исламскими фашистами, я рекомендую книгу «Четвертая мечеть» «Die vierte Moschee"). Действия против курдских организаций служат в данном случае той же цели - если бы здесь свобода выражения национальной культуры была больше, чем в Турции, курды, вероятно, скоро ощутили бы себя немцами; копирование турецких репрессий таким образом тоже следовало цели максимального раскола.
Толерантность в отношении правого крыла политического ислама (я это так формулирую, потому что есть и левое крыло, которое никогда и ни при каких условиях толерантностью не пользуется) объясняется таким образом не только, и даже не в первую очередь не проблемами внешней политики. Многолетние заигрывания с Серыми Волками, которые практиковались не только в ХСС под руководством Штрауса, преследовали внутриполитическую цель. С точки зрения бизнеса немецкие СМИ-концерны вполне имели бы интерес издавать турецкоязычную газету в Германии. Однако связь живущих здесь турок с родиной через газеты, изданные там, политически более выгодна, потому что она надолго и основательно убирает их как активных деятелей из немецкой политики.
Проблема состоит в том, что среди левых эта политика раскола никоим образом не была преодолена. Во времена Коминтерна существовало правило, что коммунисты - всегда члены партии той страны, где они живут. Даже члены Интербригады, которые сражались на стороне Испанской Республики, становились членами компартии Испании. Через 50 лет после соответствующей миграционной волны как турецкие, так и греческие коммунисты по-прежнему остаются только членами партий собственных стран, и это часто уже во втором и третьем поколении.
Это приводит к тому, что немецкие коммунисты не имеют ни малейшего представления о том, что на практике означает миграция, турецкие и греческие коммунисты не применяют свои боевые силы на том участке классовой борьбы, который для них вообще-то актуален, и не делятся с немецкими товарищами знаниями о процессе миграции, его следствиях и обращении с ними. Поскольку к тому же имеется еще деление на запад и восток, удивляться больше совершенно нечему. По правде говоря, из подобного абсолютного незнания невозможно выработать стратегию, которая позволила бы действительно преодолеть раскол, а не просто, как в воскресной проповеди, провозгласить солидарность, которую практически никто больше не испытывает на практике.
В противоположность тому, что заверяют поклонники мульти-культи, миграция - далеко не веселое развлечение. Как правило, мигранты, неважно по какой причине они приезжают, едут сюда с множеством иллюзий. Извне можно знать только о численной величине зарплат, но не о том факте, что две трети этой величины исчезает при уплате за квартиру, или о напряженности труда, которая здесь на порядки превышает таковую в любой стране периферии. Также и состояние отношений между соседями, внутри семей, очень сильно продвинутая индивидуализация, одиночество - все это не воспринимается издалека и превращается здесь в неприятный сюрприз.
Неважно, откуда человек приехал и куда стремится - при этом рушится вся жизнь, и необходимо суметь начать все заново. Те, кто остался дома, продолжают прежнюю жизнь, проходит не так много времени, и вот уже эмигрант, посещая своих, чувствует себя как собственное привидение. То, что было дома, растворяется, это невозможно вернуть, оно не остается где-то в резерве. В месте, где человек очутился, он ощущает себя относительно беспомощным, этакое искусственное детство, при этом ограниченные возможности коммуникации сокращают также и возможность восприятия себя самого. Поэтому культуры диаспор всегда консервативны - таким образом они пытаются обойти эти ограничения.
Потеря автономии, безъязычие и потеря контакта с семьей происхождения (которая часто ведет к полному разрыву) нередко заканчиваются депрессиями. Иллюзии, с которыми процесс начинался, вынуждают воспринимать даже более-менее удачные миграционные истории как поражение. Это в любом случае серьезный жизненный кризис, сравнимый как минимум со смертью близкого человека. И долгое время любая существенная нагрузка заставляет снова исчезнуть с трудом приобретенные знания языка. Язык для людей - как луковица, внешние слои легко спадают, и уже самая обычная усталость редуцирует психику так, что из памяти всплывает лишь родной язык.
С точки зрения «среднего класса» все это выглядит очень просто. Их мир повсюду более-менее одинаков, в любой стране они едят одни и те же бургеры из МакДональдса и носят одни и те же кроссовки «Адидас». Но чтобы сменить культуру, недостаточно просто купить авиабилет. Чтобы пережить процесс миграции, нужно знать о его насильственном характере, быть готовым к потерям и понимать, что победы на этом пути будут достигаться с большим трудом. Если у человека есть это знание, он никогда не будет считать миграцию простым путем решения проблем. Не говоря уже о том, чтобы восторгаться тем фактом, что множество людей были переселены из одного места в другое.
Чтобы найти возможность выразить и защитить собственные интересы, необходимо много знать. Значительные части этого знания можно получить лишь неформально. Известно, что надо пойти на биржу труда, чтобы написать заявление на пособие по безработице. Известно, что билеты на проезд можно купить в автомате. Известно, когда магазины открыты, а когда нет. Объем таких неформальных знаний, которые человек должен получить при миграции, очень велик. Даже самого образованного и активного мигранта все это превращает сначала в относительно беззащитный объект. Если он не беззащитен, то есть реагирует на возникающие конфликты, то скорее всего, он делает это таким образом, который здесь кажется необычным или неприемлемым.
Последняя волна миграции и сопровождающие ее обстоятельства отличаются от предыдущих в нескольких важных пунктах. Единственная миграция, которая в сравнимой степени была использована для раскола внутри населения – была волна «изгнанных» [из Восточной Пруссии после войны – прим. пер.] Полностью расщепленное восприятие – как хорошо видно на примере Кёльнской новогодней ночи – целенаправленно формировалось. То, что невмешательство в аналогичные случаи в самих приютах беженцев практически создало условия для сексуальных нападений на немецких женщин – можно тоже рассматривать как целенаправленную меру. Многое из того, что случилось в последние 2 года можно было бы предотвратить. При таком масштабе ошибочных действий следует исходить из того, что делалось это намеренно.
Что дает такой маневр? Чем больше общество погружается в кризис и неустойчивое состояние, тем важнее становится расколоть народ. Хотя постоянно трещат о блестящем состоянии экономики ФРГ, на самом деле кризис, который начался в 2007 году, так и не кончился по-настоящему. Этот кризис, как и раньше – источник острой военной угрозы, и он же – источник других, экстремально враждебных стратегий.
Обращение с этой волной миграции и следующая затем двухполосная пропаганда (которая на одной стороне изображает все в белом, на другой – все в черном цвете), последовательное государственное невмешательство в важных пунктах, либо же государственные ошибки (актуальный пример: Сенат Берлина не может найти места приютам для бездомных, потому что на каждого бездомного надо выделить 15 евро, в то время, как приюты для беженцев есть, и там выделяется 50 евро на человека в день) создают внутри немецкого населения политическое расщепление, которое уже принимает взрывоопасный характер чуть ли не гражданской войны. При общих современных условиях подобное развитие необходимо принимать всерьез. В немецкой истории достаточно материала, чтобы поверить в способность немецкого капитала на такой маневр; практически нет преступлений, который этот капитал еще не совершил. Эта возможная гражданская война – фронт, который сможет отвлечь атаку от владельцев капитала, когда глобальный кризис вновь вступит в активную фазу. Так же, как в течение нескольких часов было решено открыть границы, в течение нескольких же часов может быть решено, что ввезенные дешевые работники – подходящие ягнята для заклания.
Причем это нельзя предотвратить бодрыми лозунгами «Встанем против расизма» при любом политическом содержании. Это нельзя предотвратить и обзыванием каждого, кто выражает опасения в связи с этой волной миграции, узколобым расистом.
Это можно предотвратить только с помощью политической работы на обеих сторонах, разъясняя обеим сторонам, какие цели преследуются, и делая усилия, чтобы заменить чужой фронт на свой, правильный.
Донесение основополагающих знаний о том, в какой форме и на каких фронтах проходят здесь классовые битвы, абсолютно необходимо. Вряд ли можно предполагать, чтобы множество волонтеров, так активно инвестирующих время в помощь беженцам, использовали это время для того, чтобы объяснить им все про тарифные договора и профсоюзы, не говоря о вопросах наблюдения со стороны спецслужб, демократические права и борьбу за социальную безопасность. Объяснить, что в глобальной войне богатых против бедных можно сменить поле боя, но не избежать столкновений – все это явно если и объяснялось, то в единичных случаях.
Немецкое рабочее движение до такой степени дошло до плачевного состояния, что силы на то, чтобы поддерживать собственные масштабы и собственную мораль, у него больше нет. Эту силу можно восстановить снова, если разнообразные расколы по меньшей мере частично будут преодолены. Для этого необходимы, в первую очередь, знания о реальной ситуации, реальной жизни во всех частях немецкого рабочего класса (при этом имеются в виду все живущие в Германии члены этого класса, а не только те, кто обладает немецким паспортом). Необходимо также распознавать врагов в собственных рядах и называть их своими именами. Где и какие конкретно требуются проявления солидарности – должно следовать из этого знания.
Чтобы получить это знание, требуется конференция немецких коммунистов совместно с представителями всех коммунистических партий других стран, которые живут в Германии, то есть с северо-африканскими и арабскими коммунистами, турецкими, греческими, афганскими, пакистанскими – к сожалению, это практически глобальный список. Но меньшими усилиями это знание получить нельзя, и невозможно создать базу для реальной политической работы с мигрантами. Если нам не удастся добиться ясных и детализированных позиций (и необходимо действительно спросить сирийских коммунистов, что они думают о предоставлении убежища сирийским джихадистам), не будет и основ для политики преодоления раскола. Однако если такое преодоление нам хотя бы частично не удастся, не будет и возможности для борьбы против стратегии капитала, которая предусматривает дальнейшую эскалацию вплоть до гражданской войны.
Оригинал
