Путевые записки. Подняться на Казбек

2017-09-18 Александр Демарев Версия для печати

Там, куда мы собирались, высоко. Столь высоко я еще не был. На леднике никогда раньше не стоял, камнепадов не боялся, легко мог обойтись без ледоруба и кошек. Теперь без них никак.

И вовсе не высота меня интересовала и отнюдь не ледяных склонов я боялся. Пугало меня то, что я почти ничего не знал о местности, в которой так хотел оказаться. Поэтому еще за год начал готовиться к походу.

Ну как, готовиться: купил книгу А. Дюма "Кавказ", но так и не прочитал ее. По крайней мере знал о ней. Меня просто тянуло туда, где бывали Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Дюма, Толстой. Не зная, что именно там найду, с трепетом в сердце поехал искать.

Грузия - маленькая страна, которая, как сказал наш водитель, по-своему несчастна.

- Оттого, - говорил он, - мы с вами солидарны, что у нас с Абхазией то же самое, что и у вас происходит.

Сидя за рулем с правой стороны, он плохо видел дорогу, но это не мешало ему время от времени вылетать на встречную полосу, обгоняя грузовики. Солнце уже давно скрылось за горами, но хотелось надеть очки, - встречные автомобили слепили нас своими огнями. Может даже лучше было бы уснуть, чтобы не видеть, как мы едем, потому что усилиями водителя бросало нас во все стороны и часто казалось, что следующего поворота мы не увидим. А у него даже голос не дрожал.

- Я очень уважаю россиян, - продолжал он, - я их не виню. Это все политика. Нас не поделили Россия с Америкой. Теперь я в дом родной не могу зайти, меня не пропускают. Меня, в дом, где мой дед родился и умер!

Мы ехали из Тбилиси в Казбеги. Это старое название поселка, которое теперь называется Степанцминда, что означает "святой Степан". По легенде, монах Степан спас жителей села, предупредив их о лавине и указав убежище. Название же Казбеги взялось от фамилии дворян, которые руководили этим регионом в царские времена. Два названия мирно сосуществуют: село официально называется в честь святого Степана, но для туристов это - Казбеги.

- Вас где высадить?

- Ну, в центре где-то.

- Могу возле памятника Александру Казбеги.

- А кто это?

- Это писатель, очень хороший писатель. Про горцев писал. Сам жил здесь. Классик.

Впервые слышал о таком.

- А вы читали его?

- Да, очень много читал. Мой любимый писатель.

...Уже была ночь, когда мы залезали в палатки.

- Будет дождь, - сказал Рыба. - Смотри, какие черные тучи.

И действительно, прямо над нами, сколько видно, небо было черным.

- Я смотрел прогноз, вроде не должно быть.

- В горах погода часто меняется, - сказал Влад.

Утром мы проснулись от того, что солнце нагрело палатки и внутри нечем было дышать.

Хорошо, что дождя нет.

- Эй вы, знатоки! - позвала нас Катя. - Вылезайте и посмотрите, что это за облака.

Это были не облака. Ночью черные, а теперь - синие, острые вершины Кавказа загораживали небо.

Первый день всегда самый трудный. Кто знает, как там будет дальше, но в тот день я истощился полностью. Все силы, что у меня были, ушли на подъем.

К вечеру мы сидели на 1300 метров выше поселка. Позади уже был Терек, который теперь не такой бурный, как во времена Пушкина. Далеко внизу осталась и Троицкая церковь в Гергети, заполненная туристами. А впереди, так близко, что, казалось, можно было примчаться туда за несколько часов стоял, окутанный облаками, Казбек.

Мы догнали группу, которая шла без баллонов и газовой горелки. На что они надеялись? Илья, старший среди них, признался, что "начудили", что "как всегда". Они в Грузии уже третью неделю, приехали из Петербурга на старенькой "девятке". Гуляли по стране, затем решили на Эльбрус идти, схватили "горнячку" - побежали вниз, а теперь захотелось им на Казбек. Пошли все вместе.

Говорить не было желания и сил. Организм мой - весь сразу и частями - говорил: "Ты - идиот! Куда ты лезешь? Спускайся!". Но я, наверное, не идиот, а такой же дурак, как и все, потому что спускаться не стал.

Пока все ужинали, мы с Владом лежали. Та самая "горнячка" - горная болезнь - свалила нас в первый же день. Голова налилась чем-то тяжелым, неподъемным, живот схватило, кулак сжать не получалось. Ощущения такие, как будто гриппом болеешь. Проходит, правда, быстрее. Через час я уже поел плов, а после чая окончательно встал на ноги. Влад чувствовал себя хуже, но и его чай вылечил.

Хорошо, что Ульяна такая живая, хорошо, что она приготовила ужин. Но как, спрашивал я себя, как? Я прошел не больше нее. Отчего меня "свалило"? Где мои силы?

Взошла луна и осветила все вокруг, да и нас самих. Весь день я не хотел на гору смотреть, проклинал, ненавидел ее, а теперь один раз зыркнул - и взгляд отвести не смог. Так гордо, уверенно Казбек стоял и смотрел на весь мир. Гордец даже не замечал нас. За это мгновение я простил ему тот подъем, и ту "горнячку", а также то, что нас ожидало дальше.

Приятно видеть то, что видели Пушкин и Лермонтов, но еще приятнее осознавать, что сам ты стоишь там, где никогда не был, и каждый твой шаг - такой, какого еще не было.

А зачем?

"Зачем ты ходишь в походы?» - часто спрашивают те, кто в походы не ходят. Что им отвечать?

"Люблю".

"Лучше гор могут быть только горы".

"Ради атмосферы".

Это все не мои ответы.

У меня есть только один ответ, который я ни у кого не подсмотрел и не подслушал. Хожу, чтобы вовремя останавливаться.

В ответе две стороны. Во-первых, нет ничего лучше, чем отдых на привале. Во-вторых, надо уметь остановиться именно тогда, когда надо. Не ранее.

Стоим на метеостанции. Внизу, под облаками, село, из которого мы вышли. Впереди - все та же гора. Ничего не изменилось, она как была близко, так там и осталась.

Здесь палаток под сотню, наверное. Кто-то готовится к штурму, другие, как мы, акклиматизируются, а кто-то отсыпается после покорения и завтра пойдет вниз.

Людей здесь очень много. Развеваются флаги разных стран. Больше всего туристов из Украины, России, Польши, Турции. Много грузин. Неожиданно было встретить здесь иранцев, алжирцев, французов, немцев. Кто-то говорит по-английски, но не берусь определить, с каким акцентом.

Когда мы только пришли сюда, кто-то из поляков пустил слух, что завтрашний день - последняя возможность подняться, потому что дальше погода испортится и до конца недели придется стоятьздесь. Рыба и ребята из Петербурга решили пойти в эту ночь.

Штурм начинается ночью. Дело в том, что надо обойти опасные места - трещины в леднике, камнепады - до того, как взойдет солнце. Тепло на такой высоте - удовольствие, но и опасность.

Рыба, как и все, начал готовиться к штурму в час ночи. Половина лагеря укладывала рюкзаки, наматывала веревку, пела, шумела на разных языках, десятки ложек в унисон бились по металлическим тарелкам. Кто-то из наших "мучил" укулеле. Это настоящий праздник, торжество отчаянной самоуверенности. А потом все резко стихло. Длинная цепь фигур с фонариками на голове поползла к леднику.

Утром, когда Рыба еще не вернулся, мы вышли акклиматизироваться. Надо было подняться до 4200 метров, посидеть там полчаса и спуститься. Так организм должен легче перенести перепады высоты в день штурма.

Катя все фотографировала. Клацала, клацала, как внезапно справа от нас раздался гром.

- Камень! - крикнул Влад.

Да, это взревел камнепад. А за ним, как пел Высоцкий, следующий. Камни большие, размером с овцу, и маленькие камешки - они будто соревновались, как будто наперегонки сбегали вниз. Бежали, прыгали и, ударяясь о выступы, выдавали различной высоты звуки. К счастью, мы только слушали. Чтобы нас не задело, мы отошли влево и поднялись на холм.

На леднике камней можно не бояться. Зато надо смотреть под ноги. Трещины там широкие и узкие, глубокие и не очень, пустые, как вакуум, или заполненные водой - все равно не хочется провалиться даже в самую лучшую из них. Реки, потоки, водопады текли, пробивали себе дорогу, бежали в долину, неся с собой камни. Оказаться внизу не хотелось.

- Ночью лед замерзает, ночью проще, - успокоил меня Влад.

В обед в лагерь стали возвращаться те, кто покинул его ночью. Рыба пришел одним из первых. У нас было много вопросов к нему, но он, хитрец, уснул раньше.

Я, хоть на гору и не поднимался, а только погулял на леднике, тоже устал. Но спать не мог. Сел возле палатки и смотрел на небо. Облака чудом обходили солнце, а оно не щадило ни людей, ни что-либо еще. Внизу, на "языке" ледника, шли друг за другом лошади - горное такси.

Ежедневно к нам в лагерь поднимались десять-пятнадцать новых групп. Половина из них приходила с маленькими рюкзачками, а то и вовсе с пустыми руками. Вместо людей все снаряжение, одежду, еду перевозили на себе животные. Они также спускали багаж в село.

"Бедные животные, - думал я, глядя, как навьючивали перед спуском мускулистого коня. - Сколько же лет изо дня в день вы ходите туда-сюда? Сколько тонн чужих вещей носили на себе?"

Так жалко мне их стало. Сказал об этом соседу, с которым только что познакомился.

- Ничего с ними не случится, силы у них - дай бог, - ответил тот.

- Прр, прррр! - услышали мы. - Стой, проклятая!

Это погонщик ругал коня. Конь же гарцевал на месте. Вот, чтобы сбежал, чтобы сбежал!

- А как думаете, - обратился я к своему знакомому, - сможет лошадь сбежать?

- А зачем ей?

- Сами же видите, не сладко ей живется. Меня бы так в рабстве эксплуатировали, то сбежал бы.

- Какое там рабство? Конь без человека вообще бы не выжил. Чего ему бежать? И куда?

- Не знаю ... В горы.

- Сдохнет. Здесь же ни травы, ни тепла. Выбежит на ледник - и в трещину сразу упадет. Так и умрет.

Он прав. Здесь и человеку сложно. Это так, на несколько дней, на неделю можно прийти сюда. Выйти на ледник, подняться на гору, погулять, полюбоваться, но рано или поздно придется спускаться. Если и людям здесь не место, то о лошадях и говорить не стоит.

И мне все равно было жалко животных, которые должны таскать рюкзаки всяких ленивцев. Горная болезнь лошадей не мучила - они здесь выросли. Рядом с большими жеребцами идут малые жеребята, привыкают к высоте. С малого возраста их готовят к тому, от чего те обязательно сдохнут.

- А вам что, животных жалко? - прервал мои размышления сосед.

- Да. А вам нет?

- Пожалейте лучше людей.

На этом наша беседа закончилась.

Пока варился чай, случилось непредвиденное.

У соседней палатки, в которой жили наши знакомые из "девятки", лежал мирно Кирпич - большой рыжий пес. Так его назвал Илья. Кирпич прибился к ним еще около церкви, а прошлой ночью тоже покорил Казбек. Теперь мирно отдыхал.

В лагере ходили еще собаки, искали объедки. Одна из них, черная и страшная, решила прогуляться по нашей стороне. Заметив Кирпича, она безо всякого предупреждения набросилась на него. И началось сражение.

Весь лагерь сбежался на лай, рычание собак и на крики Иры - девушки, которая в это время лежала в палатке. Рыба еле разогнал собак, порисовав веревкой на их спине. Они разбежались в разные стороны, а мы подошли к палатке.

Теперь это была не палатка, а решето. Хорошо, что никто из людей не пострадал.

- Как же теперь мы будем спать? - испугалась Ира.

Никто не знал, что сказать. Необычное происшествие.

Подошли грузины, принесли с собой скотч. Кто-то пожертвовал дождевик. Взялись клеить. Нашли нитку с иголкой, но так ничего не зашили и не заклеили. Кое-как прикрыли дыры одеждой и рюкзаками, - а что тут еще сделаешь.

Я знал, что в походе все имеет огромное значение, каждая мелочь. Нечего идти в горы без очков, без перчаток, без карабина, без шапки. Но я и подумать не мог, что даже когда ты готов ко всему, к самой суровой погоде, когда у тебя есть страховка на все случаи, все равно может произойти какая-то нелепая штука, которая все испортит. Даже не просто испортит, а перечеркнет.

Ну кто мог знать, что здесь будут псы и они будут драться?

И знаете что? Кто мог знать, что уже через час эти два проклятые пса будут ходить вместе по лагерю, выпрашивая паштет, супы и хлеб, ходить мирно, потираясь друг о дружку?

Хороший повод пожалеть людей.

Вчера Рыба решился на штурм, теперь наша очередь. Шли мы вчетвером в связке: Влад, я и двое ребят из Киева, с которыми познакомились тут же.

Очень долго шли вверх. Прошла ночь, стало светло. Сначала шел снег, потом дождь, а с солнцем небо прояснилось, но ветер не утихал. Чем светлее становилось, тем было холоднее.

Сначала штурм не казался особенно сложным: прыгаешь через трещины, проваливаешься в снегу, но идти можно - и идешь. Когда оказался уже перед самой вершиной, когда осталось набрать каких-то триста метров высоты, когда она вот-вот и твоя - тогда хочется упасть и умереть.

К концу подъема новая волна "горнячки" накрыла меня. Я шел так медленно, как только может медленно идти человек. За нами образовалась пробка - тому я виной.

Дедушки, женщины, мужчины спокойно нас обгоняли.

"Что же такое? - думал я. - Что это за чертовщина со мной?"

И в то же время я никак не мог понять, как это у них получается так быстро идти. Кто они такие, какая у них подготовка?

Я устыдился своей слабости. Влад мне помог.

- Если надо посидеть, давай посидим, - сказал он мне.

А нашим напарникам предложил:

- Если надоело ждать, то отвяжите страховку и уходите. Я без него не стану подыматься.

Те, не колеблясь, уверили, что останутся.

Это меня и ободрило и разозлило.

Выпили чая из термоса, съели шоколадку. Встали и ушли.

Голова раскалывалась. После каждого шага немедленно появлялась крепатура в ногах. Дышать хотелось, а не дышалось.

Я решил, что буду останавливаться после каждых тридцати шагов.

- Минута, - говорил я, что означало отдых.

Попробовал увеличить интервал в сорок шагов. В пятьдесят. Зря. Теперь и двадцати не смог пройти.

Мы шли так час, а может и две. Последние полсотни метров взбирались вверх по льду. Страшно было, дыхание захватило, - и хорошо, потому что шаги перестал считать и о боли в голове забыл.

Когда подниматься больше было некуда, остановились. Я упал на снег и провалялся так, пока меня не подняли для совместной фотографии.

Дали таблетку, снова выпили чаю. Стало легче. Оглянулся - красота.

За горами - горы, горы, горы. А ты над ними. Облака внизу: так далеко, что и замечаешь их не сразу. А там ледник, который мы прошли. Какой же он!..

Десять минут наверху посидели и ушли оттуда.

Спуск сложнее, чем подъем. Ставишь одну ногу, вдалбливаешь ледоруб, опираешься на него, ставишь другую ногу, и крепко, чтобы кошки полностью вошли в лед. И так идти надо до начала того ледника, который проходили ночью. Три часа спуска - и даже чая не хочется. Хочешь лечь, но даже лежать не можешь.

Когда мы сняли снаряжение и пошли уже по камням, я смог подумать о чем-нибудь.

Я тосковал по Карпатам, по их зелени, по их гостеприимству. А еще я думал о том, что сделал.

Двенадцать часов занял у нас штурм этой вершины - и мы отдали ей все силы, которые толко имели. Это очень тяжело физически и морально... Но не тяжелее, чем копать картошку. Или вот, например, мой отец когда-то работал на пилораме. Четырнадцать часов в сутки гнуть спину почти без перерыва. И мне сейчас было легче, потому что на меня не давило осознание, что тех денег, которые я заработал, ни на что не хватит.

Мы спускались и этому спуску конца-края не было видно, а я все думал, что ничего особенного в этом покорении Казбека нет. Это не труднее, чем трудиться в поле или у станка. Это просто трудно. А в результате...

- Ого, смотри, какой Казбек красивый в облаках!

- Да ну его!

На следующее утро мы пошли вниз.

Весь день надо было спускаться. Когда все устали, завязался разговор. Говорили обо всем сразу, а потом взялись делиться соображениями о работе мечты.

Ульяна призналась, что у нее нет работы мечты и она не знает, какую работу хочет.

Леша, инженер по образованию, сказал:

- Я тебе сейчас опишу свою работу мечты. Это просто сказка. Представь: океан, тепло, всегда тепло. Ты на острове, на песчаном пляже. У тебя своя лавочка - пункт проката досок для серфинга...

- А, и здесь бабло, - разочаровалась Ульяна.

- Подожди, - продолжал Леша. - У тебя есть лавочка, несколько подчиненных, которые делают вместо тебя всю работу.

- Какая же у меня работа - сидеть на берегу?

- Нет, у тебя работа с управленческим оттенком. Ты за всем следишь, посылаешь работников что-то закупить, что-то передать. Но ты в любой момент можешь поехать на другой край света на неделю, на две, на месяц. Тебя может заменить кто-то из подчиненных. И ты путешествуешь, катаешься по миру, а вернешься сюда, проследишь, как ведутся дела, все ли в порядке, и снова можешь ехать. Чем не мечта?

- Я в таком аду живу уже пять лет. Это не работа мечты, это никакая не работа. Это ад мечты.

- В каком смысле? - удивился Леша.

- Да в прямом. Прихожу домой, где очень тепло весь год. Варю борщ, выхожу по делам: закупить то, отправить, оплатить счета. Вроде бы делаю что-то, но это ведь любой может сделать. У меня нет подчиненных, а в целом - то же самое безделье.

- Нет, это вообще не то!

Но он не успел договорить.

- То, то. Слоняешься только туда-сюда - с этого начинается и этим заканчивается вся работа. Я так устала жить.

Оба помолчали. Первой снова заговорила Ульяна:

- Кстати, почему в твоей работе мечты не обходится без денег? Чего ты обязательно должен зарабатывать?

- А как же иначе! А жить на что?

- Ну, знаешь, это же работа мечты. Мечты! Ты что, не можешь так помечтать, чтобы без заработков? Может у тебя еще и налоги в мечтах будут?

Леша растерялся.

Только на привале он признался:

- Если так посмотреть, то я бы учил серфингу детей. Бесплатно.

Говорят, что путешествия расширяют горизонты. Врут.

Спустившись с гор, я вернулся домой. Вы скажете, какой же это дом? Люди - не те, язык - не тот, деревья, воздух, природа - необычные, культура - чужая, экзотическая. Есть вещи такие же, есть много общего, но это совсем другая страна, - так вы скажете.

А я скажу, что все то же самое. Не такое же, похожее, а все то же. И, значит, страна эта мне не чужая.

Разве может чужим быть место, где в супермаркетах за кассами простаивают жизни молодые красивые женщины? Разве это ново, что на меня смотрят, как на заработок, что каждый хочет мне продать подороже, хочет содрать с меня за проезд больше, чем он стоит? Разве и у нас не два мира: один для гостей - приличный, богатый, а другой - бедный, серый - для простых людей?

У меня дома то же самое: торгаши и бездельники рвут последнее у людей, обдирают до нитки. А ту нить, что осталась, наматывают в клубок и катят для забавы туда, где комки. Скачет, бьет бока маленький клубок. И не один - таких сотни, миллионы клубков. Без разницы, где именно, в какой стране, - плачут все одинаково, и концы с концами везде одинаково сводятся.

Я спустился с гор и куда бы ни пришел вижу всюду одну и ту же картину. Дом мой там, где люди постоянно вынуждены крутиться, чтобы как-то выживать. И не важно на каком языке - все разговоры о том, как людям горько жить. И дышать везде трудно, тут и там не хватает воздуха.

Я знаю, что это мой дом. Это наш дом.

Поэтому не говорите мне, что поездки за границу расширяют горизонты, раскрывают глаза. Это все равно, что утверждать, что поход из кухни в гостиную - начало новой жизни.

Перевод с украинского. Оригинал на leport.com.ua

общество